Валерий Куклин

ПРОКАЗЫ ЧАРОДЕЕВ

Сказки Заветной поляны Карпатского леса

Проказа четвертая. ЛЕШИЙ

Последние новости

В некотором царстве, в некотором государстве...

Да нет же! Вовсе и не в некотором, а в самом настоящем, в знакомом нам уже царстве-государстве – в том самом, где живет влюбленная в Кузнеца Принцесса и где расположен знаменитый Волшебный Карпатский лес, - с недавних пор все пошло наперекосяк:

- Кузнеца с Первым министром отправила Царица с весны еще птичье молоко искать, а потом, когда они летом молоко это нашли, свергнувший Царицу Палач посадил их в тюрьму,

- Дракон перестал еще задолго до этого быть лунным, превратился в министра нечистой силы,

- Лешему приказали вместо заботы о лесе глупые бумаги писать,

- Лихо одноглазое куда-то запропастилось,

- Придворные превратились в разбойников с большой дороги...

Бестолковое, словом, случилось время в государстве. Такие времена называют смутными. Затаиваются в такие дни бездельные люди, ждут бед и неприятностей, а люди с руками и головой заняты работой, и на всю эту чехарду в столице внимания не обращают.

Потому никто не удивился, когда в стольном граде прокричали глашатаи новость:

- Слушайте, слушайте, слушайте! И не говорите потом, что не слышали! Палач объявил себя Господином Президентом! Теперь не по приказу царскому, а по собственному разумению Палача будут людей жизни и свободы лишать. Кто слово против скажет – тому тюрьма! Кто приказа не выполнит – тому голову с плеч!

Страшно стало жить в городе... жутко...

Потому что всякая власть питается страхом людским.

Потому что без страха никто никому подчиняться не станет.

Народ всегда боялся гнева Царицы и козней Придворных. Но еще пуще боялись люди внимания к себе со стороны личного Палача Ее Величества. Сначала подданные пред царским гневом трепетали, а после переворота решили трепетать пред гневом Господина Президента.

Так вот.. в конце лета Палач свергнул с Престола сонную Царицу. Да не просто свергнул, а отправил Ее Величество вместе с дочерью в темницу.

Да не в простую темницу – а в ту самую, в которую по приказу Царицы и Принцессы были заточены гостивший у них Принц заморский – танцор и молчун, а также придворный Учитель, осмелившийся поставить наследнице Престола двойку за то, что та написала слово «корова» через «А».

В конце лета туда попал и бывший Первый министр, который знал, что Кузнеца арестовали, но не сообщил об этом Принцессе. Как и не рассказал ей о том, что Леший помог Кузнецу найти для нее птичье молоко.

- Потому что к чему раскрывать тайну Принцессе, если она бывшая Ее высочество? – сказал бывший Первый министр сам себе. - Возможно, что на эту тайну найдется другой покупатель.

А в остальном в царстве-государстве, расположенном к востоку от Волшебного леса, ничего не изменилось. Как были беспорядок и неразбериха, так и остались. Смутное время, словом...

Осень

Листья кружатся в пронзенном солнечными лучами воздухе, и медленно ложатся на уже остывающую, слегка влажную землю. От легкого ветерка, сквозящего между корней и стволов, опавшие листья шуршат, словно перешептываются свистящими словами:

- Осень... скоро зима... Слетайте вниз... Внизу спокойней... Сыро... Станем спать...

Сам воздух теплый, солнышко светит ярко, но не греет... Слабый запах прели... обрывки паутины на оголенных ветвях... и тишина.

Таков лес в период, называемый бабьим летом... Красные листья клена, желтые листья липы и бурые березы, пожухлая, осыпающая хвоя лиственницы, темно-зеленая хвоя ели и посветлевшая хвоя сосны и лиственницы – все эти цвета перемешаны, сквозят друг сквозь друга, делая лес особенно очаровательным, словно умирающей в цвете музыкой.

По влажному мху, по осыпавшей хвое, по палым листьям тяжело ступала одетая в теплое платье с душегрейкой и обутая в лапти с онучами Осень – полная женщина в зеленом еще, но уже рыжеющем платье с серебряными нитями в волосах, ниспадающей из-подзеленой шапочки, при зеленом зонтике. В левой руке ее - полная ядренных рыжиков да груздей корзина.

Осень попробовала на вкус ягоды рябины, рясно усыпанной ими. С порыжевших, словно покрытых ржавчиной, листьев падали тяжелые капли росы. Сорвала веточку с красной гроздью, аккуратно положила поверх грибов, пошла дальше.

Еж и и ежиха с трудом поспевали за ней, быстро перебирая своими короткими ножками, шурша палой листвой и останавливаясь лишь для того, чтобы полакомиться спрятавшимися на зиму личинками и куколками лоесных вредителей. Потому что такова обязанность колючего семейства – помогать Лешему лечить лес.

На Заветную поляну, что раскинулась возле пещеры, в которой много времени тому назад жил Лунный Дракон, откуда ушла в мир Смерть, где Леший победил Лихо одноглазое и где арестовали Кузнеца с бывшим Первым министром, вышел из чащи навстречу Осени сам хозяин Волшебного леса.

Выглядел Леший по-летнему: в домотканной курточке, в сшитых из больших кленовых да платановых листьев штанах, в шапочке, сплетенной из мха, с холстяной сумкой через плечо. На вид лет сорока пяти, а на деле такой старый, что и лес Волшебный для него молод. В сумке он держал лекарственные растения и коренья, которыми лечил лесное зверье или врачевал оказавшихся в беде людей. А также там лежали ягоды и грибы, иногда попадались особо понравившиеся Лешему цветы: отцветшие ромашки, пионы, анютины глазки, мышиный горошек, а то и даже очень ядовитый, но красивый и ароматный волчеягодник.

- Зябко, - сказал Леший вслух. – И тихо... Ласково. Только белки-проказницы знай себе снуют и снуют. Хлопочут, заготавливают орехи да грибы, ягоды и плоды на зиму. Да глупая сорока нет-нет, а поднимет шуми из-за пустяка...

Говорил Леший просто так, не обращаясь ни к кому. Некому слушать старика в эти благостные дни, ибо иных забот у зверья лесного в эти дни великое множество. Работать надо, некогда болтать.

Высоко в небе прокурлыкали журавли, прощаясь с хозяином этого леса, как прощались они с лешими других лесов, над которыми пролетали. Стройный клин их направлялся на юг, в жарские страны.

- Прощайте... – помахал клину журавлей Леший, и вздохнул. – До следующей весны, - погладил рукой ствол старой сосны, сказал дереву. - И так вот всегда. Из года в год: здравствуйте, до свидания... Одни на зиму улетают, другие залегают спать... Кажется, нечему и происходить в такое время года. Однако, в дни таких вот расставаний, случаются происшествия, которые рушат государства...

Но тут шагнула к Лешему Осень, и мягко прикоснулась пальчиком к его устам: тише, мол, не ворчи.

И Леший согласно кивнул.

Потому что желание дамы – закон.

Потому что лес любит тишину.

Потому что Леший любит лес.

Потому что лес любит Лешего.

- И это правильно, - закончил он. – Потому что после зимы придет весна, прилетят журавли, утки, цапли, стрижи, ласточки, вылезут из нор медведи, барсуки, ежики, зацветут деревья, травы, кустарники, запоет соловей. Всему своя пора.

Слушавшие хозяина леса еж и ежиха довольно захихикали и юркнули в дырку, укрытую от посторонних глаз под корнями старой ели – там была их норка, там собрались они проспать до весны.

Осень же неспешным шагом проследовала дальше. Она накалывала собранные ею грибы на ветки рядом с гнездами белочек, вешала для просушки ягоды и яблоки, прикапывала орешки лещины возле норок полевых мышей. Ей надо было успеть позаботиться о запасе еды для всех оставшихся на зиму жителей Волшебного леса.

Потому что у каждого в лесу в последние погожие дни года своя работа, своя забота...

Потому что за порядком, за жизнью леса следит мудрый Леший.

Как Принцесса в тюрьме себя вела

А в городе – свои дела, свои проблемы. Порою странные, а иногда и даже страшные. Особенно после того, как Царицу свергнул с трона ее личный Палач. Особенно, когда придворные всей оравой бросились грабить народ и кричать на весь мир о демократии и равноправии подданных Палача.

Потому что нарушился естественный ход жизни.

Потому что нарушен порядок.

Во всяком узилище находящиеся внутри тостых стен стен с окном, спрятанным за решеткой, все, кроме охранников, равны между собой:

- и сидящий в углу на охапке сена Учитель,

- и сама недавняя еще Ее Величество Царица, прикорнувшая на единственном здесь дощатом настиле, называемом нарами,

- и дрожащий, прижавшийся спиной к двум сразу стенам в углу Принц заморский,

- и стоящий посреди камеры бывший Первый министр,

- и бывшая Принцесса, присевшая на край нар так аккуратно, что складки платья ее ниспадали аккуратно и даже изящно, словно на картине или на статуе.

Красивая девушка, но печальная.

- А ночью пришли в мою спальню какие-то люди с оружием, приказали одеться, и привели вот сюда... – рассказывала она, глядя мимо всех. Из глаз ее мелкими бусинками текли слезы.

Учитель осторожно тронул Принцессу за плечо.

- Не надо... – сказал. - Не надо плакать, девочка... Ничего страшного не произошло. Просто перевели из одной комнаты дворца в другую.

- В тюрьму-у-у!!! – во весь голос взвыла Принцесса.

- Зато потолок не течет, и печку регулярно топят, - улыбнулся Учитель. - Осень в этом году неровная: вчера солнце пекло, сегодня хмарно, завтра дождь посыплет. Почему это происходит? Давайте, Принцесса, вспомним урок географии.

Царица открыла глаза и удивленно взглянула на Учителя. А Принцесса вдруг принялась бойко отвечать на вопрос:

- Холодные массы воздуха сталкиваются с теплыми, пар конденсируется и выпадает осадками в виде дождя.

Принц от удивления вздернул вверх брови, словно в первый раз услышал о том, как случаются дожди. Первый министр недовольно скривился.

Царица благодарно улыбнулась Учителю, и вновь закрыла глаза. А тот продолжил урок:

- Молодец, Принцесса!.. На первый вопрос вы ответили правильно. А теперь мы с вами напишем слово: "КО-РО-ВА"... – поднял с полка осколок кирпича и, подойдя к стене, на которой кирпичом уже было написано «МАМА МЫЛА РАМУ»... «ПРИНЦЕССА»... «СВОБОДА», подал его девушке. – Попробуйте. Но только... согласно правил грамматики.

Тут бывший Первый министр подскочил к Учителю и отобрал кирпич.

- Перестаньте! – закричал он. - Не об этом должна сейчас думать Принцесса!

- Да... – согласилась Принцесса. - Не об этом.

Учитель удивился:

- А о чем тогда?

- О Кузнеце, - ответила девушка.

Но бывший Первый министр не согалсился и с ней. Он даже плюнул от злости, прежде, чем сказал:

- Думать надо о том, что Принцесса теперь - бывшая Ее Высочество. О том, что девушки из приличной семьи в тюрьмы не попадают. И ей придется еще до-олго объяснять, чем она здесь занималась.

Принцесса пожала плечиками.

- Вот еще, - сказала жалобным голосом. - Во-первых, я не из приличной семьи, а из царской. А во-вторых, перед кем это я должна оправдываться?...

Учитель решил все-таки направить ее мысли в правильную сторону:

- Накопление знаний, Принцесса, - самое замечательное, на что способен мозг человеческий! Я не однажды видел, как в процессе учебы человек прямо-таки преображался. Посмотрите на эту стену. Видите на ней надписи? Их начертал мой напарник по камере, когда учился грамоте. По профессии он кузнец и...

- Кузнец! – воскликнула Принцесса радостно.

- Да, именно - кузнец. Он пришел в тюрьму совершенно неграмотным, не зная ни одной буквы. Но здесь он выучил всю азбуку, начал читать, писать и...

- Кузнец... – нежно пропела Принцесса, поглаживая рукою по начертанным кирпичом буквам на стене. – Кузнец.

- Вы знали его, Выше высочество? – удивился Учитель.

Девушка не ответила, но бывший Первый министр объяснился за нее:

- Сам Господин Президент сделал предложение Принцессе, а она... ха-ха-ха!.. сказала, что Кузнеца... ха-ха-ха!.. ну, вы сами понимаете... хи-хи-хи... любит.

Из глаз девушки слезы вновь потекли ручьем:

- Люблю-у-у! – простонала она.

Учитель принялся успокаивать девушку.

- Экий вы... – с укоризной в голосе сказал он бывшему Первому министру, качая головой. - Как подобострастно обращались вы к Ее Высочеству во дворце - и как по-хамски говорите сейчас...

- Кузнец... – в который уж раз ласково произнесла Принцесса, не отрывая руки от кирпичных надписей на стене.

Бывший Первый министр в ответ лишь рассмеялся:

- А Президент этого самого Кузнеца приказал... того... – показал ребром ладони, будто рубит топором себя по шее. - Сегодня приговор будет приведён в исполнение.

Принцесса – вновь в рев.

Бывшая Царица проснулась, сказала тихим, заботливым голосом:

- Поплачь, дочка, поплачь... Люди врут, что слезы не помогают... Еще как помогают.

- Ишь ты - заговорила! – удивился бывший Первый министр. – Двадцать лет Вашему величеству прослужил – и вы все время спали, рта не раскрывали. А тут – целая тирада!

- Кузнеца надо было раньше казнить, - продолжила бывшая Царица, не обращая внимания на бывшего Первого министра. - Для пользы державной.

Учитель возразил:

- А я бы на вашем месте казнил Палача.

- Вы?.. – удивилась бывшая Царица, задумалась на мгновение, глядя на него, согласно кивнула. - Пожалуй, да... Вы бы казнили... Потому что вы - идеалист... Идеалисты всегда казнят... А Палач - реалист. Я велю – он рубит голову. Я не велю – он и не рубит. Потому казню я, а Палач – исполнитель.

- Перестаньте молоть чушь, бывшее величество! – воскликнул Первый министр. – Палачу не потребовалось вашего разрешения на то, чтобы вас вместе с дочерью засадить в эту тюрьму. Неужели вы думаете, он не казнит даже вас, если захочет?

Царица покачала головой.

- Палачу пока что достаточно и моего трона, - сказала она. - Палача в молодости девушка обманула. В день свадьбы пошла под венец с другим. Вот он Кузнецу и позавидовал...

- Но ведь это!.. возмущенно воскликнул Учитель. - Это!.. – развел руками. – У меня просто не хватает слов!

- Вот и помолчите, - вялым голосом произнесла бывшая Царица. – Что вы можете понимать в любви? - сомкнула веки, добавила сквозь зевок. – И в ненависти.

А бывший Первый министр объяснил:

- Это политика, Учитель. И вам ее не понять. Учите лучше Принцессу как правильно писать... – хитро улыбнулся. – Думаете, я скажу слово «корова»? – покачал головой. – Нет! – поднял палец и произнес со значением. – Два слова: «Господин» и «Президент»... Отныне других слов в нашем славном государстве знать не надо.

Как Господин Президент пребывал в скуке

В тронном зале дворца на любимом кресле Царицы восседал Палач. То есть Господин Президент. А впрочем, в этой сказке это одно и то же. За прошедшие три месяца Господин Президент изрядно потолстел: щеки обвисли, нос распух, живот вырос, превратился в брюхо. Одет был он в белый смокинг с красым галстуком—бабочкой под подбородком, обут в белые туфли на очень высоком каблуке, чтобы выглядеть выше всех придворных, пальцы его унизаны кольцами и перстянми, на каждом из запястий – по четыре золотых браслета, во рту – целая шеренга золотых зубов со вставленными в них бриллиантами.

Брюхатыми выглядели теперь и окружающие Господина Президента придворные, одетые еще более нарядно и богато, чем выглядели они в те времена, когда страной руководила Царица. У всех на грудях сияли многочисленные ордена, медали и прочие награды. У некоторых места на груди для наград не хватило – и их слуги стояли рядом с ними с подушками в руках, на которых были приколоты медали, орденаи брошки.

Толстыми стали и бывшие царские стражники. У этих орденов и медалей было меньше, чем у придворных, форма была менее богатая, но зато у каждого сквозь нос было продето золотое кольцо, к которому они были прикованы цепями к положенному им месту: возле трона бывшего Палдача, у входа в тронный зал, возле каждой вазы с бумажными цветами и возле каждого окна.

Крысы не бегали по дворцу, а тащились, сопя от напряжения, ибо были и чересчур толстыми, и чересчур брюхатыми. За ними тащились толстые крысята и толстые тиараканы.

Толстые комнатные собаки спали возле их ног, а огромный белый толстый кот целыми днями дрых под троном, даже толстых мышей не ловил, а позволял им воровать остатки еды из своей чашки.

Лишь две придворные дамы – Старшая и Младшая – никак не могли растолстеть, хотя много ели мучного и сладкого, спали подолгу и ничего не делали. Ведь теперь им даже за Царицей и Принцессой не надо было прислуживать. Они только присутствовали на торжественных приемах бывшим Палачом иностранных послов, а на заседаниях придворного совета откровенно зевали, а то даже и засыпали. Они очень хотели следовать новой моде и растолстеть. Им даже сны снились о том, что они лопаются от жира. Но... так и оставались стройными, как во времена правления страной Царицей.

Тогда обе придворные дамы эти заказали придворной портнихе особые платья, а именно: со всякими оборочками, рюшечками, воланами, с подкладками, накладками, которые создавали видимость полноты их обладателей, - и сразу почти перестали выделяться из толпы придворных. Шечки свои придворные дамы натирали кремами и помадами так, что те выглядели круглыми, будто пампушки, на головы одели по круглой шляпке, которые тоже расширяди их лица. При этом они, благодаря одинаковым платьям и одинаковому макияжу, стали такими похожими друг от друга, что окружающие различали их лишь по цвету платьев, ленточек, кружев и шляпок: у Старшей придворной дамы все они были розовыми, у Младшей – сиренневыми.

Не различал их лишь Дракон, который был, как известно, дальтонником, потому на дворцовых приемах всегда спращивал у придворных:

- Эта дама какого цвета? – ибо точно знал, что жена его – розовая.

Но сегодня Дракона в троном зале не было...

Почему так произошло, расскажем попозже.

Осень возникла с опустевшей корзиной в правой руке и с зонтом в левой. Растерянно оглядела присутствующих, подняла кота, сунула в корзину. Никто этого и не заметил. Да и сам кот даже усом не пошевелил, даже глаза не приоткрыл.

