Литературно-обозревательный журнал "Избушка"

Поверь, chèrie, я совершил за свою отвратительно бессмертную жизнь только один милосердный поступок – он же является самым безрассудным и мерзким. Это произошло в городе ***, в далекой, но не чужой мне России, где, может быть, ты тоже бывала и где сгорела моя Господь то ведает, которая по счету любовь.

- Поверните кресло – иначе солнце будет резать вам глаза.

- Благодарю, но мне удобно.

- Не стесняйтесь. Если я ослепла и вынуждена теперь до конца жизни находиться в темноте, это не значит, что все остальные - те, кто зряч, обязаны подстраивать свое поведение под мое состояние калеки.

- Эти слова жестоки.

- Да, в них мало кротости и смирения… Скоро ежедневный обход врача, после чего посетители обязаны уйти. Сегодня вы опоздали, то есть… я имею в виду… это не упрек, потому что вы мне никто и навещаете меня исключительно из собственных побуждений… и…

- Вы имеете в виду, что ждали меня с самого утра и..?

- Мне было страшно, что вы уже никогда не появитесь! Но мы теряем время. Обход, помните?

- Нам никто не помешает – я попросил нас не беспокоить ни под каким видом.

- Где вы сейчас? Я не могу определить по голосу.

- Голос у меня, не похваляясь, действительно, особенный. Звучит то совсем близко, то словно издалека?

- Наверное, с небес.

- Не думайте про меня так, пожалуйста.

- Я старый атеист.

- Вы не старый – я же слышу.

- Просто я на редкость хорошо сумел сохраниться. Но не сумел сохранить символ своей веры… Ну вот, я сижу прямо перед вами. Даже слишком близко. Лучше отодвинусь.

- Не надо. Я… мне трудно ощущать вас.

- Это необычно?

- Да. Я всегда чувствую, когда кто-то рядом. И даже кто именно. А вас… Только не обижайтесь, прошу! Как будто вы – пустое место.

- Я не обидчив.

- Но вас это задело.

- Нисколько!

- Вы слышите чересчур много.

- …Вы ещё здесь? Или ушли? Откликнитесь, ну же! Я не чувствую!

- Простите, я немного отвлекся на собственные мысли. Итак, начнем?

- Ваш первый вопрос?

- Кто вы? Представьтесь.

- Меня зовут… допустим, Даниэль.

- Допустим? Это ненастоящее имя?

- Отчего же? Самое настоящее. Но не моё. Вернее, изначально меня именовали по-другому.

- Вы мне не доверяете.

- Доверяю. Но это имя покажется вам более благозвучным. Мои родители, люди старомодные, назвали меня таким образом, что теперь мне впору стыдиться. Мне неуютно с этим именем. Спрашивайте дальше.

- Как… как вы выглядите? Опишите себя.

- Я в смущении. Если я уродлив, то не признаюсь в этом хотя бы из гордости. Вам не все ли равно, какое у меня лицо, фигура? Вообразите себе человека, на которого вам было бы приятно смотреть, и считайте, что это я.

- Значит, вы очень красивы. У вас синие глаза – яркие и надменные.

- Хм… Вы уверены, что абсолютно ничего не видите?

- Не смейтесь!

- Но вы угадали правильно. Невероятно!

- Случайность. Я слышу, как вы разговариваете с сиделками, когда приходите – словно владетельный князь. Так говорят вельможи. Вы приказываете, а они все исполняют. Кроме того, после вашего посещения они шепчутся. Женщины от вас в восторге, они хвалят ваши глаза, черные волосы, белую кожу. Для себя я составила ваш портрет уже давно.

- Как все просто! Вы едва не напугали меня. Для меня очень важно, чтобы вы меня не видели.

- Я не понимаю. Зачем вы выбрали меня? Зачем навещаете, заботитесь, выводите на прогулки?

- Это следующий вопрос?

- Не волнуйтесь так. Можно подумать, что вы имеете что-то против моей опеки. Или я не заметил, что вы меня ненавидите и не выносите моего присутствия?

- Перестаньте! Вы не хотите отвечать.

- Я просто не могу. Вы понравились мне сразу, и я стал приходить к вам.

- Какой вы меня увидели впервые?

- Жалкой. Не отворачивайтесь, это правда. Вы безмолвно молили окружающих убить вас любым способом, уничтожить. Вы внушали отвращение. Прежде всего себе самой.