Потому что у рассевшегося с ногами на троне бывшего Палача были закрыты глаза. Придворные смотрели на него и слушали, как притворяющийся спящим Господин Президент негромко, под нос себе пел:

- И буду казнить, вспоминая о первой любови своей!..

Помолчал, повторил:

- И буду казнить, вспоминая о первой любови своей!..

Повторил эту строку еще раз, еще раз, шумно вздохнул, резко ударил кулаками по подлокотникам кресла, вскочил на ноги, рявкнул:

- К чёрту! Не поется! Не любится! Нет радости на душе, понимаешь!.. – обернулся к придворным, спросил. -Почему?..

Придворные ответили слаженным хором, то есть так, как никогда не говорили при Царице:

- Не смеем знать, Ваше превосходительство!

- Да? – удивился бывший Палач, и продолжил глубокомысленно. - Интересно... Вот если дать вам в рыло... Всем, понимаешь. Одним разом. Как запоете?

Придворные тут же бросились подставлять ему свои щеки, говоря вновь слаженным хором:

- Пожалуйста, Ваше превосходительство! С нашим удовольствием, Ваше превосходительство. Бейте!

Палач сморщился, ответил:

- Лень, понимаешь.

- Отдохните, Ваше превосходительство! – запели придворные ласковыми голосами. – Успокойтесь! Спите! Отдыхайте! Расслабьтесь.

- Тьфу на вас! – воскликнул бывший Палач, и в сердцах ударил кулаком по спинке царского трона. - Замолчите вы когда-нибудь?

- Молчим, Ваше превосходительство! – рявкнула толпа придворных.

- Опять превосходительство? – сморщился, как от ложк иуксуса, Господин Президент. - Разве я – генерал, понимаешь?

- Господин Президент, Ваше высокопревосходительство! – четко ответил хор придворных.

- И народ признал меня главой государства, поенимаешь?

- Все поголовно, Господин Президент! – ответили придворные, и слаженным движением рубанули себя ребрами ладоней по собственным шеям. - Демократическим большинством, Ваше высокопревосходительство.

Бывший Палач облегченно рассмеялся:

- Видите - демократическим... Потому что палач – главный друг демократии, понимаешь. Без палача демократия ведет к распущенности, понимаешь, а распущенность ведет... К чему?

- Не можем знать, Ваше высокопревосходительство!

- К хаосу, болваны, к хаосу, - произнес бывший Палач наставительным тоном. - Так что давайте без подхалимажа, понимаешь... Моя власть должна символизировать демократию, понимаешь, прогресс, понимаешь, и свободу, понимаешь. Вашу свободу, понимаешь. Поняли ублюдки?

- Таке точно, Ваше Высокопревосходительство! – проорал хор придворных. – Демократия, прогресс и свобода!

- Опять только Высокопревосходительство? – скорчил на лице недовольную мину Палач. - Я удивлен, понимаешь... Называйте меня просто – Хозяин.

- Не смеем, Ваше высокопревосходительство Господин Президент!

Бывший Палач удивился:

- Это что – бунт, понимаешь?.. – ласково спросил он и, хлопнув ладоши, плюхнулся на трон. - Эй!.. – крикнул, обращаясь ни к кому и в то же время сразу же ко всем. - Топор сюда... и плаху!

Придворные толпой, толкаясь, отпихивая друг другу локтями, ругаясь, пинаясь и щипаясь, полезли под трон.

- Я!.. Нет, я!.. Мне приказал Хозяин!.. Нет, мне! – кричали при этом они наперебой, торча разноцветными и разноразмерными задами в штанах и платьях из-под кресла.

В конце концов, они там и передрались, и поцарапали друг друга, и попинали, но все-таки вытащили на белый свет покрытый пылью и паутиной топор, выкатили грязную плаху.

- Достали, Ваше высокопревосходительство Хозяин! – рявкнули хором, вскочив на ноги и выстроившись шеренгой перед Палачом. – Топор! Плаха! Все на месте. К вашим услугам!

Бывший Палач внимательно оглядел их. Придворные показались иму достаточно потрепанными, чтобы пожалеть их: у всех порваны костюмы, кафтаны, лица оцарапаны, у пяти придворных дам под глазами под слоями пудры расплылись синяки. У Старшей придворной дамы распух нос и расквашена в кровь верхняя губа. Только Младшая придворная дама выглядела чисто, блестела, как сиреневое стеклышко на солнце.

- Какие вы все одинаковые, понимаешь, - с тоской в голосе произнес бывший Палач. – И не выберешь достойного.

- Рады стараться, Ваше высокопревосходительство Хозяин! – рявкнули придворные. – Я есть достойный! Нет, я! Нет, я! Нет, я! – и все вместе сделали шаг вперед. Только Младшпая придворная дама осталась на месте – у нее от страха ноги к полу приросли.

Бывший Палач скорчил недовольную мину на лице, вынес решение:

- Казнить будете сами, понимаешь, - и пояснил. - Друг друга... – тронул носком белого ботинка своего грязную, покрытую пылью и спекшейся кровью плаху – она и откатилась. - Последнего - я сам. Тряхну стариной, понимаешь.

- Рады стараться, Ваше высокопревосходительство Хозяин! – прокричали придворные, и принялись выстраиваться в очередь перед все еще валяющимися на полу топором и плахой.

- Прошу вас первым, господин министр финансов,- говорил один.

- Только после вас, министр внутренних дел, - отвечал другой.

- Господа! Господа! Будьте воспитанными! Дам пропускайте вперед!

- Дамы в данной ситуации предпочитают уступать очередь мужчинам.

- Уважайте старость, господа! Пропустите стариков!

Одна Младшая придворная дама молчала и не толкалась – ноги ее все еще цеплялись за пол и одеревенели в суставах.

Очередь долго выстараивалась и выстраивалась, но все как-то не до конца: каждый придворный норовил вытолкнуть другого перед собой, не хотел быть казненным первым. В результате получилась истерически гомонящая толпа, но не очередь.

- Молчать! – рявкнул бывший Палач.

Придворные тотчас заткнулись.

- Стройсь!

Придворные мигом выстроились строго по росту: слева стоял самый высокий - министр постельных дел, справа – коротышка генеральный прокурор. Младшая придворная дама оказалась сзади, у всех за спинами.

- На первый-второй рассчитайсь! – приказал бывший Палач.

Придворные быстро пересчитались:

- Первый-второй... первый-второй... первый-второй, – и так тридцать девять женщин и мужчин.

- Второй и последний, - проскрипел коротышка сороковой.

Младшая придворная дама промолчала. Вотому что не знала, какая она? Если считать с конца, то первая, если сначала – то последняя. И от сомнений этих была готова она заплакать.

Глаза же остальных придворных сияли счастьем. Каждый желал, или делал вид, что желает, лечь на плаху раньше всех.

- Первые будут казнить вторых, понимаешь... – медленно произнес быывший Палач, оглядывая застывших в ужасе придворных.

- Рады стараться, Ваше высокопревосходительство Хозяин! – рявкнули первая половина придворных во главе с министром постельных дел.

Вторые поникли.

– Или наоборот? – засомневался бывший Палач. – Вторые будут казнить первых, понимаешь.

- Ура! – закричала разом воодушевленная вторая половина придворных во главе с генеральным прокурором. – Разрешите начинать, Ваще высокопревосходительство Хозяин? Мы быстро. Мы сейчас. Мы одним махом.

Первая половина придворных вмиг погрустнела. У многих даже парики поседели, а на глазах навернулись слезы.

Бывший Палпач довольно рассмеялся:

- Ишь, какие прыткие... Махом они... А другие - покорные овцы... Словно и впрямь верные те и другие, понимаешь, – сказал он ласково, и смилостивился. – Ладно. Прощаю... Живите, понимаешь. И первые, и вторые...

Младшая придворная дама разрыдалась, потому что оказалась ни первой, ни второй, а потому не помилованной, а остальные придворные развеселились, и тут же пустились впляс, распевая при этом слаженным хором:

- Рады стараться, Хозяин! Ура.

Ляжем костьми! Ура и ура.

Счастливы сдохнуть! Ура.

Лучший на свете Хозяин. Ура!

- Ни в склад, ни в лад, поцелуй кошку в зад, понимаешь- рассмеялся бывший Палач. – Но песня хорошая. Пускай гимном будет... – задумался. – Или не будет? Зачем вам гимн? У вас есчть я.

- Ура-а-а! – заорали придворные.

Спящий все это время у Осени в лукошке белый кот от рева этого проснулся, попытался выпргнуть нз корзинки, но женщина почесала у него за ушами – и кот успокоился, вновь заснул.

Осень осмотрела стоящие в тронном зале вазы, висящие на стенах кашпо. Везде цветы и вьющиеся растения завяли, земля в них была такой сухой, словно ее три месяца не поливали. Дунешь – и взметется пыль.

Осень глянула вверх – там на люстрах висели под потолком лохмотья серой паутины с запутавшимися в ней летучими мышами, вурдалаками и нетопырями. Глянула вниз – там в плинтусах вдоль стен зияли прогрызенные толстыми мышами и крысами огромные дыры.

Из одной такой дыры торчал старый стоптанный башмак. Вот он зашевелился, закачался, втянулся внутрь – и исчез. Вместо него выглянула весело улыбающаяся мордочка домового. Он подмигнул Осени, и тоже исчез.

Бывший Палач с улыбкой на лице и с печалью в глазах смотрел на веселящихся придворных, хлопал в ладоши в такт пляске. Потом вдруг хлопать перестал – и придворные в то же мгновение застыли в тех позах, в которых они танцевали и корчили рожи:

Министр финансов балансировал на одной ноге, раскинув руки в стороны и задрав к небу вторую.

Почтмейстер, скорчившись в три погибели, смотрел сам себе под подмышку, раскрыв рот в беззвучном крике.

Министр вино-водочной промышленности стоял на одной ноге тоже, а другую закинул сам себе за спину.

Шлепнувшийся на зад начальник таможни раздирал большими пальцами рот, а указательные сунул в ноздри.

Младшая придворная дама не корчила никаких гримас, а всего лишь высунула язык и зажмурила затекший глаз с синяком – кто-то после помилования в мгновнье счастья и незаметно ото всех врезал ей разок – пусть не чувствует себя счастливой. А у Старшщей придворной дамы меж распухших губ торчала салфетка со свинцовой примочкой, похожая на бумажный язык..

Остальные придворные кривлялись столь различно, что если описывать их рожи, то не хватит места на саму сказку.

- Ну, костьми вы за меня не ляжете, конечно... – сказал бывший Палач, оглядываая эту изрядно упитанную и потрепанную компанию. - Скорее, растрясете животы, понимаешь...

- Как прикажете, Вашке высокопревосходительство Хозяин! – прокричал хор придворных. – Растрясем!

- Не надо, - заметил бывший Палач. – В державе моей все должны быть толстыми. А кто будет худой, того звать будем справедливо голодным.

- Ура-а! – проорали придворные.

Бывший Палач отмахнулся от них и, отвалившись на спинку кресла, с тоской в голосе простонал:

- Эх, грустно мне! Противно... Скучно! Одиноко!..

Застывшие в позах шутов придворные молча смотрели на него, словно замороженные.

Бывший Палач хлопнул в ладоши – и придворные кто рухнул на пол в изнеможэении, а кто и вновь пустился в пляс, корча рожи, распевая все ту же дурацкую песню со словом «Ура!» в конце каждой строчки:

- Рады стараться, Хозяин! Ура.

Ляжем костьми! Ура и ура.

Счастливы сдохнуть! Ура.

Лучший на свете Хозяин. Ура!

Министр финансов принялся показывать фокусы. Он доставал толстую пачку бумажных денег, клал ее на одну ладонь, прикрывал на мгновение другой - и вместо пачки все видели одну купюру. Потом отдельныеп купюры из этой пачки оказывались в его собственных карманах и в карманах бывшего Палача и придворных.

Министр здравоохранения стал доставать из ушей окружающих куриные яйца, разбивать их – и оттуда вылетали воробьи, галки и вороны, выползали гадюки и удавы. Придворные дамы визжали от ужаса, а мужчины смеялись над ними, но подходить к змеям поближе не решались. Так и распозлись гады по дворцу, скрылись в дырах, прогрызенных мышами.

Министр обороны скорчил такую страшную рожу, что Старшая придворная дама хлопнулась в обморок, а Младшая придворная дама подумала, подумала... и тоже упала без чувств точно в руки хлопавшего специально для этого веселья выращенными ушами главного придворного кавалера.

Но бывшего Палача вид дурачащейся челяди не развеселил.

- Министр нечистой силы где? – спросил он. – Почему не здесь, понимаешь?

- Сдох он, Ваше высокопревосходительство Хозяин!.. – прокричали хором разом погрустневшие придворные. – Околел! Нынче утром! Похороны через три дня.

- Ну-ка, ну-ка... – заинтересовался бывший бывший Палач. - А отчего?

- Жена заела!

- Как? – удивился Хозяин. – Живьём?

- Живьём!.. – радостно завопили придворные. - Еще как живьем! – и обернулись к Старшей придворной даме со все еще расквашенной губой и с салфеткой во рту. – Это все она, Все ругалась, ругалась, денег требовала, нарядов, украшений. Это ей не так, то не эдак... Скандалила, визжала... Он и околел.

- Околел, Ваше высокопревосходительство Хозяин, - подтвердила вдова Дракона. – Я теперь свободна, - и подмигнула Господину Президенту.- Прошу иметь ввиду.

Бывший Палач вздохнул:

- Вот видите. А ведь у Дракона было три головы... Я же – один, понимаешь... Как перст один... – закручинился. – На весь белый свет один...

- А мы, Ваше высокопревосходительство? – хором удивились придворные.

- Вы – бараны, понимаешь, - ответил бывший Палач. - А мне с человеком поговорить хочется. С прямым, честным, настоящим, понимаешь... Каким был тот Кузнец, например...

Челядь закрутилась, засуетились, распалась на перешептывающиеся группочки, а бывший Палач столь же скучающим голосом продолжил:

- Хороший был парень, понимаешь... Немного дуроват, немного грубоват, немного неотесан. Но мнение свое отстаивать умел. Вел себя смело. Не как вы, стадо, понимаешь...

Из вновь собравшейся в толпу челяди вытолкнули невесть откуда взявшегося Кузнеца.

- К вашим услугам. Ваше Высокопревосходительство Хозяин, - хором пропели они.

- Ты жив, Кузнец? – искренне удивился бывший Палач. - Почему?

- Они говорят, - кивнул Кузнец на придворных, - что Дракон меня оживил, Перед тем, как сдох. Дохнул на мои останки в последний раз - и умер.

- Да как он посмел?! – возмутился бывший Палач. - Без моего приказа!

- Он и не посмел... – объяснил Кузнец. - Все ждал приказа, ждал... до последнего дыхания. А последний вздох Дракона дает мертвому человеку жизнь. Мой труп рядом оказался – и вот.

Бывший Палач обернулся к придворным:

- А вы куда смотрели, олухи?!

- Сейчас! – услышал в ответ. – Исправим. Сей момент!

Челядь бросилась к топору и плахе. Опять началась толчея, опять стали придворные спотыкаться друг о друга, падать, молотить вокруг себя кулаками, визжать и даже кусаться.

- Исправим тотчас, Ваше высокопревосходительство Хозяин! – прокричал генеральный прокурор.

- Исправим! – поддержали его остальные. – Опять убьем! Еще раз казним! И первые, и вторые – все будем палачами. С нашим удовольствитем. Сейчас же!

Осень с белым котом в туеске поджала губы, недовольно насупилась, пошла вон из дворца. Плаха с воткнутым в нее топором покатилась за ней следом. За плахой поспешили, шурша коготками по грязному полу, и толстые, ленивые домовые мыши, за ними заскользили убежавшие в мышиные норы змеи.

- Пи-пи-пи! – пищали мыши, спотыкаясь и падая. – Спасайся, кто может! Корабль государства идет ко дну.

Бывший Палач, глядя на все это, громко хохотал, хохотал, а потом, с трудом успокоился и, вытирая выступившие от веселья слезы, сказал Кузнецу:

- А ведь казнят тебя канальи... Не боишься?

Кузнец не ответил.

- Чего молчишь? – продолжил бывший Палач. - В горле пересохло? От страха?

Перед Кузнецом тотчас возник министр придворных интриг и церемоний со стаканом воды в руке.

- Выпей, Кузнец, - предложил он. – Полегчает.

- Не пей, - посоветовал бывший Палач, а потом спросил у министра. – Вкусная водичка-то?

Министр придворных интриг и церемоний побледнел. Лоб его покрылся потом.

- Так точно, вашевысоко... – пролепетал он. – Самолично. Из лучшего дворцового источника.

- Вот сам сам и попробуй, понимаешь, - посоветовал Господин Президент.

Министр дрожащей рукой поднес стакан с водой к собственному рту.

Но Кузнец ударил по его руке – и стакан покатился по полу, чертя за собой мокрый след, превращая высыпавшуюся на пол из кашпо и вазонов пыль в грязь.

На лице министра придворных интриг и церемоний прочиталось явное облегчение.

Придворные, поняв, что вода была отравленной, зааплодировали:

- Браво, министр! – прокричали они. – Ты - наш герой!

Господин Президент легко шевельнул рукой – и придворные успокоились, отступили, оставив Кузнеца с бывшим Палачом наедине.

- Скучно мне... – признался Господин Президент. – Грустно и печально, понимаешь... Власть – это совсем не весело, на самом деле. Власть – это противно и тяжело. Одни мерзавцы вокруг, - кивнул в сторону придворных. – И ни одного друга, понимаешь.

- Тебе страшно, Палач, - заметил Кузнец.

Придворные ахнули:

- Неслыхано! Назвать Его высокопревосходительство Хозяина палачом! Самого демократичного! Самого гуманного! Самого любвеобильного! Обвинить Хозяина в трусости! Недопустимо!

- А мне нравится, - сказал бывший Палач. – Просто и со вкусом - Палач!.. Прямо и честно. А вы всё: Господин Президент! Ваше Высокопревосходительство! Хозяин!.. А сами, понимаешь, про себя думаете: палач он.

- Никак нет! Вы – светило наше! Вы – наши честь и достоинство! Вы – наш гарант и наш Его высокопревосходительство Хозяин! – слаженным хором ответила челядь, и разразилась оглушительными аплодисментами.

- Ну что, Кузнец, теперь ты скажешь? – ухмыльнулся Хозяин, когда руки придворных хлопать устали и наступила вновь тишина. – Слышал глас народа? А народ – он всегда прав, понимаешь. Он – высший судья. И народ меня любит, понимаешь.

- Любит! Народ любит Его высокопревосходительство Хозяина! – завопили наперебой придворные. – Обожает вас народ! Души не чает! Жизнь за вас готов отдать! Он с именем вашим ложится, он с именем вашим встает!