- Конечно. Так и было.

- Я взялся за вас с определенной целью. Что-то напоминающее умерщвление плоти, с той разницей, что я умерщвлял свою душу. Искупление грехов требовало от меня чего-то необычного, какого-то подвига. Вы подошли для этого восхитительно.

- У вас есть грехи?

- У кого их нет?

- Дайте руку.

- Это ни к чему.

- Дайте руку! Или я буду кричать, пока все не сбегутся. После того, что я им расскажу о вашем поведении, вас и на порог не пустят.

- А что вы им расскажете?

- Придумаю! Сочиню! Опорочу вас!

- У вас истерика. Сейчас вам следует отдохнуть. Я приду завтра.

- Только посмейте убежать! Нет, нет!

- Прекратите плакать. Как вы себя ведете. Хватит!.. Сядьте. Хорошо, хорошо, я сделаю, как вы просите. Я взял вас за руку. Всё?

- Холодно. Почему ладони у вас ледяные?

- Существует медицинское объяснение, но я забыл какое. Вы совсем успокоились?

- Вы расстроили меня. Я тщеславно думала, что вы пленены моей красотой и только из-за этого ходите сюда, будто на паломничество. Поэтому сорвала на вас злобу.

- Паломничество – верное слово. Я искал кого-нибудь, кому смогу исповедоваться. Кто меня выслушает. Я привык думать, что мы с вами уже немного подружились. А вы… Как не стыдно!

- А как не стыдно вам? Вы – не человек!

- Не отрицаю. С вами опасно общаться – ваше чутье слишком точно и безошибочно.

- Не отнимайте руки. Мне так легче поверить в вашу реальность. Все это время вы звучали как привидение. Один голос, который всего лишь кажется. Пожалуйста, начинайте. Я готова принять вашу… исповедь.

- Я просуществовал целых два тысячелетия. Не стану называть вам дату своего рождения – вы испугаетесь. Я жил вместе со своей семьей в Греции, тогда ещё не называвшейся Древней. В молодости мой дед, образованный человек, талантливый ученый, переехал из Афин в Рим, где помимо прочих занятий, занимался воспитанием сына одного римского патриция. В Вечном городе дед встречал множество людей со всего света, в том числе и из отдаленных варварских провинций Империи. Он женился на дочери состоятельного купца, который был наполовину северянином. Дед, любивший свою родину, после свадьбы увез жену в город Паллады. У них родилось четверо сыновей. Средний после рассказов родителей об их молодости захотел посетить Рим. Юноша до странности повторил судьбу отца, выбрав в жены нечистокровную гречанку. Впрочем, тогда уже невозможно было найти римского гражданина без примеси. Наверное, молодой человек желал, чтобы возлюбленная напоминала ему мать. От этого брака появился я.

Через несколько лет, когда я был уже подростком, мой отец вернулся домой, в Афины. Но деду, к тому времени постаревшему, не нравилась жизнь в шумном и беспокойном городе, и мы все отбыли в деревню. Там мы прожили до тех пор, пока мне не исполнилось почти двадцать лет. Неподалеку от нашей усадьбы находился древний мрачный храм, посвященный богине Гекате, Ночному Ужасу. Эта богиня помогала колдунам и тем, кто лечит людей магическими способами. А деду моему становилось всё хуже и хуже…

Однажды ночью меня разбудил голос отца – он приказывал мне встать, одеться и следовать за ним. Я подчинился. Мы вышли из дома тайком, стараясь не шуметь. Я был в восторге от неожиданного приключения, как любой мальчишка на моём месте. Я тогда ещё доверял своему отцу.

Без факела идти было трудно, но мы быстро удалялись от дома, где меня могла бы защитить мать. Я в темноте не узнал окрестности жилища Гекаты, пока отец не втолкнул меня в спрятанную в стене здания дверь. Он ушел, а я остался один во мраке, даже не подозревая, что в это мгновение уже умер для мира…

…Я двинулся на ощупь вдоль стены. Нащупав ногами ступени, стал спускаться по ним. По сырому воздуху, окутавшему меня, я догадался, что попал в подземелье. Страха ещё не было – наоборот, мне нравилось красться в этом странном месте, словно я вдруг превратился в Тезея, заблудившегося в Лабиринте. Чудовища, которые могли обитать здесь, не пугали меня. Я даже не представлял себе, какое именно ужасное существо поджидает меня во тьме.