Кузнец что-то пытался сказать, но голоса его сквозь ор придворных никто не расслышал:

- Его высокопревосходителству ура, ура, ура! Его высокопревосходительству вечная слава! Его высокопревосходительство – наш кумир и наше всё!

Бывший Палач хохотал, хохотал и хохотал.

А тем временем Дракон...

Министр нечистой силы трехглавый Дракон на самом деле не умер. Просто надоела ему своими капризами и требованиями жена - Старшая придворная дама, - вот он и притворился дохлым.

И произошло этоп ритворство не так ужасно, как рассказали придворные бывшему Палачу. А вот как...

Собрались еще вчера Дракон с женой прибыть ныне утром во дворец с таким расчетом, что они прибудут туда первыми и, вполне возможно, у Дракона будет время и возможность переговорить с бывшим Палачом с глазу на глаз о положении дел в стране и о назревающей революции. Дракон собрался по-военному, то есть в течение получаса, стал ждать супругу.

Ждал, ждал... ждал, ждал... ждал, ждал...

Жена его - Старшая придворная дама - проснулась раньше Дракона. Позавтракала, попила кофе, а потом отправилась делать прическу. Три парикмахера расчесывали ей волосы, укладывали их, завивали, сооружали из волос на голове нечто необычное, такое, что и им самим, и Старшей придворной даме через три с половиной часа понравилось, наконец.

Тогда она стала примерять платья: одно за другим, одно за другим. Выбрала из сорока шести лучшее, но... пока платья нак себя надевала, пока снимала, разрушила прическу.

Три парикмахера быстро восстановили ей прическу, но... оказалось, что именно эта прическа не подходит именно к этому платью.

Личная портниха, три парикмахера и сама Старшая придворная дама стали решать: что же менять?

Парикмахеры утверждали: надо переодеть платье, портниха была уверена, что менять надо прическу.

В конце концов, решили, что лучше сменить и прическу, и платье.

Поэтому жена Дракона принялась опять перемерять платья, выбрала шестьдесят шестое, и под него уже парикмахеры сделали ей новую прическу.

И все наконец-то были довольны.

Но после этого Старшая придворная дама наклонилась над туфельками, которые ей надели на ноги, – и прическа опрокинулась, рассыпалась. Пришлось бедняжке тратить время и нервы: кричать на слуг, бить их и обещать наказать в следующий раз круто, потом востанавливать прическу, вертеться перед зеркалом, остаться довольной своим видом, в конце концов.

После всего этого она соизволила позвать из-за закрытой двери супруга:

- Ты все еще не собрался, бестолочь? Какой ты копуша! Хоть не ходи с тобой никуда. Его сам Господин Президент ждет, а он все собирается и собирается.

Вот тут-то слуги и сообщили Старшей придворной даме, что супруг ее был готов к выезду во дворец еще пять часов тому назад, ждал, ждал ее, не дождался – и умер. Да умер не сразу: сначала одна башка его околела – когда она платья меряла, потом вторая – когда с прической возилась, а как она все-таки оделась и стала перед зеркалом вертеться, так и последняя испустила дух, одживив им Кузнеца какого-то.

Старшая придворная дама смертью Дракона и не огорчилась вовсе. Она даже не заглянула в спальню мужа, чтобы убедиться в правдивости слов слуг и всплакнуть над телом почившего супруга. Голова ее в тот момент была занята тем, какие драгоценниности надеть ей на прием и какими духами опрыскаться, чтобы привлечь к себе внимание нового главы государства, охмурить его и стать первой дамой державы. То есть она с того самого дня, когда Палач свергнул Царицу, тайно мечтала стать женой Хозяина, Госпожой Президентшей, а не оставаться супргой какого-то там министра, пусть даже и трехголового.

Поэтому Старшая придворная дама уехала во дворец одна, а труп Дракон остался дома.

Но еще раньше – когда Старшая придворная дама примеряла лишь двадцать седьмое платье, - Дракон приказал слугам отвезти все еще не казненного Кузнеца во дворец.

- Соврите Кузнецу, - сказал он, - что по приказу Президента его все-таки казнили, а умирающий Дракон дохнул на труп – и Кузнец ожил.

Слуги ничего не поняли, слова приказа запомнили, Кузнеца из дома министра нечистых дел вывели.

- Потому что не будет порядка в этом царстве-государстве, - объяснил сам себе этот поступок Дракон. – Улечу-ка я в другое государство. А здесь пусть останется хоть один человек, который будет мне благодарен и, в случае чего, встанет на мою сторону. В наше время трудно найти человека, способного на благодарность, а Кузнец – как раз такой человек.

Собрав в мешок нехитрый скарб свой, Дракон вышел из дома, расположенного на окраине города рядом с огромным полем, похожим на аэродром, разбежался по нему – и взмыл над полями, над лесами, над горами и долами. И полетел, куда глаза глядят...

Как веселились горожане

После свержения Царицы Палачом столица государства сильно изменилась. Из центра города выселили на окраины всех бедных, назвав их всех заслуженно голодными. Центр столицы заселили богатыми, придворными и членами их семей. В нижних этажах домов обустроили магазины, парикмахерские, кафе, опиумокурильни, игровые и танцевальные залы. Все библиотеки, школы, больницы, музеи закрыли ввиду их экономической нецелесообразности, на их месте открыли кабаки, рестораны, казино и помещения с боями без правил, с собачьми боями. Старые памятники героям прошлых времен свергли, отправили в переплавку, чтобы из полученного из их тел металла отлить памятники придворным толстякам и Хозяину. А посреди столицы возвели огромный Храм Господина Президента с тридцатью тремя шпилями и сорока семью башенками, с семьюдесятью двумя башенными часами и с огромным цыпленком табака на золотой тарелке с зелены горошком, рисом, веточкой петрушки – новым гербом страны.

Ну, и кругом грязь, конечно. Куда от нее денешься?

Потому что денег в казне на оплату уборки улиц не осталось – всё придворные разворовали.

Центральные улицы столицы тотчас оказались заполнеными затянутыми в бронежилеты с касками и с плексиглазовыми намордниками толстяками и одетыми в гражданское толстыми стражниками. Все стражники были увешаны оружием, на поясах болтались дубинки, всем им было весело.

- А мне давеча зарплату повысили. На восемьдесят процентов, - хвалился стражник из министерства общественной безопасности с металлическим шлемом на голове. – За то, что обманул справедливо голодных. Им сказали, что дешевый хлеб будут продавать в центре города, а я их на окраину послал. А там и магазинов-то нету. Ни одного! - и расхохотался, гордясь своей хитростью.

Окружающие его стражники с завистливыми улыбками на лицах захлопали ему:

- Молодец! Светлая голова! Умница.

- Ага, - проворчал стражник минситерства охраны общественного порядка с серебрянным шлемом. - Зарплату повысили на восемьдесят процентов, а стоимость хлеба – на двести.

- А ты хлеб не ешь, - хихикнул стражник министерства охраны банкиров-ростовщиков с головой в шлеме золотом. – Ты ешь вкусное. Черную икорочку, красную... Осетринку. Мясо телячье, овощи, фрукты. Смотри: магазины полны этим всем. Прилавки переполнены.

Стражник министерства торговой безопасности, одетый в гражданское, но со спрятанными под плечами пиджака погонами и при очках с бриллиантами, заявил в свою очередь:

- Эти справедливоголодные обнаглели совсем. Ничего не хотят покупать в наших магазигах. Товаров на прилавках - горы, а они даже не заходят туда. На витрины пялятся, а двери не открывают. Слюни пускают, тротуары пачкают, а денег не платят.

- Да-а, - согласно протянули стражники хором. – Справедливоголодные совсем обнаглели. Еще и худеют все больше и больше, гады. А ведь Его высокопревосходительство Хозяин ясно сказал: всем нам отныне следует толстеть и считать себя счастливыми.

- У меня во какое пузо! – гордо закричал стоящий на постаменте, где раньше располагался памятник Царице, Верховный жрец Храма Господина Президента. Живот он выставил так далеко вперед, что тот перевесил его – и толстяк кубарем полетел вниз, прямо под ноги Осени.

Толпа радостно загоготала:

- Пузо! Настоящее пузо! Весит больше головы! Ура-а-а!!!

На голове Осени теперь красная косынка. И зонтик куда-то делся.

Туесок со спящим в нем толстым белым котом стоял в стороне, возле входа в магазин с вывеской «Меха» и с объявлением:

«Принимаем меха собак, кошек, мышей, кроликов, крокодилов и прочих животных»

На магазине с вывеской «Мясо-субпродукты» висело другое объявление:

На туеске с котом табличка:

Из дверей выскочили мясники в измазанных кровью клеенчатых желтых фартуках, бросились к упавшему толстяку.

- Мясо! – радостно кричали они. – Свежее. Диетическое. Справедливоголодные! Налетайте – подешевело! Скидка – тридцать процентов.

Верховный жрец пошевелился.

Изо ртов мясников вырвался стон разочарования:

- Мясо со скидкой кончилось. Разобрали, - принялись объяснять они тут же подбежавшим к ним журналистам. - А вы как думали? Все-таки скидка тридцать процентов. Это при нынешних-то ценах. При нынешней безработице. Совсем обнаглели справедливоголодные. Налетели – и все дешевое мясо расхватали. Им хоть на пятьдесят процентов скидку сделай – все равно мало. Отныне будем выдавать по килограмму мяса на душу. Вместе с костями.

Журналисты быстро записали услышанное в свои блокнотики и убежали.

Один из мясников наклонился над туеском Осени и, вынув оттуда большого белого кота, сунул его себе за пазуху. С ним и ушел в дверь магазина с вывеской «Мясо-субпродукты».

- Слушайте! Слушайте! Слушайте! И не говорите, что не слышали! – прокричал Герольд с одной из сорока семи башен Храма Господина Президента. – Отныне для справедливоголодных будет продаваться мясо только по талонам. Строго по килограмму на одну душу. Двоедушным толстякам мясо выдается беслпатно.

Верховный жрец Храма Господина Президента приподнялся в луже на четвереньки. Уходящий последним мясник в сердцах пнул его в зад – и пострадавший вновь хлопнулся носом в грязь.

Стражники, за всем этим наблюдавшие с интересом и молча, беззлобно заржали.

А потом, рассевшись на ступенях Храма Господина Президента, стали следить за тем, как Верховный жрец вторично попытался подняться с мостовой.

Но пузо ему мешало. Очень мешало.

Жрец и на четвереньки пытался встать – не получалось, не доставал руками до земли и падал. И на боку лежал, корчился так, чтобы одной рукой и одной ногой отжаться, и вновь падал. И, лежа на спине, разгибался, потом резко сгибался, чтобы так, словно пружина, подпрыгнуть, и встать на ноги Ничего не получалось.

Осень в красной косынке тем временем собирала мусор с грязной мостовой, тыча в него длинной острой палкой, а потом складывала собранное в мусорные ящики.

Верховный жрец покатился, словно мячик, к постаменту бывшего памятника Царице, ухватился за его кладку, стал медленно подтягиваться, перебирая пальцами трещины между камнями.

- Спорим, упадет! – сказал стражник министерства общественной безопасности.

- А я думаю, поднимется, - возразил стражник министерства общественного порядка.

Белый кот выглянул из приоткрытой двери магазина «Мясо-субпродукты», прислушался.

Стражник министерства банкиров-ростовщиков разрубил руки спорщиков, сказав при этом:

- С разбивщика шкуру не дерут.

Верховный жрец Храма Господина Презхиденнта с трудом вытянулся боком вдоль кладки, встал на ослабшие и дрожащие ноги, но, сделав шаг, тут же упал.

- Я выиграл! – радостно закричал старжник министерства общественно безопасности. – Он встал.

- Нет я выиграл! – заорал стражник министерства общественного порядка. – Он упал.

И стражники принялись мутузить друг друга дубинками.

За дракой стражников молча и без васякого интереса следили сквозь стекла витрин продавцы магазинов, в которых не было ни одного покупателя.

- Опять драка, - проворчал один из мясников. - Ни тебе ни митингов, ни демонстраций. Вот, когда выйдут на улицы не стражники порядка, а настоящие справедливоголодные, тогда и мясо подешевеет, и торговля пойдет.

Из дверей магазина «Мясо-субпродукты» выскочил большой белый кот с кусом телячьей вырезки в зубах. За ним мчался мясник с огромным топором в руке:

- Хватай справедливоголодных! Бей их!

На крик его выскочили другие мясники и продавцы других магазинов с топорами, ножами, вилками и ножницами в руках.

- Бей справедливоголодных! – кричали они.- Заставь их покупать!

Тут и стражники повскакивали со ступеней Храма Господина Президента, устремились за толпой мясников и продавцов.

Верховный жрец вновь поднялся вдоль трещин постамента, но тут же шлепнулся огромным своим животом на мостовую, отскочил, как мячик, вверх... и вдруг оказался на ногах. Оглянулся по сторонам, выхватил из кармана пистолет и с криком:

- Убей справедливоголодных! – помчался вслед за остальными.

Кот улепетывал, а все увеличивающаяся толпа толстяков бежала за ним и орала:

- Бей! Убей справедливоголодных! Хватит! Намучли они нас! Совсем обнаглели! Мясо им подавай! Хлебом нажретесь! Воздухом питайтесь!

С сорок второй башни Храма Господина Президента смотрел на все это облизывающийся белый кот. Под его ногами колебался на ветру синий транспарант с красной надписью:

И никто из горожан не обратил внимания на то, что из города бегут мыши и крысы, уползают змеи. Из многих домов стали пропадать неизвестно куда собаки и кошки, кролики и морские свинки. Дети стали плакать по ночам, звать своих четвероногих любимцев. В зоомагазинах совсем не осталось животных. Даже белых мышей и попугаев. Птицы и животные каким-то образом открыли клетки и улетели. И рыбки из аквариумов пропали.

Но самое главное: из домов, расположенных в центре города, ушли все домовые. И каждый унес с собой один старый стоптанный башмак.

Спор Кузнеца с Палачом

- Тебе страшно, Палач, - уверенно сказал Кузнец. - Ты боишься остаться наедине со своими мыслями. Тебе страшно смотреть людям в глаза.

Господин Президент, развалясь на троне, смотрел ему прямо в глаза и посмеивался:

- Страшно? - переспросил он. - Мне?.. Почему?.. Потому что народ меня любит, понимаешь?

Придворные согласно подхихикнули. Здесь, во дворце, все и во всем были согласны с властелином державы. Раньше придворные не возражали Царице, теперь те же самые придворные по тем же самым вопросам не спорили с бывшим Палачом, утверждающим прямо противоположное.

- Народ тебя ненавидит! – заявил Кузнец. – Миллионы людней впали в нищету, умирают от голода, а хоромы в твоем дворцей трещат от золота, запертые на замки амбары переполнены продуктами питания. Голодный народ не может любить такую власть.

- Моя власть справедливая, - возразил бывший Палач. – Всякий голодный, понимаешь, в моей стране голоден справедливо, а всякий толстяк, понимаешь, сыт справедливо.

- Это ты так объявил, Палач. А на самом деле сытый голодного не разумеет, то есть у сытого и у голодного разные понятия о справедливости.

Господин Президент от души расхохотался, а потом вдруг смех оборвал, приказал:

- Откройте окна!

Придворные шумной толпой бросились выполнять приказание. Вазы с высохшими цветами, полетели с подоконников, разбиваясь вдребезги, земля, сыплясь из них, разнеслась ногами придворных по и без того грязному полу.

Со двора ворвался в покои дворца восторженный рев толстяков:

- Да здравствует Господин Президент!.. Да здравствует Демократия!.. Его высокопревосходительству Хозяину многая лета!.. Спасибо Господину Президенту за наше сегодняшнее счастье!.. Спасибо Его высокопревосходительству Хозяину за наше светлое будущее!..

- Хватит, - сказал Хозяин.

Придворные тотчас захлопнули окна.

В тронном зале стало тихо.

- Слышал? – спросил Хозяин.

- Слышал, - кивнул Кузнец. - Но не верю.

Бывший Палач грустно улыбнулся, и вдруг сказал такое, отчего все придворные опешили:

- Правильно делаешь, что не веришь. Врут сволочи, понимаешь... – оглядел присутствующих в тронном зале, добавил. - Но приятно... А вам, стадо, понимаешь, приятно?

Придворные, переминаясь с ноги на ногу, согласно запели:

- Приятно, Ваше высокопревосходительство Хозяин! Нам все приятно, что приятно вам. Но еще приятно делать все, чтобы было приятно вам. Потому что когда приятно вам, нам приятно тоже. А еще приятно потому, что...

Господин Президент редко вскинул руку – и неслаженный хор заткнулся.

- С чего бы вам было стыдно, понимаешь! – сказал он. - Вон какие брюха наели, понимаешь!.. А какие были при царице?.. – вытянул руку вперед и показал им сближенные большой и указательный пальцы. - Сами ма-аленькие, понимаешь... Ножки то-оненькие, ручки кро-охотные, глазки бе-егают. Помните?

- Так точно, Ваше высокопревосходительство Хозяин! – слаженным хором рявкнули придворные. – Помним! Маленькие! Тоненькие! Крохотные! Бегают!

- А сейчас? – спросил Хозяин. – Богатыри! Орлы!

Придворные мигом выстроились в строй и выкатили вперед груди. Во главе строя внезапно оказалась Младшая придворная дама, которая выпятила грудь так далеко вперед, что пуговичка на ее блузке оторвалась и выстрелила в окно с пуленепробиваемыми стеклами. Раздался звон.

- Богатыри – это мы, Ваше высокопревосходжительство Хозяин, - рявкнули придворные при этом. – Все, как на подбор! Орлы!

- Эй, ты! – ткнул бывший Палач пальцем в первого попавшего, - У тебя сколько миллионов, понимаешь?..

Тот пялил глаза в своего Хозяина и беззучно, словно рыба открывал и закрывал рот.

- Стесняешься вслух сказать?.. – рассмеялся бывший Палач, и отмахнулся от миллионера. - Ну, да ладно... Я знаю... Я всё знаю... Про всех всё знаю... И не сужу, понимаешь. Потому как орлы вы. И верные мне слуги. Без меня вас и не было, понимаешь. И не станет. Так ведь?

- Так точно, Ваше высокопревосходительство Хозяин! – рявкнул хор придворных. – Верными. Не было. Не станет.

Бывший Палач оглянулся на Кузнеца и признался:

- Скучно мне, Кузнец. Одна сволочь кругом, понимаешь.

- С кеми поведешься, Палач, от того и набершься. Они – от тебя, ты – от них.

Придворные застыли в ужасе. Таких слов, как известно, в приличных домах не произносят, так откровенно с главами государств не говорят.

- Это что – революция? – говорили их глаза. Но уста были сомкнуты так, что и домкратом не разожмешь.

- Про то, что люди в твоем государстве мрут с голода, ты знаешь, Палач? И что проклинают тебя - тоже знаешь?

Возникшая в это момент в зале Осень в красной косынке распахнула самое большое окно – и вслед за ним сразу распахнулись все остальные рамы и фрамуги окон тронного зала.

В помещение ворвались крики толпы:

- Долой Диктатора! Долой камарилью обманщиков и предателей ! Долой убийц и воров, захвативших трон и государство! Да здравствует Свобода! Да здравствует Равенство!

Придворные бросились закрывать окна.

- Слышишь, Палач? – весело спросил Кузнец. – Вот истинное мнение народа!

Осень попыталась приблизиться к окну, но придворные принялись укладываться на подоконники штабелями, закрывая своими телами доступ воздуха и звуков во дворец и из дворца.

Бывший Палач крикнул:

- Герольда ко мне!

Из штабеля придворных выпал один измятый человечек с красным от напряжения лицом и вытянулся перед своим повелителем.

- Выкатить пушки на стены крепости... Сообщить главам союзных держав, чтобы прислали побольше гуманитарной помощи для справедливоголодных и оружия для моих войск по подавлению бунтов. И передай приказ мой придворным: слишком много не воровать. Пусть и справедливоголодным часть гуманитарной помощи достанется... Хотя бы чуть-чуть..

- Слушаюсь, Ваше высокопревосходительство Хозяин, - рявкнул Герольд – и умчался прочь из тронного зала.

- Понял, Кузнец? – спросил бывший Палач.

- Нет.

- Объясняю для глупых... – вздохнул Господин Президент. - Справедливоголодные шумят у нас, понимаешь, - а в соседних державах цари, короли да президенты боятся, что шум этот и к ним перекинется, их справедливо голодные тоже захотят быть сытыми. Будут революции, раздел награбленного, понимаешь.

- Почему награбленного?

- Потому что много имущества у малого числа людей не награбленным не бывает, понимаешь, - обяснил бывший Президент. - Всякое богатство наживается исключительно преступным путем. Честно стать богатым невозможно.

- Значит, все твои придворные, Палач, преступники?

- Самые отборые, - кивнул бывший Палач. - Мерзавец – к мерзавцу. Подлец – к подлецу. У всех руки по локоть в крови, понимаешь. Все – самые настоящие разбойники. Преступней не бывает. Сам отбирал, понимаешь, сам воспитывал.

- Но откуда у них деньги? Народ нищ, грабить его бесполезно.

Бывший Палач ласково улыбнуся ему, как улыбатся взрослые детям:

- Грабить народ всегда полезно, понимаешь. Это быть честным и справедливым бесполезно и невыгодно. Честный человек обречен оставаться всю жизнь бедным... – и вдруг спросил. - Я вот, знаешь, о чем мечтаю?

Оторопевший от откровений бывшего Палача Кузнец только пожал плечами.

- А мечтаю я о том, - продолжил бывший Палач, - чтобы все мои подданные стали такими же мерзавцами и негодяями, как мои придворные, понимаешь. И для этого я свой народ воспитываю. Отучаю любить свою работу, приучаю жить на дармовщину, учу воровать, понимаешь. Пройдет время – и они сами не заметят, как превратятся в таких же негодяев, понимаешь, как вот эти... – кивнул в сторону придворных.

- Как это? – удивился Кузнец.

- Грабить можно по-разному, понимаешь, - объяснил бывший Палач. - К примеру, нам соседние державы дают заём, чтобы справедливоголодные чуть закусили, понимаешь, и замолчали. Большой заем дают – можно всех справедливоголодных два года бесплатными завтраками, обедами и ужинами кормить. Но заём мы тайно делим с главами их держав, понимаешь... А потом, понимаешь, мы сами, - показал на лежащую штабелями на подоконниках челядь, - меж собой делим. А всякие обноски передаем справедливоголодным, понимаешь, вечно недовольным. Они, понимаешь, радуются тому, что получают жратву без труда, понимаешь, хотят еще больше иметь им не принадлежащего, понимаешь, и, в конце концов, превращаются в таких же мерзавцев, как и мои придворные, понимаешь. Но только - в бедных мерзавцев. Потому что на всех не хватит и всех богатств планеты, понимаешь. Все справедливоголодные от голода не вымрут никогда, понимаешь. Потому что справедливоголодные живучие. Они, понимаешь, возмущаются лишь от зависти, – кивнул на окна, из-за которых слышался неясный гул. - Не мудро ли?

- Но это же... разбой!

- Да, - с огласился Господин президент, - разбой, понимаешь... Пятнадцать лет промышлял я разбоями на дорогах и в лесах, понимаешь, чтобы хоть как-то подзаработать к окладу Палача при Государыне нашей Ее Величестве. И каков был результат?.. Ты видел придворных разбойников прошедшим летом в лесу, понимаешь... Что они говорили?

Лежащая штабелями на подоконниках челядь жалобно запричитала:

- Денег нет... Дома нет... Семьи нет...

- А сейчас?.. – спросил бывший Палач.

- Слава Его высокопревосходительству Хозяину! – рявкнули штабели. – Виват ему! Виват!

- Про деньги и пищу для справедливоголодных мы уже сказали, - произнес бывший Палач сквозь зевок, а потом ткнул пальцем в первое попавшееся тело. - ... Вот ты... Есть у тебя дом?

- Есть, Ваше превосходительство! - донеслось из глубины штабеля. - Сто шестьдесят три дома в разных уголках земного шара!

- М-да... – удивился бывший Палач. – Для одной задницы сто шестьдесят три дома. Да еще в разных уголках земного шара. - ткнул в другое тело. - А у тебя семья есть?

- Я не решаюсь... – смутился министр печати.

- Ну, ладно, ладно. Здесь все свои, понимаешь. Сколько?

- Много.

- Сколько - много?

- Не знаю, Ваше высокопревосходительство Хозяин, - признался наконец министр. - Не считал.

- Ну, так посчитай.

Министр зашевелился, стал считать на пальцах рук – их не хватило. Принялся разуваться, чтобы сосчитать пальцы на ногах. Штабель тел, в котором он лежал, закачался, ботинок упал. Министр протянулся за вторым ботинком, дернул за шнурок – и пятнадцать придворных рухнуло с подоконника на пол, раскрыв окно.

- Долой разбойников и кровопийц народных!- ворвался крик толпы в тронный зал. – Палача – к ответу!

Челядь слаженным рывком кинулась на место – и в мгновение ока сложилась в штабель тел на подоконнике вновь.

В тронном зале стало тихо. Министр печати снял второй ботинок, принялся досчитывать свои семьи.

Бывший Палач криво улыбнулся:

- Понял теперь, Кузнец? При моем правлении люди, понимаешь, стали жить лучше, понимаешь. Они счастливы, понимаешь! Не все, конечно, понимаешь. Но вот эти... - указал на штабеля тел, - счастливы. Можешь стать одним из них.

- А пушки зачем? – спросил Кузнец.

- Пушки - для салюта... Салютуют, понимаешь... прямой наводкой!

Министр печати прокричал сверху штабеля тел придворных:

- Восемнадцать семей у меня, Ваше высокопревосходительство Хозяин. Пушки палят. Народ ликует, Ваше высокопревосходительство Хозяин. Славит вас!

Бывший Палач сказал в ответ ласково:

- Стреляйте, стреляйте... – обернулся к Кузнецу. - Послушай... Может, тебя на Принцессе женить, понимаешь? – и рассмеялся от всей души. - Глядишь - и такой же сволочью, как мои придворные, станешь.

Шабель тел рухнул с подоконника другого окна – и в тронный зал ворвался возмущенный рев толпы:

- Долой власть Палача! Долой воров-придворных! Долой разбойничью челядь! Хлеба! Работы! Справедливости!

Придворные торопливо залатали своими телами окно.

- Не нравится тебе, Палач, и твоим холуям мнение народное, – заметил Кузнец.- Не хотят быть голодные справедливо голодными. Так что все ты врешь... – и крикнул громко, во все легкие. – Долой Палача!

Бывший Палач вскипел от негодования.

- В тюрьму его! – приказал, и добавил. – Понимаешь.

Толстые стражники, отцепив носы от цепей, бросились к Кузнецу, но тот легко расшвырял их, выдернул главного рассматривателя доносов из-под остальных придворных – штабель на одном из подоконников рухнул. Кузнец вспрыгнул на него, ударом ноги выбил раму, выпрыгнул из дворца навстречу реву толпы:

- Владыкой мира будет труд! Мошенников и банкиров в тюрьму! Свободу честным людями!

- Поймать!.. – завизжал Палач. - Изловить!.. Найти!.. Казнить!..

Челядь повалилась со всех подоконников внутрь дворца, помчалась вслед за волочащими носами цепи стражниками к дверям.

Миг – и в тронном зале не осталось никого, кроме Палача.

Внезапно загремел гром, ветер ударом распахнул все окна, вырвал створки из петель, ливень хлестанул внутрь дворца, залил потеками смешавшейся с землей воды, растекся по полам черной грязью.

Тут и Осень возникла внутри тронного зала. В руке – раскрытый зонтик, сама в калошах на навернутых на ноги онучах, в клетчатом платке. За ней катилась сама по себе тележка на маленькеих колесиках с плахой и с воткнутым в нее топором.

Тележка подкатила к самому трону, топор упал – и плаха развалилась на восемь аккуратных полешков с сидящим поверх них Лешонком.

- Привет, - сказал он.

Господин Президент тупо пялился на него – и ничего не понимал.

Лешонок рассмеялся:

- Трус, - сказал; вскочил на ноги, - Погрей совесть.

Полешки-то у него между ног зашевелились и поспешили сами своим ходом к трону Господина Президента.

- Лихо мне! – закричал при виде самостоятельно сложившихся конусом и зажегшихся дров бывший Палач. - Горько мне! Страшно мне!

В ответ донеслись из внутренних покоев дворца жалобные крики придворных:

- Вы - самый великий и самый счастливый Президент в мире!

- Страшно мне!..- повторил Палач, спустился с трона.

Присел на корточки перед костром, протянул к огню руки, добавил шепотом:

- И вам, понимаешь, страшно...

Дракон в полете

Дракон летел куда глаза глядят, прочь от погрязшего в смуте государства. Но вдруг из-за легких белых облаков ударили яркие лучи заходящего солнца прямо в глаза ему. Дракон остановился, в воздухе, маша крыльями и часто моргая шестью зенками, задумался:

- А куда я лечу? – спросила левая голова.

- А разве это важно? – ответила ей правая.

- Главное – подальше от жены, - объяснила средняя.

Но тут левая и правая возразили хором:

- Э, так не пойдет. Жена нам нужна. Она различает цвета платьев, а мы – нет. Мы – дальтоники. Возвращаемся назад.

И Дракон полетел назад. А три головы спорили: нужна ему жена или в другом месте найдется другая? Ведь, если разобраться, сварливых и скандальных жен на свете много, нет смысла выбирать из них какую-нибудь одну. И, если бы не упрямство средней головы, считающей, что бросать жену, о которой точно известно, что она различает цвета, непрактично, Дракон бы опять развернулся и полетел бы прочь от столицы.

Но Дракон вернулся, и оказавлся над дворцом как раз в тот момент, когда Кузнец выскочил из окна во двор, а из дверей выбежали посланные на его поимку придворные.

В эту толпу на полной скорости, словно самолет в пике, рухнул Дракон.

Увидел двух одинаковых придворных дам, закричал сразу тремя головами:

- Какого ты цвета?

Старшая придворная дама промолчала, ибо за время замужества привыкла на вопросы Дракона не отвечать, его не слышать, а все время долдонить свое: «Мало, мало! Еще, еще!».

А Младшая придворная дама в испуге пролепетала что-то, не слышное сквозь рев толпы. Поэтому Дракон решил, что это именно она – его жена, схватил Младшую придворную даму зубами за шиворот, забросил себе на спину и, превратившись в одноголового, ...

... взмыл в небо.

На шее дальтоника Дракона, ближе к плечам и крыльям, сидела, закрыв глаза от ужаса, дама в сиреневом платье. Она вцепилась в чешую летучего ящера и одновременно и с тоской, и с радостью думала, что отныне жизнь ее круто изменится. Ибо уж теперь-то она своего шанса не упустит, она больше не будет работать Младшей придворной дамой и молчать, когда Господин Президент требует рассчитаться на первый-виторой.

- Главное, - думала она, - сменить сиреневое платье на розовое.

И все-таки...

С одной стороны, быть похищенной настоящим Драконом, словно ты – та самая Принцесса из сказки, которая потом превратилась в Смерть, это – почетно. Подруги от зависти сдохнут. Старшая придворная дама, которая на себе Дракона женила хитростью, просто слюнями изойдет от злости, пойдет красными пятнами по лицу от огорчения. У нее бородавка на носу вскочит. Это – хорошо...

К тому же Младшая придворная дама – не такая дура, как капризная Принцесса из сказки о Лунном драконе, и не такая скандалистка, как Старшая придворная дама из сказки сегодняшней. Эти жены доводили Дракона своими капризами. А она будет с ним внимательной и ласковой.

Потому что засиделась Младшая придворная дама в девках еще при Царице. А при Господине Президенте и вовсе никто из мужчин на нее внимания не обращал: кому нужна бесприданница, знающая лишь придворный этикет и умеющая только танцевать да прислуждивать Царице? Никто ж ведь не знает, что готовит она хорошо, печет прекрасный хлеб и чудесные пироги с рыбой, умеет мыть полы, стирать, копать землю и выращивать овощи. Потому что детство свое она провела в далекой деревне, принадлежащей ее отцу, росла вместе с крестьянскими мальчишками и девчонками до тех пор, пока вдруг за ней не пришли стражники и не отвезли в город, где и возложили на дочь бедного дворянина обязанности Младшей придворной дамы.

С другой стороны, жизнь пленницей в лапах Дракона – это не замужество. То, что для принцесс является всего лишь приключением юности, о котором они назойливо рассказывают всем до глубокой старости, для дочери бедного дворянина - несчастье, Хотя бы потому, что у нее нет жениха, который подобно Бове Королевичу, бросился бы в погоню за ящером, чтобы отрубить Дракону головы, вернуть любимую в родной дом и отвести ее под венец. Да и жить с Драконом придется в совершенно некомфортабельных условиях: спать на охапке сена в пещере, умываться из ручья, летом повизгивая от холода, а зимой прорубая во льду полынью. Ни подруг, ни друзей, с которыми можно было бы поговорить, потанцевать под хорошую музыку, посплетничать. В гости никуда не съездишь, не попоешь хором на пиру, не построишь глазки молодому человеку. Скучно жить с Драконом. Поневоле начнешь пилить его, портить ящеру нервы. Это – плохо...

Так размышляла Младшая придворная дама некоторое время, размышляла, а потом раскрыла глаза – и увидела, что Дракон не улетает от бурлящего недовольными людьми города, а кружит над ним, словно решает: накинуться на справедливоголодных, тем самым помогая бывшему Палачу и его камарильи, или броситься на стражников, помогая народу? И то, и другое решение Дракона могло помешать ему похитить Младшую придворную окончательно, а то и того хуже - могло вынудить его восстановить свой брак со Старшей придворной дамой. Это – очень плохо...

И тогда младшая придворная дама выкрикнула заклятье - и сотворила тучу.

Из тучи сверкнули молнии, громыхнули раскаты грома. Рухнул на землю ливень, не разбирая голов ни стражников, ни справедливоголодных, ни правых, ни виноватых.

Потому что на самом деле Младшая придворная дама была урожденной ведьмой, но сама о себе этого до поры, до времени не знала. Лишь ощутив в руках чешуйки тела Дракона и поняв, что может потерять мужа, она вдруг осознала свое истинное предназначение на земле и ощутила волшебную силу, которой могла повелевать.

Младшая придворная дама взмахнула руками – и молнии сверкнули еще сильней, а гром прокатился над городом с такой силой, что у ведьмы заложило уши.

Дракон дал стрекача! То есть помчался прочь от тучи, молний и города с такой скоростью, что сиди у него на спине не ведьма´а простая женщина, ее бы просто снесло воздухом и грохнуло о землю.

Но ведьма не только усидела. Она вскочила на ноги, довольно гогоча и хвастаясь сама перед собой:

- Ай, да умница я! Ай да разумница! Ах, какая я теперь сильная! Как я им всем отомщу! Я их всех уничтожу! В пыль разнесу! По ветру развею! Ах-ха-ха-ха! В следующей сказке!... Или через одну!

Одноглазый червячок

Дракон под этот вопль и смех летел быстро, не смотрел на землю. Поэтому он и не заметил Лиха одноглазого, которое в предыдущей сказке было превращено Лешим в крохотного червяка и спряталось в старом стволе дерева, лежащего на берегу ручейка, который тек по Заветной поляне Волшебного Карпатского леса.

Червячок этот посидел под корой, почти не дыша, с недельку, а потом как-то ночью выполз, и помчался червячковым ходом в сторону столицы, чтобы пожаловаться там Царице на хозяина леса. Он несся так стремительно, спешил с такой отчаянной решимостью, что через три месяца достиг границы Волшебного леса и оказался на протоптанной копытами коней царских охотников и разбойников тропинке. И тут-то узнал, что червяками лакомятся птицы. Поэтому одноглазому червячку пришлось прятаться от птиц днем, а ползти в сторону города лишь по ночам и в непогоду.

Когда испугавшиеся приближения грозы птицы умолкли, спрятались н прекратили летать, одноглазый червячок выполз из-под палого тополевого листа и помчался в сторону столицы, не забывая иногда поглядывать на всякий случай на небо – вдруг какая пичужка там появится?

Увидев летящего в небе Дракона, червячок закричал:

- Господин министр нечистой силы! Я здесь! У меня важное сообщение!

Но Дракон червячка не разглядел и не услышал. Полетел дальше.

А на спине его веселилась, скакала, танцевала между двигающимися в полете лопаками ведьма в сиреневом платье, и пела:

Вперед, Дракон!

Навстречу новой жизни!

Мне счастья ты

Вручишь ключи свои!

Скорее вон

Из страшной этой сказки.

Хочу цветы,

Богатство и успех!

Мимо одноглазого червячка Дракон с поющей нескладно Младшей придворной дамой проскочили – это ладно. С кем не бывает? Но они промчались над Карпатами, над Волшебным лесом и над родной Дракону поляной, где он в молодости купался в лунном свете и радовал своей красотой мир. Пролетели с такой ужасной скоростью, что не разглядели даже Лешего...