Впереди зажегся алый свет – какие-то люди, должно быть, жрецы, шли мне навстречу. Приблизившись, они с величайшим почтением склонились передо мной, как будто я был царем. Они окружили меня и повели по длинному коридору, вход в который я увидел справа. В конце коридора они отперли низенькую дверцу, сделанную, однако, из меди и очень массивную. Я оказался в довольно просторной комнате, где меня оставили наедине со стариком, одетым в черную тунику.

«Юноша, - обратился он ко мне, - отныне ты поселишься в храме Матери Гекаты. Твой отец предназначил тебя к жреческой службе. Ты не должен сопротивляться своей судьбе, и тем более пытаться бежать от нас».

«Но я не собираюсь бежать! Мне хочется жить здесь и учиться. Вам наверняка известны секреты магии и волшебства, которые я мечтал бы постичь».

Старика обрадовали мои слова, он даже обнял меня, пообещав исполнить мои желания и поделиться знаниями. Вас, возможно, удивляет мое спокойствие при подобных обстоятельствах, но во времена моей юности люди верили в колдовство настолько, насколько вы верите в технический прогресс. Колдовство не считалось нечестивым или преступным делом – оно пользовалось уважением, как особенное искусство.

Я приступил к учебе. Прожив в храме больше шести лет, я в совершенстве разбирался в травах, лекарственных и ядовитых, астрономии (хотя эта наука была ещё не слишком развита), медицине и, разумеется, религиозных мистериях. Кроме этого я отлично говорил по-латыни и по-египетски, много читал древних и новых авторов. Одно не давалось мне – это игра на музыкальных инструментах. Я так и не сумел укротить ни лиру, ни флейту. Правда, меня и моих наставников это не особенно огорчало.

Наконец мне объявили, что вскоре состоится мое посвящение в служители Матери Гекаты. Мне не терпелось переступить порог святилища, куда пока меня не допускали. Там обитало воплощение богини, способное исцелять или убивать, в зависимости от того, что за человек просил помощи у Хозяйки Ночи – добрый либо дурной. Я собственными глазами видел Суд Гекаты – один хромой военачальник, просивший вылечить его искалеченную ногу, войдя в святилище, дико закричал и погиб тут же. Он оказался недостоин милости Матери Гекаты, сказали мне, потому что мало и плохо верил в богов и не исполнял необходимых обрядов. Военачальника вынесли всего в крови: от страха перед гневом богини у него лопнула шейная артерия. Так было и с другими – или богине трудно было угодить, или наш храм посещали только нечестивцы и богохульники.

Теперь я тоже смогу проверить себя, но мне ничто не грозило – товарищи уверили меня, что с жрецами никогда ничего дурного не случается. Перед церемонией меня вымыли, умастили восточными благовониями, тщательно расчесали и даже завили волосы. Одежды на этот раз были белые, сшитые из тончайшего льна, мягкого и очень приятного на ощупь. Меня наряжали, словно жениха, причем жрецы, негромко переговариваясь, выражали свое восхищение моей красотой и безупречным сложением. На голову мне надели венок из роз, чем и закончились приготовления.

Я шел к заветным дверям как в чаду. Сердце мое билось часто, от запаха курений, которыми сопровождающие меня люди кадили, и от торжественных песнопений перед глазами всё кружилось. И вдруг я пришел в себя…

В святилище было прохладно и тихо. На стенах были укреплены несколько факелов из ароматного кедра, едва рассеивающие темноту. Но, хотя прежде я и выходил довольно часто за пределы храма и прохаживался вокруг него в дневное время, к постоянным сумеркам внутри здания я привык настолько, что почти не замечал их, и они не доставляли мне никаких неудобств.

Кто-то зашевелился, двигаясь в мою сторону. Я вздрогнул и попятился – но мысль, что это может быть богиня, заставила меня пойти навстречу. Это действительно была богиня, живущая на земле…

Она носила оболочку прекрасной женщины с невероятно длинными и густыми волосами цвета меди, которые укрывали её наподобие плаща. А глаза её были золотисто-зелеными и притягивали к себе с необыкновенной силой.