Леший

А хозяин Волшебного леса тем временем вовсю радовался приближающейся грозе, которая остудит разгоряченные заботами о подготовке к зиме головки белок, смоет пыль с бревна, сдует оставшиеся листья деревьев, отчего лес засквозит, станет глубоко, до самой чащи прозрачным, заставит и ленивых медведей заняться строительством берлог, глухарей с тетеревами собьет в стаи, кабанов выгонит в камыши да на жнивье.

- Благодать-то какая! – восхищался Леший. – Самое время свадьбы водить! Кузнеца бы на Принцессе женить, да такую потом гулянку отгрохать! Ий-ех-ха-ха!.. Пошла потеха!

Леший пустился в пляс, да вприсядочку, да выделывая конца. Откуда-то в руках его взялась дуда, принялся он играть в нее с переборами, переходя то на гопака, то на русские плясовые мелодии, и танцуя соответственно. А потом дуду бросил, на носочек правой ноги оперся, туловищем над землей завис, да как закрутится, отставив вторую ногу – ну, прямо артист академического ансамбля песни и пляски на столичной сцене!

Жаль, что зрителей у Лешего в тот момент не оказалось. Он один танцевал на поляне. Лешонка он на разведку в город отправил, чтобы тот новости столичные узнал, а зверье – оно зверье и есть: оно о своих проблемах заботится больше, чем о чужих. Это если бы с Лешим беда приключилась, они бы все побросали, да сюда примчались, а когда веселится Леший, то им и наплевать. Не домашние, чай, животные. А завести себе собаку Леший как-то и не додумался.

Подумав о собаке, Леший перестал крутиться на руке, плюхнулся на пожухлую осеннюю траву. В руках его появилась арфа. Он заиграл на ней тихую, печальную мелодию...

... Запел:

Уж больно тут осень была хороша,

И листья шуршали, летя не спеша,

И только душа, словно там,

                                        а не здесь

Кружилась с листами,

                                   а листьев не счесть.

Давно не бывало у нас листопада,

Черёмуха уж не цветёт – и не надо.

А листья прогреты,

                             расцвечены ярко,

И сыпятся наземь

                         небесным подарком.

По золоту молча бредём и вдыхаем

Прохладную тишь, от тепла отвыкая.

И горечью светят в лесные глубины

Тяжёлые гроздья созревшей рябины.[1]

Затем вскочил, стукнул себя по лбу:

- Экий я дурень! Голова осиновая! О собаке подумал, а о человеке не удосужился. Забрали ведь Кузнеца в тюрьму. Я за делами и забыл о том совсем, не помог парню... Эх-хэ-хэ... Позор какой... – присел на старую корягу, лежащую у ручья, закручинился. - А что я мог сделать? Я - рядовой Леший. А они - государство! У них ордена, эполеты! Допустим, превратил бы я в тот раз Палача в Корову какую-нибудь, а челядь придворную - в мышей да насекомых. И что?.. Была бы кому польза от этого?

Никто не ответил Лешему. Пришлось говорить самому:

- Понаехала бы целая армия всяких там комиссий в лес, расследование провели бы, деревья стали бы рубить, чтобы здесь для себя дома построить, топить печи принялись бы дровами из моего леса, костры жечь. Из нечистого нашего министерства Дракон тоже бы прислал в лес какого-нибудь щелкопёра мордастого с руками загребущими. Лес бы обобрали до нитки, живность бы всю вывели, деревья бы поспиливали, продали бы за рубежи государства, устроили бы на месте Волшебного леса унылую пустыню, - пригорюнился. - А меня бы послали в какое-нибудь болото... гнилые осины да ольху, осоку, мох да лягушек сторожить... А там - комары, плесень... насморк столетиями не проходит...

Вздохнул Леший, закончил:

- Нет... Люди пусть сами в своих делах разберутся... И нам не мешают жить, – но тут же сам себе возразил. - Только жалко Кузнеца, однако...

Встал с коярги, прошелся с заложенными за спину руками по поляне, добавил:

- И леса жалко...

Мысли теснились в голове Лешего, не давали покоя. Потому и не заметил он пролетевшщего над его головой Дракона с плящущей на его спине Ведьмой, улетающих в другую сказку.

Старый ворон, сидевший на краю леса, далеко от Заветной поляны, заметил их, каркнул вслед напутствие:

- Чтоб вы никогда сюда больше не возвращались. Кар-р...

Ворон долго смотрел вслед Дракону, а когда опустил клюв к земле и решил поспать, заметил, как появились по дороге со стороны столицы чуть не наступившие на одноглазого червячка животные: еще недавно жирные, а теперь очень похудевшие крысы и мыши. За ними семенили короткими ножками сбежавшие из клеток попугаи. А еще там были собаки, кролики, кошки... вся, словом, городская живность, решившая уйти из города, отпраивлась в Волшебный лес за помощью к Лещему.

- М-да... – задумчиво произнес Ворон. – Гостей нам на зиму только и не хватало.

Вдруг бегущий впереди всей этой армии животных толстый белый кот стал быстро темнеть, подниматься на задние лапы, пока не превратился в огромного черного Кота с гуслями через плечо.

- Кот Баюн! – ахнул Ворон. – Вот напасть! Он же из другой сказки. Видать, и вправду беда не приходит одна...

Взмахнул крыльями – и улетел.

Разговоры, разговоры...

Все изменилось в стране Господина Президента, все переместилось, все сдвинулось. Самые лежебоки стали бегунами, самые ленивыми стали деятельными, никто не сидел на месте.

Но в тюрьме все оставалось по-прежнему: сидели там арестованные тихо, ждали суда царского, несправедливого, решения своей участи. Беседовали, не зная, не ведая, что Осень принесла в державу большие изменения. Потому что крепки решетки на тюремных окнах, высоки заборы, безмолвна стража, и никому нет никакого дела до того, как трудно жить взаперти, как неприятно каждому узнику знать, что тебя несправедливо почитают преступником. Ибо все узники сюда попали без вины виноватыми, по злому умыслу Царицы, Палача и придворных.

В том числе и сама Царица, на собственной шкуре узнала, что такое темница.

Потому что права поговорка: не рой другому яму – сам в нее попадешь.

И дочь ее, Принцесса, которая обо всех неудобствах жизни в тюрьме и не думала раньше, сидела там. Но она-то не очень-то и расстраивалась, потому что наяву лишь грезила о встрече свойе с Кузнецом, а в остальное время спала на охапке сена, брошенной в углу тюремной камеры.

Ни звука, ни крика не доносилось сюда снаружи. Да и сами узники говорили тихо, почти шепотом, чтобы не разбудить бывшую Принцессу. Все-таки она – самая младшая из всех узников - и ее все взрослые жалели.

Потому что такое уж свойство у настоящих людей – заботиться о слабых, помогать бедным.

Лишь бывший Первый министр говорил громко, обращаясь к Царице, которая, как это ни странно, не спала сейчас:

- Вы, бывшая моя Государыня-царица, все свое царство проспали. Продрыхли. Прокемарили. Все заботы государственные на придворных взалили, на меня в том числе, - и продолжил ехидным голосом. - А мне ведь доверть нельзя. Я – хитрый и жуликоватый. Я Ваше величество обворовывал. И остальные придворные обворовывали. А Палач воровал больше всех. Потому что его все боялись. Он даже меня обворовывал. А вы ему верили больше, чем мне. И меня же за птичьим молоком послали.

Царица молча обрабатывала маленькой пилочкой ногти, рассматривала их в свете падающих сквозь решетку солнечных лучей, вновь возвращалась к своему занятию, будто и не слыша укоров бывшего своего Первого министра. А тот продолжал долдонить слова, вроде, и правильные, но в тюрьме неуместные:

- Я вам все время говорил, что и царицам хоть иногда, а работать надо. Не только пиры пировать да на охоту в карете ездить. Не послушались умного человека - вот теперь и расхлебывайте.

- А сам-то ты как работал? – внезапно подала голос бывшая Царица. Был он у нее спокойный, но невыразительный, привыкший властвовать, не слышать возражений, а потому не умеющий ни удивляться, ни сомневаться, ни скучать, ни веселиться, ни плакать. - Только интриги плел, казну разворовывал...

Министр возмутился:

- Это я-то не работал? – вскричал он так, что голосом своим чуть не разбудил Принцессу.

Учитель поднес ему кулак под нос – и бывший Первый министр голос понизил.

- Это я-то разворовывал?.. – повторил он тихо, но возмущенно. Но тут же согласился. – Да. Я воровал. Но по чуть-чуть. Потому что я совесть имел. Кто разворовывал по-настоящему - тот сейчас во дворце живет. А я - в тюрьме. Поэтому я – жертва, а не преступник.

Царица сказала все тем же невыразительным, словно механическим, голосом:

- Ну - это случайность. Не подфартил ты сегодня чем-то моему Палачу – вот и все объяснение. А завтра власть переменится - ты опять ко мне прибежишь, захочешь стать Первым министром.

- Вашими бы устами, матушка-государыня, да пиво-мёд пить, - вздохнул бывший Первый министр. - Да только сидим мы сейчас с вами в этой дыре. А могли бы сами во дворце прохлаждаться...

Но тут в разговор их влез Учитель:

- Тише вы! Оба! – просяще прошептал он. - Успокоилась девочка. Спит.

Но бывший Первый министр без кулака под нос не обратить внимание на замечание Учителя не мог:

- А еще мы могли бы сейчас на свадебке вашей дочери плясать, - сказал он бывшей Царице.

- На какой ещё свадебке? – искренне удивилась та. - С кем?

По-видимому, Царица совсем забыла про Кузнеца. И бывший Первый министр решил этим воспользоваться.

- Ну... хотя бы со мной... – ответил он. - А чем плох?.. – и выпятил вперед пузо. – Красив. Умен. Державой, пока вы спали, управлял. Не беден, надо признаться... И вообще... Здоров. В самом расцвете сил.

Все, кроме спящей Принцессы, посмотрели на бывшего Первого министра, словно на товар на витрине магазина.

- Вообще-то ничего особенного... – вынесла общее мнение бывшая Царица, перевела взгляд на унылого Принца заморского в испачканном и помятом, но все еще выглядевшем празднично камзоле, вернула взгляд к бывшему Первому министру. – Но что-то в тебе все-таки есть.

- Что? – влез вновь в их разговор Учитель. – Что в нем особенного?

- Мерзавец и подлец, - объяснила бывшая Царица. – Без совести, без чести. Настоящий Жабокрыс, - при слове этом бывший Первый министр вздрогнул, глянул на нее с удивлением. – Настоящий царский зять! Другого и не надо

Оторопевший от последних слов Учитель растерянно произнес:

- Принцесса Кузнеца любит, Ваше величество.

- Стерпится - слюбится... – ответила бывшая Царица, а потом спросила у бывшего Первого министра. - Кстати, у вас графский титул или княжеский?

- Граф я.

- Какой прок теперь от титулов? - вскричал тут Учитель. - В стране правят: Президент, демократия, гласность.

- Вы так считаете, Учитель? – ухмыльнулась бывшая Царица.

- Да! У нас теперь свобода слова! Печати! Собраний! Совести!

Бывшая Царица осторожно похлопала в ладоши:

- Браво!.. Браво!.. – сказала при этом. - Право, я не ошиблась в выборе учителя для своей дочери. Настоящие учителя должны быть простаками, - обернулась к бывшему Первому министру. - Ты согласен со мной, мой будущий зять?

Тот рухнул перед бывшей Царицей на колени и поцеловал подол ее платья:

- Премного благодарен, Ваше Величество! – пробормотал он.

Учитель присел рядом со спящей Принцессой, погладил ее по голове и произнес:

- Спи, девочка. Не слушай глупостей. Это даже не смешно.

- Ты ошибаешься, Учитель, - заявила бывшая Царица. - Тебе кажется, что новый правитель государства будет искать новых людей? Нет. Ему нужны мы - люди опытные в тех делах, о которых простой человек и не слышал. Посидим здесь месяц - другой, а после за нами придут и пригласят... Его, - ткнула пальцем в бывшего Первого министра, - назначат первым министром, меня - государыней... И знаешь, почему? Потому что мудрый Правитель государства не должен хотеть изменений и перестройки. Если народ поймет, что можно жить иначе, но не будет знать, как жить иначе, он отправит корабль державы на дно, сметет всех в своем справедливом гневе. И случится революция.

- Поэтому вы всегда спали! - понял Учитель. – Спали, но одновременно все видели и понимали. Вам нужно было, чтобы Палач выдал себя – и вы бы за измену наказали его. Я правильно понял вас, Ваше величество?

Царица смежила веки. На губах ее играла хитрая улыбка.

Бывший Первый министр вдруг вскочил на ноги, да как закричит:

- Караул!.. Измена!.. Ура-а!!! Да здравствует Господин Президент! Ура-а!!!

- Тише, девочка, тише... – прошептал Учитель на ухо Принцессе. - Это - просто шум, колебание воздуха...

Но тут дверь с громким скрипом распахнулась, в камеру, громко грохоча подкованными сапогами, ввалились стражники. Они молча схватили бывшего Первого министра за руки, завели их ему за спину и под его крик:

- Это я вас позвал! Это она – изменница! Это она против Господина Президента говорила! – вышвырнули вон.

- Его не казнят? – спросил Учитель у бывшей Царицы с тревогой в голосе.

- За что? – ответила вопросом Царица, не открывая глаз.

- Но ведь все государство знает, что он, будучи Первым министром, разворовал казну, нарушал законы, лгал. В стране, получившей свободу, должны судить таких людей.

Царица открыла один глаз, улыбнулась снисходительно, ответила:

- Ты слишком много прочитал книг, Учитель. И используешь слишком много слов. А на самом деле... Что такое свобода?

- Ну... – растерялся Учитель. - Это есть... осознанная необходимость...

- Вот видишь... – уолыбка ее стала еще шире, открылся второй глаз. - Вчера ты осознавал необходимость служить мне и моей дочери. Сегодня считаешь возможным быть в тюрьме у Палача... А все – из-за лишних слов. Народ должен безмолвствовать.

Учитель от этих слов впал в оторопь. Он даже убрал руку с головы Принцессы, которой успокаивал ее.

Девушка заворочалась во сне. Тогда свою руку на это же самое место положил Принц заморский.

- Вы хотите сказать, что при вашем правлении я был столь же свободен, как и при нынешнем?.. – удивился Учитель.

- Ты - да... – ответила Царица. - Ты был и остался свободен. Потому что мысль посадить в темницу нельзя. А тело... всего лишь тело... - ответила бывшая Царица, обвела рукой вокруг, показывая на тюремные стены. - Кто тебя сюда посадил? Я. А кто держит держит тебя здесь? Палач. И в результате, ты только мудрее становишься. И мыслью воспаряешь. Потому что темница – она не вокруг, - показала опять на стены, - а внутри нас. Пока народ темен и неграмотен, он, и будучи на свободе, будет сидеть душою в тюрьме. Ты занят в тюрьме тем же, чем был занят и во дворце, – учишь мою дочь, свою будущую Государыню, грамоте жизни. А это – поважней граматики.

- Но народ с приходом к власти Палача получил Свободу!.. Я слышал, как за стеной происходили митинги, демонстрации. Вас, Ваше величество и всех ваших придворных называли кровопийцами, врагами народа, а вашего Палача - радетелем народных интересов. Разве не так?

- Слова... Слова... Слова... – ответила бывшая Царица. - Вот выпустит тебя Палач из тюрьмы – окажешься ты в глазах толпы идиотов узником совести, страдальцем от рук негодяйки-царицы... Успела бы выпустить тебя я – стал бы ты зваться жертвой репрессий того, кого сейчас называют Господином Президентом. Но... скорее всего, ты сгниешь в тюрьме - и всем будет на это наплевать, никто не вспомнит о тебе.

- Боюсь, что вам придется сгнивать здесь вместе со мной, - заметил Учитель.

Царица пожала плечами:

- Поживём - увидим... – сказала. – Любая власть без мудрого учителя обойдется, а без дуры-царицы – никогда. Потому что умные слова понимает совсем немного людей, а за дураком повторяют глупости все.

- Мне вы не кажетесь глупой, - задумчиво произнес Учитель.

Но тут вновь загремели двери и подкованные сапоги, в камеру ввалились стражники, подхватили Царицу под локти, она поджала ноги – и ее мгновенно вынесли из темницы.

Учитель проследил за произошедшим без всякого интереса, даже не попрощался с явно испугавшейся Царицей. Он был вновь занят Принцессой, голова которой уже лежала на подложенной под ее щеку ладони Принца заморского.

- Спи, девочка... – сказал Учитель. - И за маму свою не беспокойся. Она нигде не пропадет... И уж прости меня, но она все-таки не права. На самом деле, мир наш не на штыках и не на царском окрике держится, а на нас – на интеллигенции... потом - на мастеровом народе – на Кузнеце твоём... и, наконец, на крестьянстве, а даже проще сказать - на духе его лешачьем, затаенном... А вот как этот дух по-настоящему расшевелить - вопрос... Как Леший скажет – так и будет.

- Почему Леший? – прошептала Принцесса во сне. – Кузнец...

Разговоры, разговоры, разговоры...

А чем еще заниматься узникам в узилище? Беседами о главном. В данной сказке – о Лепшем.

Леший

А Лешему и невдомек, что именно о нем в тюрьме люди говорят. Расселив городских пришельцев по углам лесным, бродил он по промокшей от прошедшего ливня Заветной поляне, рассуждал вслух, забыв об обычных своих осенних заботах:

- Людские беды - наши беды. И сам ведь, порой, поступишь неразумно, сотворишь что-нибудь нелепое сгоряча. Взять случай с Первым министром, которого превратил я в прошлой сказке в Жабокрыса. Думал, что перевоспитаю человека. А что получилось? Доброе-то дело Первый министр сделал - Кузнеца от смерти спас. Но почему? По благородству души своей? Не-ет. Потому что за свою судьбу испугался. Понял, что без Кузнеца никогда ему не стать человеком. А как только Первый министр свой образ возвратил - так один министр в нём и остался. Сразу предал Кузнеца...

Пролетавшая мимо дура сорока услышала часть слов Лешего и, помчавшись дальше, заорала на весь лес:

- Министр предал Кузнеца! Сам Леший так сказал! Министр предал Кузнеца!

Тут и остальные сороки, услышав новость, разнесли ее по свету:

- Министр предал Кузнеца! Так сказал Леший!

- Предал? – переспросил Леший. - Почему он предал? Предают друзей, а для Первого минстра Кузнец - и не человек вовсе, а всего лишь ступенька в карьере. Предал Кузнеца я...

Другая сорока, решившая узнать, про какого из ста трех известных ей министров идет речь, тут же подхватила слова хозяина леса и разнесла весть по округе:

- Леший предал Кузнеца! Сам Леший сказал!

Столкнулись две вести, две версии над лесом, как бараны лбами, раздался грохот, словно лопнул воздушный шар, посыпались на землю осколки слов:

- Мини... пре... ца..., - и. – Ле... дал... Куз..

Упали они на пожухлую траву, прямо на двух вылезших из нор бывших дворцовых мышей, да так к ним и приклеились. Стала зваться одна мышь Минипреца, а другая - Ледалкуз.

Леший же продолжал сокрушаться, не замечая, как используют его слова животные и птицы:

- Ох, беда! Беда!.. Что же делать-то? Сгорю сейчас от стыда - и лес заполыхает!.. И-эх!.. Пойду от греха. В город пойду. Кузнеца найду, повинюсь перед ним...

Сказано – сделано. Поднял Леший с земли палку, превратил ее в посох, пошел прочь с Заветной поляны в строну восточной столицы, покинув Волшебный лес, оставив его на Лешонка.

Потому что младшие должны исполнять работу старших, когда старшие заняты другими делами.

Но две мышки незаметно прошмыгнули под листвой, промчались вверх по штанам Лешего и нырнули ему в карманы.

Потому что любопытными были. Очень хотелось узнать им, как Леший сможет найти Кузнеца.

Как научиться произнести главное слово

А в тюрьме по-прежнему томились люди. Только теперь там оставалось всего трое узников: опасный всякому властителю умница Учитель и никому не нужные бывшая Принцесса, а также из прошлой еще сказки затерявшийся здесь, не любящий никого, но желающий получить богатое приданное Принц заморский.

Беседовать и спорить Учителю с этими молодыми людьми было не о чем и незачем. А им между собой – и тем более: Принц умел танцевать, но не умел говорить, а бывшая Принцесса все глубже и глубже погружалась в меланхолию, вспоминая о Кузнеце, о его крепких руках, открытом взгляде и доброй улыбке..

Она опять чуть не заснула, но Учитель растормошил Принцессу и, вручив кусок кирпича, подвел к чистой стене.

- Будете Ваше высочество писать и рисовать на этом месте буквы.

- Зачем? – удивилась бывшая Прицнесса.

- Будем учить вашего несостоявшегося жениха разговаривать.

- Зачем? – повторила она вопрос.

- Затем, что человек отличается от неволшебного животного тем, в первую очередь, что умеет членораздельно говорить и пользоваться орудиями труда.

- Я тоже не умею пользоваться орудиями труда, - заметила бывшая Принцесса. – Но разве я не человек?

- Умеете, - возразил Учитель. – Вы умеете пользоваться ложкой, вилкой, ножом за столом, мелом у доски, кирпичом у стены. А это уже немало.

- И все-таки я капризная, вредная... – начала опять возражать упрямая девчонка, но учитель дальше слушать ее не стал, обернулся к Принцу:

- Итак, Ваше танцующее высочество, начнем первый урок... – сказал он. - "Да" - означает кивок головой вниз, "Нет" - из стороны в сторону. Понятно?

Принц удивленно пялился на Учителя, и не отвечал.

Принцесса хихикнула.

Учитель строго глянул на нее – и она быстро, словно на уроке в обычной школе обычная девочка, сказала:

- Чтобы этому Принцу такое объяснить, надо, чтобы он что такое "Нет" и "Да" усвоил. Замкнутое кольцо, - и нарисовала кирпичом колечко на стене. – Вот такое.

- Вы правы... – согласился Учитель. – Из вас, Принцесса, получится хороший педагог. Давайте сделаем так... – обернулся к Принцу. - Скажите, Принц: "Мама!"...

Принц молча пялился на Учителя.

- Это очень просто: разжали плотно сжатые губы и выдохнули воздух... Вот так... М-ма! Ну! Ну, мой дорогой! Ма-ма! Ма-ма!..

Принц все еще не понимал, что от него хотят.

Тогда в процесс обучения включилась и бывшая Принцесса:

- Мама!.. Мама!.. – сказала она отчетливо, и написала это слово на стене. - Мама, бестолочь! Скажи просто: ма и ма.

Принц с таким усилием, что у него вывступили жилы на висках и потек пот по лбу, раскрыл рот и выдохнул с хрипом:

- М-ма!

- Вот здорово! – воскликнула бывшая Принцесса, и заплясала, захлопала в ладоши.

- Видите, Ваше танцующее высочество, у вас получилось, - сказал Учитель, и потребовал. - А теперь еще раз: Ма-ма!

«Ма», - написала кирпичом бывшая Принцесса на стене, и ткнула в эти буквы пальцем.

Принц опять раскрыл рот, но уже без прежних усилий, и сказал отчетлитво и ясно:

- М-ма!

- А теперь два раза: Ма и ма! – потребовал Учитель. - То есть мама.

Бывшая Принцесса к первому «Ма» добавила второе «Ма» и, ткнув два раза в написанное, произнесла отчетливо:

- Ма-ма.

Принц с запинкой в голосе произнес:

- М-ма.. М-ма..

Принцесса вновь завизжала от восторга и подпрыгнула так высоко, что чуть не стукнулась головой о потолок тюремной камеры:

- Ура-а! – закричала при этом. - Получается!

- Мама, - сказал заморский Принц, и рассмеялся. А потом принялся быстро повторять:

- Мама. Мама. Мама, - и так десять раз.

- А теперь, Принц, скажите: "МАМА МЫЛА РАМУ", - потребовал Учитель.

Принц растерялся, а потому даже то, чему раньше научился, забыл, лишь промычал:

- М-ма-ма-а... – и чуть не расплакался от стыда и обиды.

Принцесса тут же бросилась его утешать:

- Ну, ничего, ничего, Принц... Попробуйте еще раз... Думаете, вам одному так тяжело учиться? Вот погодите, дойдете до правил Грамматики, станеет писать словао «корова» через «А», вот тогда узнаете, как трудно учиться. А это пока что – пустяки. Повторите еще раз: мама. Повторенье – мать ученья. Так мне все мои учителя говорили.

- Ма-ма... – внезапно легко и ясно произнес заморский Принц, и повторил еще яснее и четче. - Мама... – а потом уже закончил и вовсе голосом ласковым, нежным. - Мамочка!

Счастливый Учитель смотрел на дело рук своих и своей ученицы, думая, что какая у него все-таки важная и нужная людям профессия, какие у него хорошие ученикии

Потому, что учиться можно всегда и везде, было бы желание.

- Мама... мы... ы... ла... – с трудом выговорил заморский Принц, и счастливо рассмеялся.

Карьера Старшей придворной дамы

Ливень кончился. Костер перед троном сгорел, даже углей не осталось, один пепел побыл, побыл, да и разлетелся. Только черное пятно на его месте осталось.

Слуги, живущие при дворце и заботящиеся об удобствах для Господина Президента и придворных, быстро закрыли окна, заколотили досками разбитое Кузнецом окно, вымыли полы в тронном зале, убрали прочь разбитые вазы, вазоны и кашпо вместе с засохшими цветами. Потом развесили по стенам поясные портреты предков Царицы в военных кителях, а также картины с Царями в касках и верхом на конях. После этого на оставшихся свободными местах на стенах разместили тринадцать портретов бывшего Палача в полный рост в генеральско-адмиральской форме с уймой орденов на груди и животе.

Потому что всякий правитель больше всего на свете мечтает выглядеть генералом.

Сама бывшая Царица мирно спала, утонув в мягком и глубоком кресле, стоящем справа от трона с восседавшем на нем бывшим Палачом.

Потому что всякий правитель больше всего на свете мечтает выглядеть законным главой государства

Слева от Господина Президента стоял выпущенный из тюрьмы, помилованный новой властью бывший Первый министр, ставший Первым министром опять.

Потому что всякий Президент желает иметь в качестве главы правительства человека из своей помойки.

Придворные поглядывали на Первого министра с завистью и перешептывались:

- Ловкий шельмец. Как таких пройдох земля только носит? Птичьего молока не принес, а милость Хозяина заполучил. Не иначе как, ему ведьма ворожит. Так просто из тюрем на большие посты не возвращаются.

И были правы. Потому что на самом деле Первый министр был до своего путешествия за птичьим молоком любовником теперь уже улетевшей с Драконом Младшей придворной дамы, а та по совместительству работала на половину ставки в министерстве нечистой силы серой ведьмой. Другие две штатные ведьмы – Белая и Красная - были любовницами Дракона, а Старшая придворная дама была женой Дракона, и потому числилась ведьмой лишь по совместительству, то есть ни то, ни се – для нее Царица не придумала новой должности.

С приходом к власти бывшего Палача Старшая придворная дама шесть раз писала просьбы признать ее не женой, а третьей любовницей Дракона, и принять в министерство нечистой силы ведьмой Синей. Но Господин Президент всякий раз отговариавался тем, что штат министерства укомплектован, а новые должности должен утвердить новый Первый министр. И вот теперь пришло время для удовлетворения ходатайства.

Поэтому, как только все придворные и бывший Палач устроились на своих обычных местах, делая вид, что не слышат возмущенного рева народа за окнами дворца, Старшая придворная дама распихала плечами челядь и, подобрав подол огромной, расшитой золотом и драгоценными каменьями юбки, опустилась на одной колено, низко склонилась перед Господином Президентом, обнаруживая женские прелести в открытом декольте. Протянула Первому министру очередное прошение признать ее Синей ведьмой.

- Ах! – огорченным хором вскричали остальные Придворные дамы, и принялись аккуратно, боясь помять и испачкать платья, падать в обмороки прямо в руки Придворных кавалеров.

Бывший Палач рассмеялся, глядя на них, а Первый министр, быстро пробежав глазами по строкам прошения, перевел ласковаый взгляд на Старшую придворную даму и милостиво кивнул:

- Разумеется, мадам, - сказал он. После поднял руку над головой и щелкнул пальцами. – Герольда сюда!

Старшая придворная дама расцвела от счастья.

Герольд возник на этот раз из-под разошедшихся в разные строны посреди зала плит паркета. С длинной медной с позолотой трубой в правой руке. Он гордо задрал к потолку голову, изящно отставил назад левую ногу, правой рукой поднес к губам трубу. Поднатужился, щеки его надулись, глаза вытаращились. Из трубы раздался призывный рев влюбленного оленя, от звука которого у очнувшихся после обмороков Придворных дам на щечках разом проступил стыдливый румянец.

Господин Президент недовольно сморщился - и рука с трубой тут же опустилась...

... Герольд во весь голос сообщил, что:

- в государстве все спокойно,

- народ ликует, радуется и поет,

- все счастливы, сыты и довольны.

- Потому что в стране ничего не изменилось:

- и Царица спит на месте,

- и Первый министр вернулся, чтобы государством мудро руководить,

- и правит державой самый справедливый, самый мудрый, самый великий Господин Президент.

Бывший Палач согласно кивнул.

Царица всхрапнула.

Ставший опять Первым министром бывший Жабокрыс светился от восторга и счастья.

Окружающие их придворные делали вид, что млели.

Все присутствующие во дворце были счастливы слышать, что в государстве все спокойно и ничего не меняется. Ради этих слов-то и Царицу выпустил Господин Президент из тюрьмы, и Первого министра вернул на место.

Потому что правители никогда не понимали и не понимают причин гнева народного.

Стоящая склонившись в три погибели и на одном колене Старшая придворная дама качалась от усталости и ждала, когда же Герольд наконец назовет ее Синей ведьмой.

- Восторг толпы столь велик, - продолжал врать Герольд во всю глотку, - что стены крепости могут не выдержать напора народа, ликующего и желающего лицезреть Его высокопревосходительство Хозяина. Тысячи вооруженных камнями и палками верноподданных могут прорваться к замку, чтобы высказать свою безмерную благодарность и несказанную любовь к Его высокопревосходительству Хозяину и к Ее величеству Царице...

Лицо бывшего Палача сморщилось, словно он съел лимон:

- Шумят, понимаешь... Галдят проклятые... - сказал он. - Уже и пушки не помогают, понимаешь... Что посоветуешь, Первый Министр?

Старшая придворная дама чуть не упала при этих словах, а Первый министр ответил:

- Голодной собаке бросают кость, Ваше высокопревосходительство Хозяин.

- Но казна пуста, понимаешь, - вздохнул Палач; оглянулся на придворных. - Пуста казна? Всю разворовали, понимаешь?

- Вчера со дна последнюю медь выскребли, Ваше высокопревосходительство Хозяин! – четко, по-солдатски, ответил министр финансов. – Теперь в казне только пауки да мухи. Прикажете доставить?

- Не надо, - отмахнулся бывший Палач. - Вот видишь, Первый Министр: в казне одни пауки и мухи, понимаешь. А где ты видел другие банки? Других банков не бывает, понимаешь: пауки и мухи... Придумай что-нибудь подейственнее. Опыт у тебя большой, понимаешь.

Висящие под потолком в плену паутин вурдалаки зашевелились.

Старшая придворная дама изнемогла стоять в неудобной позе.

Первый министр пожал плечами – и тут же нашел выход:

- Тогда вино. Прикажите, Ваше высокопревосходительство Хозяин, открыть винные подвалы и раздавать вино и водку бесплатно. Народ упьётся. А пьяный народ легко свернуть в бараний рог.

Бывший Палач облегченно рассмеялся, хлопнул Первого министра по плечу, сказал:

- А тебе, я вижу, тюрьма пошла на пользу, понимаешь, - оглянулся на толпу придворных. – Эй, министр алкогольных дел! Открыть винные подвалы! Немедленно, понимаешь.

Огромный дядька с сизым от вечного пьянства носом выскочил из толпы придворных, отдал честь и поспешил, непрочно держась на ногах, прочь из тронного зала. Следом за ним сорвались с люстр и из гамаков из паутины нетопыри.

- Да здравствуеть пьянство! – кричал министр при этом. - Трезвых убивать, убивать и убивать! Да здравствует водка! Да здравствует брага! Да здравствует... – громоподобный рев его и шелест крыл нетопырей все удалялся и удалялся.

В ответ раздался благодарный рев толпы:

- Даешь бесплатно водку! Ура-а-а! Вино бесплатно! Самогон даром! Ура-а-а!!!

Бывший Палач рассмеялся, и облегченно произнес:

- Подействовало, понимаешь... Потому что народ - скот. А скоту нужно только пойло, - обернулся к Первому министру. – Завтра награжу по заслугам, понимаешь. А пока скажи мне... Как вела себя в тюрьме Царица? Хочу ее наградить, понимаешь... Или наказать.

Сквозь стиснутые зубы Старшей придворной дамы прорвался слабый, едва слышный стон.

- Лояльно вела себя Ее величество, Ваше высокопревосходительство Хозяин, - ответил Первый министр. - Лояльно по отношению к вам.Любит она вас. Боготворит. Млеет.

- Знаешь... – доверительным голосом сказал бывший Палач, - интересно посмотреть, как выглядит человек, лишенный власти... Жила себе, жила Царица, понимаешь, казнила, миловала, казной распоряжалась, народ гноила... Как я сейчас, понимаешь... Что ни скажет - все холуями исполняется, что ни подумает - уже кто-то услужить готов... Как мои холуи сейчас... И вдруг - раз!.. И Царица – никто, понимаешь... Узница, понимаешь... Стражник паршивый о нее ноги вытирает... Дворник какой-нибудь уму-разуму учит... А хуже всего – писаки, понимаешь... Эти уж своего не упустят - такого вокруг нагородят, такого нарасскажут - вовек не отмоешься, понимаешь... И главное - все вокруг бывшего правителя правы. Бывшей Царицы, понимаешь. Потому что каждый из подданных на своем месте, понимаешь, каждый своим делом кормится: стражник – охраной тюрьмы, дворник – уборкой улиц, понимаешь. А Президент... или Царица... Это так, видимость одна. Как вон та нечисть, - кивнул на потолок с шевелящимися в паутине привидениями. - Царица без короны – и того хуже, это уже совсем никто... даже ничто... совсем ничто... Понимаешь? Как пузырь без оболочки... – обернулся к спящей в короне Царице. - И, однако, живёт, дышит, понимаешь. Ест, ходит, иногда что-то там говорит... – отвернуля от Царицы. - Вот если я... Если вдруг меня... Я буду такой же?.. – и вновь обратился к Первому министру. - Как по-твоему?..

Старшая придворная дама закричала от боли в суставах.

Первый министр потупил глаза, пряча усмешку, а потом вдруг ляпнул:

- Может пенсию Царице дать? Самую большую. И народу объявить – пускай порадуется.

- Лукавишь, раб... – вздохнул бывший Палач. - Нельзя с тобой откровенничать, понимаешь... – прислушался к вновь нарастающему за стеной шуму толпы. - И чего им еще надо, понимаешь?.. Перепились что ли? Чем больше казнил раньше смутьянов - тем их больше плодилось, понимаешь. А теперь: никого не казню, живи – не хочу! Свобода! Равенство между богатыми и справедливо голодными. Водки, вина, пива, самогона – хоть в три глотки запейся. И вымирают, понимаешь. Парадокс.

- А может... не парадокс, а закономерность? – заметил Первый министр.

- Пусть бы и закономерность, - согласился бывший Палач. - Поздно политику менять, понимаешь... – снял с головы спящей Царицы корону, погладил женщину по аккуратно причесанной голове, отчего макушка ее взлохматилась. - А поначалу казалось, что править легко, понимаешь: не своими руками ведь убивать, а чепухой - словом лишь, приказом. Как вот она, - вернул корону на место. - И вдруг после первого же приказа самому жутко стало: раньше я простым исполнителем был, понимаешь, а теперь вдруг стал настоящим преступником... – убрал торчащий изнутри короны царицын хохолок внутрь. – Как она, понимаешь.

Старшая придворная дама закатила глаза к потолку и... чуть было не рухнула в обморок. Но из последних сил удержалась на одной ступне и на одном колене. Холодный пот потек из-под ее высокой прически, оказавшейся париком, намочил ткань платья, принуждая липнуть к телу. Дышала Старшая придворная дама тяжело, со всхлипами. Но никто не обращал на ее мучения никакого внимания.

Потому что правителям никогда нет никакого дела до проблем своих подданных.

Вбежал министр алкогольных дел.

- Открыл! Всё открыл! –закричал он, задыхаясь от возбуждения. - И винные подвалы, и погреба, и склады...

Бывший Палач подождал, пока министр выскажется до конца, потом каким-то безучастным голосом спросил:

- Пьют?..

Министр алкогольных дел потупил глаза.

- Чего молчишь?.. Пьют, спрашиваю?

- Не пьют... – признался министр.

- Не пьют?

Плечи министра алкогольных дел обвисли, ответил он едва слышным голосом:

- Кузнец запретил. Бутылки приказал бить.

- Кузнец? – удивился Первый министр.

- Воскресил Дракон на нашу голову... – покачал головой Первый министр. - Такой пока молчит - и незаметен. А скажет слово - за ним весь мир пойдёт. Я его знаю. Вместе в тюрьме сидели.

Бывший Палач движением руки заставил Первого министра замолчать, рявкнул грозным голосом:

- Дракона ко мне! Живого, понимаешь! Или дохлого! Я ему покажу, как Кузнецов воскрешать!

Толпа придворных заворочалась, зашумела, но никто не бросился из тронного зала вон с намерением выполнить приказ.

- В чем дело? – посуровел лицом бывший Палач.

- Нет Дракона, - услышал он из глубины толпы придворных сказанное невесть кем.

- Куда делся? – удивился Первый министр. – Должен же остаться хотя бы труп.

А бывший Палач спросил:

- Почему?

- Жена заела... – ответил тот же невнятный голос из толпы придворных.

Ноги Старшей придворной дамы подогнулись – и она рухнула на пол. Застыла на плохо вымытом паркете, словно мертвая.

- Тащите сюда Дракониху! – потребовал бывший Палач. - Натворила бед - пусть сама и расхлебывает, понимаешь. Ишь, моду бабы взяли – мужиков до смерти заедать. Развел я тут с вами демократию, понимаешь. По-царски с вами надо поступать: башки рубить да пускать реки кровушки, понимаешь. Тогда и порядок будет.

Вылезли тут из дворцовых стен и углов привидения, растворились меж придворных.

Задрожали от ужаса придворные, повалились на колени.

- Виноваты, Хозяин-батюшка! – завыли слаженным хором. - Не углядели. Сдох Дракон. По недоразумению. Казни жену его, виновницу. А мы поможем. Ты уж не сомневайся.

Смотрел на них бывший Палач – и только двиу давался: до чего в своей подлости все его придворные одинаковые. Упал взгляд его на лежащую на полу Старшую придворную даму.

Не шевелится.

- Эта хоть сумела Дракона со света сжить, понимаешь, - сказал. – А что вы можете? – спросил у придворных, и повелел. – Герольд! Кричи: Старшая придворная дама получает чин и звание Синей ведьмы, понимаешь. Посмертно... – и расхохотался.

Герольд бросился к окну, распахнул его и сквозь крики толпы разнес приказ бывшего Палача:

- Слушайте все! Его высокопревосходительство Хозяин назначил вдову Дракона Синей ведьмой. Ах, да... не говорите, что не слышали.

Народ опешил. И замолчал.

А бывшая Старшая придворная дама распахнула глаза, похлопала ими, вскочила на ноги. Схватила оставленную слугами швабру, оседлала ее, как велосипед, гикнула, свистнула – и вылетела в окно прямо над головой Герольда, унеслась ввысь, вопя на весь белый свет:

- Ах вот я вас! Ужо вы у меня попляшете! Кровью умоетесь! В бараний рог согну! В порошок сотру! Собакам выброшу!

«Этих еще не хватало!»

Присутствующие в тронном зале так увлеклись наблюдением за внезапным воскрешением и преображением Старшей придворной дамы, что:

- во-первых, не заметили, что ведьмой она стала, но цвет ее платья не окрасился в синий цвет,

- во-вторых, они опять не увидели Осени, которая появилась за карточным столиком и приялась раскладывать на нем пасьянс. Платье на ней на этот раз было старое, ветхое, поверх него – облезлая горжетка, на плечах – шикарное боа. Прически нет, одни лохмы во все стороны с лысеющей головы торчат, лицо сухое, изможденное. Сама замерзла, то и дело дыханием отогревала руки в дранных перчатках с дырами и голыми пальцами,

- в-третьих, никто не обратил внимания на внезапное появление вместе с Осенью во дворце Лешего и Лешонка.

Проказник, ослушался приказа оставаться на Заветной поляне, помчался за хозяином Волшебного леса следом, а тот настолько углубился в свои мысли о судьбе Кузнеца, что и не заметил до сих пор Лешонка.

Осмотрелся Леший, обозрел все вензеля да картины на потолке, все гобелены на стенах, вс полуколонны, все портреты да прочие украшения зала, молвил:

- Лепота-то какая! Красивой души человек сей дом строил, - наткнулся взглядом на Лешонка, не удивился, не рассердился, сказал лишь. – Учись, балбес. А то скачешь по деревьям, как белка. А годы идут.

Тут и придворные вместе с бывшим Палачом и охраной их увидели. Только Царица продолжала похрапывать.

- Этих еще тут не хватало! – сказал кто-то из челяди. – Нанесут грязи – потом убирай.

Бывший Палач спросил:

- Кто такие?

Первый министр добавил строго:

- Почему здесь?

Леший же на них – ноль внимания. Рот разинул, продолжил восхищаться:

- Ишь, сколько ума и души вложено! И просторно как! Дождь на дворе – а здесь сухо, тепло.

Бывший Палач рявкнул:

- Молчать!

Первый министр добавил свое:

- Взять их! Немедленно!

Леший же обернулся к бывшему Палачу, сказал со вздохом:

- И в подобной красоте Палач и прочая шваль живут. Неразумно.

Охрана попыталась броситься на Леших, навалиться на них, заткнуть им рты, но ноги их приросли к полу. Повалились стражники навзничь, повисли носакми на цепях, захныкали, заскулили.

Бывший Палач от вида таких чудес только злее стал.

- Арестовать! – закричал он придворным. – В кандалы их! На виселицу! На костер!

Но и придворные приросли к полу. Ни пошевельнуться не смогли, ни ртов раскрыть. Только глазами жалобно смотрели на Господигна Президента, да моргали часто-часто.

У дам придворных и вовсе потекли слезки из глаз, всю пудру, все румяна и прочую штукатурку на лицах смыло.

Из карманов Лещего выглянуло две любопытные мышиные мордочки, но никто не обратил на них внимания.

Леший подошел к карточному столику, отобрал карты у Осени, показал ей глазами на окно, из-за которого слышался приглушенный гул растревоженной толпы.

Осень покорно кивнула, вздохнула, поплотней закуталась в успевшее за это время истрепаться боа, поплелась, волоча ноги в латанных-перелатанных лаптях в указанном направлении, прошла сквозь стену и исчезла... Только затылок зеленого цвета на побелке остался,да и тот быстро поблек и растаял, растворился, исчез.

Мыши испуганно пискнули - и исчезли в карманах Лешего. Остальные же присутствующие здесь пялились только на двух незванных гостей из леса.

Первый министр прошептал сквозь стиснутые губы, обращаясь к бывшему Палачу:

- Леший это. Тот самый. Друг Кузнеца.

- Это тебя он... – хихикнул в ответ совсем не приросший к креслу и не окоченевший от страха бывший Палач, - в лягушку превратил?

- В Жабокрыса, - вздохнув, поправил его Первый министр.

- Гм-м... – промычал в задумчивости бывший Палач. Потом позвал громко:

- Эй, дедуля! – и тут голос его стал ласковым, нежным, как у невесты на выданье:

- Как ваши дела? Вы к нам в гости? Милости просим,- указал на скамейку, стоящую под ногами Царицы. - Садитесь. Сейчас принесут нам что-нибудь вкусненького... Вы что любите?.. Паюсную икру?.. Ананасы?... А может... вы предпочитаете водочку?.. Шампанского?... Коньяка?.. – кивнул на Лешонка. - А это – ваш внучок? Славный малыш.

Леший с Лешонком на него – ноль внимания. Их больше интересовали узоры, вырезарныные неизвестным мастером из корня старого ясеня и ясеневого же капа, вставленные в расположенные вдоль стен полуколонны.

- Надо кого-нибудь из нечистого министерства вызвать, - предложил Первый министр,обращаясь к повисшим носами на цепях. - Лешие, я знаю, чиновников боятся.

- Нет их, - ответил бывший Палач. – Министром там Дракон остался, а остальных я уволил.

- Но почему? – удивился Первый министр так, что одна нога его даже отлипла от пола.

- Не люблю непонятного, - объяснил бывший Палач. - Все должно быть четко, рассчитываемо. Как в математике. А с этими волшебнкиами – одна бестолковщина... – помахал Лешему пальцами и с ласковой улыбкой на лице позвал нежным голосом. - Ваше Лесное Степенство! Ау!..

Лешие опять не обратили на него внимания. Их в этот момент больше интересовали божьи коровки, которые нашли между плит паркета возле ноги повисшего ноздрми на цепи стражника щель и уползали туда пешим строем, чтобы там улечься и проспать всю зиму.

Бывший Падач обернулся к Первому министру и, грозно нахмурив брови, спросил:

- Как они во дворец попали? Через какую дверь?

- Почему через дверь? – вдруг ответил за Первого министра Леший. - Через стену. Обычное дело.

- Видишь, Первый министр, для них это - обычное дело... – вздохнул бывший Палач. – Одно слово – нечистая сила.

Лешонок состроил из пальцев «козу» и сунул ее в лицо бывшему Палачу.

- Бу, бу, бу, - сказал при этом. – Это мы-то нечистые? Чище нас нету. А у Палача вон руки в крови.

Глянул Господин Президент на свои ладони – а они и впрямь все в крови, а с кончиков пальцев капли красные так и падают, так и сыплятся.

- Это ты - Палач? – спросил его Леший.

Оторопевший бывший Палач только пялился на свои руки и часто моргал.

- Перед тобой Его Высокопревосходительство Хозяин и Господин Президент! – рявкнул Первый министр. - Стоять смирно! Есть глазами! Реже дышать!

Вдруг бывший Палач вытянулся во фрут, окровавленные руки по швам вытянул, пачкая одежду, задрал морду, глаза выкатил, и задышал редко-редко, тихо-тихо.

- Это я наколдовал, - заявил Лешонок. – Командир называется, - и покатился со смеху. – Сам комадует, а сам мне подчинился.

- Часом, не знаешь, служивый, где Кузнец? – обратился Леший к Первому министру. - Целый день ищу - нигде нету.

Министр, глядя на бывшего Палача, мигом изменился лицом, позеленел от страха, пролепетал в ответ:

- Гос-господин... Преидент каз... казнил его!

Придворные охнули от такого предательства. Все они уж было открыли рты, чтобы хором уличить Первого министра в обмане, но тут вдруг Лешонок тронул бывшего Палача пальцем – и тот ожил.

- Он заблужда-ается, - ласково и нежно протянул Господин Предизент, вытирая окровавленные руки о белый свой костюм, оставляя на нем красные полосы. - Я Кузнеца воскресил... – обернулся к придворным. – Ведь воскресил? – спросил грозно.

Те слаженным хором, будто сто раз репетировали, рявкнули:

- Воскресил, Ваше Высокопревосходительство Хозяин!

- Воскресил, - подтвердили вранье их и стражники.

- Более того, - продолжил бывший Палач тем же ласковым медовым голосом, засовывая руки в карманы, - мы стали с Кузнецом большими друзьями. И он даже сообщил мне о вашем прибытии.

Леший искренне удивился:

- Но он не мог знать об этом. Я сам не знал, что соберусь в город.

- А он предчувствовал, - ответил бывший Палач. - Вы знаете, какая у него душа? О, вы не знаете его душу! Это такая... такая душа!.. – сменил тон на укоризненный. - Но если вы не верите мне... не верите его душе...

Леший смутился:

- Нет... Почему же... его душе я верю.

- А твоей, Палач, нет, - звонким голосом влез в разговор старщих Лешонок.

Бывший Палач повернулся к нему спиной и, заведя за спину никак не перестающие кровоточить руки, показал Лешонку кулаки. Сам же тем временем продолжил елейным голосом врать, обращаясь к Лешему:

- Кузнец сейчас пошел к народу. Он хочет сказать им, чтобы не шумели. И еще Кузнец сказал мне, что если придет Лесной старик, то ему надо сразу же иди на улицу и...

Все присутствующие в зале так и застыли. Даже Лешонок. Стало так тихо, что живший уж лет двести в старых гобеленах сверчок оглох на одно ухо.

- ...и, - продолжил бывший Палач скороговоркой, - вам надо обуздать шумную чернь своими волшебными чарами.

- Да? – удивился Лешонок. - Он так и сказал?

- Он так и сказал: «Прийдет лесной старик...»

Леший улыбнулся:

- Я понял тебя, сладкоязыкий обманщик. Кузнец не мог меня назвать лесным стариком. Он звал меня дедушкой,- и вдруг нахмурил грозно свои густые, лохматые брови. - Где Кузнец? Говори. Иначе превращу тебя в... жабу... нет, в крысу.

- В жабокрыса, - пролепетал трясущийся от страха Первый министр. – Превратите его, дудешка, в жабокрыса. Как меня.

Придворные и стражники отлипли от пол,. Они переминались с ноги на ногу, ощупывали себя, веря и не веря обретенной свободе.

Леший уже поднял руку вверх, чтобы сотворить заклинание и наказать бывшего Палача, но тут в двери в тронный зал распахнулись – и в проеме возникла толчея. Это три дамы в разного цвета платьях пытались одноврменно протиснуться в одни двери, толкались и повизгивали, постанывали, царапались, кусались, но не желали никого пропустить вперед себя. На одной было старое красное платье. На другой – застиранное белое, на третьей – новое синее.

От вида их выглядывающие из карманов Лешего мыши молча попадали вниз и помчались в дыры в плинтусах тронного зала навстерчу высунувшимся оттуда двум старым башмакам. Плюхнулись в них, и вместе с башмаками исчезли.

Стражники отцепили цепи от носов и сначала спрятались за спинами разъяренных фурий, прорвавшихся все-таки в зал, а потом и вовсе исчезли.

- Вы меня звали, Ваше Величество? – закричала дама в красном платье.

- Нет, это меня звали вы! – заорала дама в платье синем.

- А я утверждаю, что меня! – завопила дама в белом.

Бывший Палач при виде их слегка оторопел.

- Кто вы? – спросил.

Три дамы хором ответили:

- Законная супруга министра нечистой силы Дракона!

- Все три? - удивился Первый министр.

- Я! – слаженным хором рявкнули все три дамы.

- Ничего не понимаю... – помотал головой Первый министр.

А бывший Палач сказал:

- А это и не важно. Главное, они – ведьмы, - обернулся к женам Дракона. - Колдовать-то хоть умеете?

- Умею! – хором ответили три жены Дракона.

- Защитите меня! – приказал бывший Палач.

Три ведьмы встали спинами к бывшему Палачу, лицами к Лешему с Лешонком.

- Ну, старых хрыч... - засмеялся бывший Палач противным, скрипучим смехом. - Превращайся-ка ты опять в пень. И тебя отвезут в твой лес. И посадят на цепь. И будут охранять тебя три ведьмы.

Лешонок спрятался за спиной старшего. Леший же присмотрелся к ведьмам, узнал их, покачал головой укоризненно:

- Ай-я-яй!.. И не стыдно вам?.. Были приличными птицами. А теперь!

- Молчать, старый пень! – заорали Красная и Белая ведьмы. – Замри! – и ткнули в его сторону указательными пальцами с накрашенными в красный и белый цвета ногтями.

Синяя ведьма добыла из-за пазухи волшебную книгу заклинаний и принялась быстро листать ее, говоря при этом быстро-быстро, оправдываясь:

- Я сейчас, ваше высокопревосходительство Хозяин. Я сейчас... Я ведь начинающая... Я сейчас найду нужное заклинание.

- Почему птицами? – спросил бывший Палач.

- Превратись в пень! – заорали Красная и Белая ведьмы хором, тыяча добытыми из складок платьев волшебными палочками.

- Две из них, вот эти, - показал, обрашаясь к Лешонку, Леший на Красную и Белую дам, - сороки из моего леса. Давно улетели. – и рассказал историю:

- Однажды Дракон в лесу у нас с проверкой был. Выпил, как водится. А тут эти вертихвостки... всё стрекочу, стрекочут, вокруг него вертятся... задурили ящеру голову... Он их к себе и увёз. Назначил ведьмами. А какие из них ведьмы? Так – на бумаге только числятся. Ни образования, ни опыта. Вертихвостки они. И болтушки. Срамнушки, словом.

- Молчать! – рявкнула Красная ведьма. - Где печать?

- У меня печать, - ответила Синяя, отрываясь от книги заклинаний. - Давай бумагу!

- А подпись моя! – заорала Белая.

- Нет, моя! – завопила Красная.

- Моя! – рвкнула Синяя и, схватив книгу поудобнее, хрястнула ею по голове сначала Белой дамы, потом - Красной.

Ну, дальше и принялись бывшие сороки и бывшая Старшая придворная дама драться, тарахтеть, кричать, визжать, друг у дружки волосы выдергивать – сорочьи перья и космы так в стороны и полетели:

- Кто ты такая, чтобы здесь командовать?

- Нет, ты кто такая?..

- Вы обе кто такие?..

- Отдавай печать!...

- Отдавай бумагу!..

- А вот я вас в куриц превращу. В мокрых!

- А от тебя дуры муж сбежал!

- А у тебя кукушка все яйца из гнезда выкинула.

- А у тебя...у тебя... у тебя... У тебя в гнезде сворованное у Принцессы ожерелье, вот!

- Сама воровка!

- Обе вы - воровки!

Пока все внимание придворных и бывшего Палача с Первым министром было привлечено дерущимися ведьмами, Леший с Лешонком шагнули внутрь полуколонны, инкрустированной ясеневым капом..

... И исчезли.

Когда даже Палачу не на кого положиться

Тут-то бывший Палач по-настоящему всполошился. Одно дело – являться подданным пред его глазами без приказа – это еще можно понять: народ хочеть лицезреть своего любимого повелителя. Но уходить вот так, просто, без разрешения, даже не попрощавшись, - это уже выглядело оскорблением Его высокопревосходительству Хозяину, вызовом Господину Президенту. Если каждый Леший станет главе государства в лицо хамить, то какой у государства авторитет будет? Одно дело – из толпы, прячась за чужими спинами, кричать непонятное, другое дело вот так-то вот: повернуться – и уйти.

- Где Лешие? – спросил бывший Палач.

Три ведьмы разом смолкли, уставились друг на друга.

- Это не ты заколддовала? – говорили их глаза.

- Ушел, - сказала бывшая сорока в красном платье ведьмы.

- Сквозь стену, - объяснила бывшая сорока в белом платье. -. Я видела.

- Сквозь полуколонну, - возразила бывшая Первая придворная дама, ставшая Синей ведьмой.

- А почему не остановили? – рявкнул почувствовавший себя вновь в силе Первый министр.

Ведьмы переглянулись.

- Я б могла, конечно, - сказала Красная. – Но печать – у нее, - показала на Белую. – А без печати – какая сила?

Белая тут же закричала:

- Печать у меня? Нет у меня печати! И никогда не было, - тут же пригорюнилась, принялась плакать и стенать. – Бедная я, несчастная, горем убитая, жизнью пришибленная. Все меня обижают, все надо мной издеваются, каждый норовит обидеть. Некому пожалеть горемыку...

- Цыц! – рявкнул бывший Палач. И она разом заткнулась.

- Бумага у нее, - указала на на вытирающую слезы Белую ведьму ведьма Синяя.

- А без моей подписи недействительно! – закричала Красная дама, задирая подол парадного платья и пиная Синюю остроносой туфелькой. – А я ее не дам! Не дам! Не дам!

- Дашь! Как миленнькая! – закричали Белая и Синяя, тоже задирая подолы платьев и пиная Красную..

В ход пошли кулаки, ногти, зубы – и опять случилась кутерьма.

- Хватит! – рявкнул бывший Палач.

Драка тотчас прекратилась. Три ведьмы вытянулись перед Господином Президентом, словно солдаты: руки по швам, груди вперед, принялись глазами есть начальство, рты на замке, в глазах – сплошное обожание.

Остальные придворные тоже застыли с почтительным вниманием на лицах.

- И хорошо, что ушел, - решил проворчать Господин Президент. - Забот меньше.

Придворные рявкнули единым рыком:

- Так точно! Хорошо!

Только Первый министр промолчал, а потом спросил:

- А этот шум? Слышите?

За окнами набирал силу мощный, возмущенный рёв толпы.

- Что делать будем? – спросил у него Первый министр, и вдруг ухватил Первого министра за ухо. - Сейчас у Кузнеца с народом появился такой помощник!

- Даже два, - пролепетала побледневшая и задрожавшая от страха Синяя ведьма.- Леший и Лешонок.

Толпа придворных стала заметно редеть. Шум народный нарастал.

- Отпустите ухо! – заныл Первый министр. – Больно же.

- Говори.

Министр быстро протараторил:

- Надо начать войну. С соседним царством. Пусть народ защищает нас и Отечество.

- Это мысль... – согласился бывший Палач, все еще не отпуская ухо Первого министра. - Итак, зачитываю Указ...

Кто-то из оставшихся придворных пролепетал так тихо, что сквозь гул толпы было его плохо слышно:

- Народ разрушил крепостные стены и окружил дворец.

Бывший Палач в сердцах так сильно крутанул ухо Первому министру, что тот взвыл.

- Поздно с войной... – сказали оба они хором. - Что делать? Что же делать?

После чего Первый министр добавил:

- Ой-ё-ёй! Больно же!

А бывшему Палачу главу правительства и не жалко.

- Говори, интриган, - потребовал он. - Не то - своими руками... Вспомню основную специальность... Топор наточен.

Тут Первый министр как закричит:

- Заложники!

- Что? – не сразу понял бывший Палач.

- Заложники! – провыл Первый министр, крутясь ухом в пальцах бывшего Палача. - Наши заключённые могут стать заложниками.

- Резонно, - согласился бывший Палач. - Кто? Царица?

Пальцы он разжал – и ухо Первого министра принялось быстро увеличиваться в размерах, пока не достигло величины его головы.

- Кому она нужна? – проныл Первый министр, напрасно прикрывая раздувшееся, словно вторая голова, ухо, и не глядя даже на продолжающую дрыхнуть свою бывшую повелительницу.

- Принцесса?

Но Первый министр и здесь возразил:

- Каприза, - сказал он. – Ломака. И дура.

Ухо его пылало, как костер. Рокот толпы за окнами усиливался.

- Заморский принц?

Первый министр сморщил лицо, как от кислого:

- Принц и у себя на Родине-то никому как следует не нужен. Танцоров много, а умных людей – по пальцам пересчитаешь. Сплошные танцоры, певцы да шоумены.

Тут бывший Палач протянул руку ко второму уху Первого министра:

- Кто же?

Первый министр, закрыв от ужаса глаза, зажмурившись и вжав настоящую свою голову в плечи так, что наружу стало торчать только измученное красное ухо, прочастил:

- Учитель. Его все знают. Он пострадал.

Бывший Палач принял решение:

- Тащите всех сразу! – рявкнул он, и топнул ногой .

Придворные, стражники и все три ведьмы бросились в двери и в окна навстречу разъяренному гулу толпы. Миг – и в тронном заде остались лишь бывший Палач с Первым министром и спящая Царица.

Господин Президент презрительно скорчил губы, глядя на главу своего правительства.

- А ты чего ждешь? – спросил. – Не найдешь повода, чтобы убежать, как остальные?

- Пойду, посмотрю за ними,- прохныкал Первый министр, поглаживая огромное ухо свое и морщась от боли. - Как бы чего не перепутали, - и поспешил в сторону дверей.

Там он ударился пострадавшим ухом о косяк двери, взвыл от боли, отскочил назад, встал боком и так вот, по-крабьи, осторожно, стараясь не задеть косяка, вышел вон.

- Врача! – закричал уже откуда-то из коридора. – Пол-царства за врача! Спасите!

Но никто не ответил ему...

Бывший же Палач так и не встал с трона. Глядя на спящую Царицу, он голосом обреченным, тоскливым и полным печали сказал:

- Один... Все покинули... Говорят, что с тонущего корабля первыми бегут крысы... И жабокрысы... А я вот даже моря не видел ни разу в жизни. С детства мечтал... жизнь уж прошла... а так и не увидел...

Снял с себя красный галстук-бабочку, белый фрак, белые штаны, остался в черных трусах до колен, в майке-тельняшке, босиком. Достал из-под трона бороду, прицепил ее к подбородку, добыл лохматый парик, напялил на голову, перевязал один глаз тряпицей – и стал выглядеть заправским пиратом.

Из дыр в плинтусах выехали запряженные мышами Минипреца и Ледалкуз два старых башмака с сидящими в них последними домовыми дворца. Они пересекли наискось тронный зал, и исчезли в стенах.

Едва только белое одеяние свое и красный галстук успел бывший Палач спрятать под трон, как появились в тронном зале растерянные, озирающиеся вокруг Учитель, Принцесса и Принц заморский.

- Странно все это... – сказал Учитель. - Нас выпустили из тюрьмы, сказали, чтобы мы шли в тронный зал. А где стража?

Бывший Палач ответил:

- А стража сбежала.

- И челядь сбежала? – удивилась Принцесса. – Разве так бывает?

- Когда революция – бывает, - ответил бывший Палач.

Принц молча озирался.

В распахнутые окна дворца ворвался яростный рев толпы.

- А вы кто? – спросила Принцесса. – Пират? Откуда здесь пираты? Тут и моря-то нет. И не было никогда.

- Революция, барышня, - ответил Пират. – Сказали, что теперь в этом царстве всё будет, всего всем хватит: и пустынь, и лесов, и полей, и океанов. Полное изобилие. Вот я и приехал. Из тридевятого царства-тридесятого государства. Желанный гость.

- А Палач где?

- А вон там, - показал Пират в сторону темного угла. - Он в жабокрыса превратился. Держи его! Лови! – и бросился в ту строну.

Принц заморский кинулся за ним.

Но на половине пути Пират резко свернул вправо и выскочил в двери.

- Держи его! Лови! – кричал, не переставая, при этом. – Лови Палача! Лови узурпатора! Долой негодяя!

- Убежал... – вздохнула Принцесса. – А кто мне найдет теперь Кузнеца?

Молчащий все это время Принц заморский остановиося, тупо уставился на нее, а потом вдруг как закричит:

- Мама мыла раму! Мама мыла раму! Мама мыла раму!!!

Кузнец и Принцесса

В тронный зал ввалился народ во главе с Кузнецом.Все при этом кричали наперебой, не слушая друг друга, сияя лицами и маша палками, пистолетами, ружьями:

- Долой Палача - убийцу!

- Долой Царицу - лежебоку!

- Долой министров-расхитителей!

- Да здравствует Свобода!

- Да здравствует Равенство!

- Вся власть народу!

- Ура-а-а!!!

- Правильные слова, красивые, - проговорила одна инкрустированных ясеневым капом полуколонн голосом Лешего. - Только зачем после драки кулаками махать? Зачем кричать «Долой Палача», если он сам ускользнул от ответа? Зачем кричать «Долой Царицу», если она продолжает спать, и никто не стремится даже расшевелить ее. Пустозвонство одно – это народное ликование. А на пороге – зима. Урожай не убран, зерно в амбары не уложено, дрова не заготовлены. Быть беде. Настигнет бездельный народ кара.

Принцесса при взгляде на стоящего во главе счастливой толпы Кузнеца покраснела и, отступив глаза долу, встав так, чтобы не бросаться людям в глаза, радостно прошептала, прижав кулачки к подбородку:

- Ой!.. Он жив! Жив мой любимый! – и тут же вздохнула, продолжила печально. - Вот и всё. Больше я не - Принцесса. И приказывать ему не имею права, и сама делать ничего не могу. Зачем я ему такая?

С этими словами она наклонила голову и, стараясь быть незамеченной, пошла, пряча лицо и ссутулив плечи, в сторону дверей, в которые все втекал и втекал радостно вопящий о своей победе над тираном народ.

Заморский Принц же скакал козлом по залу и вовсю орал, не видя никого вокруг:

- МАМА! МЫЛА! РАМУ! – и выглядел по-настоящему счастливым.

Народ вслед за ним пустился в пляс, лица у всех тацующих были радостные, счастливые.

И никто не заметил, как проснувшаяся от шума Царица, хмуро оглядев веселящуюся толпу, молча встала со своего стула и, поднявшись по ступеням, уселась на трон.

Первым увидел ее на этом месте бродящий с унылым видом среди танцующих пар Учитель.

- Вы откуда здесь, Ваше Величество? – удивился он.

- Вот ведь... рабочее место освободили... – добродушно улыбнулась Царица. - Народ, стало быть, так захотел...

- Не рабочее оно теперь - музейное... – рассмеялся в ответ Учитель. - Вы бы лучше ушли отсюда... от греха... Неровен час... Народ сегодня веселый...

- Ну, это мы еще посмотрим, - ответила Царица. – Народ наш тупой. И покладистый. - И тут же заснула..

Тут к ним и Кузнец подскочил.

- А где Принцесса? – спросил у Царицы.

- Найдется, - отмахнулся Учитель. - Не до нее сейчас,- и продолжил серьезным голосом. - Пока люди веселятся, нам надо решить несколько важных государственных дел.

- Успеем с делами! – весело произнес Кузнец. - Где Принцесса, спрашиваю?

- Нам надо решить, какой общественный строй нам избрать, - продолжил, не слушая его Учитель. – А то некоторые уже вон, - кивнул на спящую Царицу,- на музейный трон устраиваются. Завтра себя правителями возомнят, станут казнить от имени народа.

Из ясеневой колонны, словно из лопнувшего пузыря, вышли Леший с Лешонком.

- Отложи дела свои на завтра,- предложил Леший Учителю. – Или занимайся ими сам. Сейчас Кузнецу важнее найти Принцессу.

- Но промедление смерти подобно! – воздел к небу руки Учитель.- Когда же люди поумнеют? Если сейчас не создать новое правительство, его займут Царица с Палачом – и все повторится опять.

Лешонок принялся его успокаивать, а Леший обернулся к Кузнецу и сказал:

- Отправляйся-ка ты за счастьем, дружок. За настоящим человеческим счастьем, а не за птичьим молоком. И доброго тебе пути.

Кара

Кузнец ушел, а Учитель плюхнулся за тот самый стол, на котором престарелая Осень пасьянс раскладывала, достал из расположенного в нем ящика перо, чернильницу, ручку и бумагу. Принялся что-то быстро писать.

Тут порыв ветра дунул в разбитые окна и в распахнутые двери дворца, внеся с собой много снега, много холода, заморозив танцующих вооруженных людей, превратив их в холодные, прозрачные, застывшие скульптуры с ледяными сердцами. Лишь Учитель оставался живым и горячим, но он ничего не замечал вокруг и упорно что-то писал, писал и писал.

Прямо в воздухе возникло сере-зеленое, холодное и жестокое, красивое женское лицо с провалами вместо глаз.

- Приближается зима, - произнесло лицо могильным голосом. – А вы все танцуете, веселитесь, не работаете. Печи в домах топить нечем, кормить детей нечем. Все повыели, распродали и разворовали сами вы, а с вами и Палач, и придворные. А теперь у вас – пляски на уме.

Глянул на нее Лешонок, содрогнулся, спросил у старшего:

- Кто это?

- Кара, - ответил Леший. – Кара народу за долготерпенье его и за неумение выбирать себе правителей. За нежелание весной, летом, осенью работать, пожинать урожай, с умом пользоваться благами природы. Что ни скажет Кара сейчас - всё сбудется. Ибо Кара – это кара за грехи, освершенные людьми за год, и уйти от нее никому никогда не удавалось.

Ставшие живыми сосульками люди вдруг вновь принялись плясать, корчить рожи, кричать:

- Грабь! Бери! Хватай! Приватизируй! Хапай! – и срывали при этом картины, старинные гобелены со стен, рвали их на куски, топтали ногами, вырывали драгоценные камни из трона, совали их в карманы, срывали с него золотые пластины, прятали за пазухи, выламывали ясеневый кап из полуколони и, набросав в обрывки гобеленов, завязывали тюки.

Леший растерялся, бросился защищать все это, закричал:

- Эй!.. Вы что это?.. Вы зачем?.. Сохраните!.. Какая красота была!.. Это должно принадлежать всем!

Но народ орал в ответ:

- Мое! Отдай! Мне принадлежит! Я первой хапнула! А я отберу! - и люди молотили друг по другу руками, ногами, ружьями и пистолетами. Сосулечные скульптурки разлетались со звоном и треском, а вместо воды текла по полам горячая, алая кровь.

Никто не услышал Лешего, все были заняты грабежом.

Лицо Кары слегка раздвинуло уголки губ и прогрохотало страшным, смеющимся голосом:

- И станет народ сей нищ и раздет. И вымрет нация сия через два поколения, и займут ее земли другие народы – работящие, справедливые.

Зоахохотало еще громче, раскатисто и... исчезло.

- Как страшно... – прошептал Лешонок. – Неужели ничего нельзя исправить? Может, мы можем им чем-нибудь помочь?

Покачал головой Леший, вздохнул и ответил:

- Есть вещи, которые нельзя исправить. Так, например, нельзя помогать впавшему в бесовство народу. Потому что каждый народ сам выбирает себе свою судьбу и своих правителей. Сначала их устраивала вечно спящая Царица, затем им понравилось жить под орущим лозунги о демократии Палачом. Теперь им и это разонравилось. А чего они хотят, они и сами не знают. Народ сей умеет теперь лишь грабить, пить, гулять, петь и танцевать. Работать, созидать никто не желает. И бороться с предназначенной народу за это Карой нет смысла. Эти люди сами выбрали свою судьбу и судьбу своим детям.

Пока говорил он это, за спиной Лешонка возникла девочка лет двенадцати в белой шубке с опушкой по подолу и по обшлагам рукавов, в белой с синим узором шапочке, с длинной косой на плечс, румянная от мороза, улыбчатая.

- Дедушка! Не загостился ли ты здесь? – спросила она. – Пора в следующую сказку отправляться.

Лешонок обернулся - и радостно воскликнул:

- Снегурочка!

Леший улыбнулся ласково:

- Внученька!.. Я сейчас...

Обнял ее и Лешонка, прижал к своей груди, по сторонам оглянулся, увидел рвущих друг у друга из рук узлы с барахлом ледяных людей, сказал:

- А дальше что?.. Проедят, пропьют, прогуляют... Дальше-то что?.. Дальше!

По лицу старика потекли слезы

Но тут в окна ворвались настоящие метель и вьюга. Снег закрутил, снежинки завертелись так стремительно, что слились в сплошную муть...

Белая мгла опустилась на беснующийся ледяной народ, скрыла его от глаз на мгновение оторвавшегося от своей писанины Учителя.

Из круговерти этой вновь выплыло лицо Кары:

- Возвращайтесь в свой Волшебный лес! – произнесло оно печальным голосом, обращаясь к Лешим и к Снегурочке. - Нет больше этого царства-государства, ибо нет уже этого народа... Кончилось их время... Не выдержали они главного испытания - испытания совестью.

Сказала так Кара – и растаяла.

Вместе с ней исчезли и дворец, и город, и живущий в нем народ с ледяными телами и сердцами. Остались лишь дикое поле с обгорелыми остовами домов и сиротливо торчащими трубами печей.

Одинокий черный ворон с поседевшей головой, мерзнущий на пронизывающем ветру, оглядел окружающую поруху, тяжело вздохнул, произнес печальным голосом:

- Ка-арра...

Мыши Минипреца и Ледалкуз свернулись клубочками в своих норах, спрятанных под старыми башмаками, что бросили домовые возле домика давно уж уснувших Ежа и Ежихи, и перешептывались, рассказывая друг другу о пережитыхими приключениях.

Три сороки – белая, синяя и красная, - сидя рядышком на одной из полуобвалившихся труб, о оживленно спорили о том, кто из них была настоящей женой Дракона.

Присыпанная снегом дорожная колея, уходящая в сторону виднеющегося вдали темного, морозного леса слабо искрилась в лучах заходящего солнца. Мороз крепчал.

По старой колее и отправились домой Леший с Лешонком и Снегурочкой.

За спинами их внезапно вылез из-под снега оживший одноглазый червячок. Он стал быстро расти, расти, пока не превратился в Лихо.

- Ох, теперь я им всем покажу! – весело заорало оно. - Теперь у меня люди попляшут! Из холодных сердец мороженое наделаю! Ибо нет теперь на меня управы! Улетел Дракон! Свергли Палача! Нет Царицы!

И Лихо одноглазое с гордым видом осмотрело разрушенный город:

- Кр-расо-та-а! – произнесло оно восторженным голосом.

Прощальное слово

Где-то на заснеженной дороге с тянущимися вдоль нее полями со сжатой и убранной с полей пшеницей, ведущей к деревне, где всю жизнь прожил Кузнец до тех пор, пока не попал в лапы Первому министру, Палачу и Царице, нагнал он идущую прочь из города понурую Принцессу.

Как произошла эта встреча, о чем говорили два любящих друг друга сердца, пусть останется тайной их обоих.

Важно, что оставшуюся часть пути Кузнец с Принцессой прошли вместе, держась за руки.

Навстречу им из протопленных изб выбежали взрослые и дети, мальчики и девочки. Все они радовались возвращению Кузнеца с невестой и поздравляли с наступающим Новым годом, с новой сказкой...

И называться эта сказка будет «Новогодние приключения Бабы-Яги» - той самой бывшей Принцессы, из сказки о Лунном Драконе...

Конец четвертой проказы

Обсуждаем на форуме.