Богиня прильнула ко мне, положив свои прелестные руки на мои плечи. Она сказала: «Я долго ждала, пока ты вырастешь и станешь достоин стать моим сыном. Судьба подарила мне тебя, а я подарю тебе власть бессмертных».

После этого она убила меня, забрав всю мою кровь. Гораздо позже я узнал, отыскав сведения в одной книге, что моя богиня была самой заурядной ламией, античным вампиром. Тогда мне было все равно, кто она – я же принял её за демона Тартара, и, кажется, не так уж и ошибся.

Я стал её сыном. Жрецы рассказали мне, кем я теперь являюсь, на что способен и чего не должен делать. Меня разлучили с солнечным светом и живыми людьми, отчего всё это неожиданно приобрело для меня несказанную ценность. К сожалению, слишком поздно…

Поначалу меня хорошо кормили, доставляя разнообразные жертвы. Я пил кровь женщин, мужчин, младенцев. Постепенно мне открыли правду о моей семье – в качестве награды за чудодейственное зелье, продлившее жизнь моему деду, отец отказался от меня, передав в полное распоряжение жрецов Гекаты.

Для чего им понадобились вампиры, я не знаю. Вероятно, чтобы наводить страх на людей, тем самым поддерживая авторитет культа. Это неважно. Важно то, что в конце концов я перехитрил их и сбежал.

Я не погиб в этом мире, пережив одно, а затем много столетий. Я стал опытным, умным, изворотливым, выносливым. Спустя всего лишь двести лет я обнаружил, что дневной свет уже не в состоянии мне повредить – я превратился в дневного вампира. Этого состояния достигают либо старые вампиры, либо те, кто убил особенно много жертв, высосав из них жизненные соки. Я могу быть невидимым, когда хочу этого. Я обладаю способностью гипнотизировать, подчинять себе. Я силен, ловок и быстр, как никто. Через пятьсот лет естественно, сама собой, отпала необходимость пить кровь. Сейчас мне хватает одной-двух трапез за десять лет. Я почти что свят и определенно добродетелен.

Вот и всё. Вы можете проклясть меня.

- Непременно?

- А, я слышу презрение в вашем тоне. Это тоже вполне допустимый вариант.

- Вы говорили так, словно завтра умрете. Как в последний раз.

- Просто я уезжаю из города. Сегодня вечером.

- А сейчас какое время суток?

- Закат. И мне уже пора.

- Подождите! Обычно такие тайны не доверяют тому, кто может их выдать.

- Вы же их сохраните?

- Если вы меня убьете.

- Я умоляю вас об этом. Меня лучше уничтожить. Лучше для всех.

- Вы были добры ко мне. Последнее одолжение…

- Нет. Это… я не посмею.

- Мне нечего делать здесь – я разумею этот мир в целом. Освободите меня от слепоты.

- Вы всегда вынуждаете меня делать то, чего мне не хочется.

- Смиритесь. Чтобы вас не поймали, у лестницы поверните налево – там служебный выход во внутренний двор. В заборе есть калитка. Вам никто не встретится - в этот час все собираются внизу, у телевизора.

- Я уйду, но не трону вас. Вы сумасшедшая, и просьба ваша тоже. Прощайте.

- Тогда поцелуйте меня. Единственный раз. И убейте!

- Но жить – это…

- Не говорите, будто это прекрасно и восхитительно, иначе вы солжете! Поцелуйте меня на прощание и покончите с этим. Мне нужен настоящий мрак, который будет пустым и безвозвратным, а не насмешкой беспомощной незрячести. Сжальтесь…

- Я покоряюсь, хотя и не согласен с вами. Одумайтесь!

- Никогда. Прощайте.

- Мне так жаль, что вас больше не будет. Прощайте, дорогая…

- Последний вопрос. Самый последний…

- Всё, что угодно.

- Как печально вы это сказали. А, конечно! Просьба умирающей – священна.

- Не надо насмехаться над смертью. Я отдал бы всё, только бы отговорить вас.

- Вы не хотите совершить это сами, в этом всё дело. А для меня – огромное утешение вручить вам, и никому другому, свою душу.

- Дорогая, вы способны заставить плакать даже вампира… Вас что-то интересовало?

- Да. Вы… вы часто влюблялись за эти две тысячи лет?

- Недопустимо часто, к сожалению.

- И счастливо?

- Краткосрочно и трагично. Как в балладах – никогда эти истории не завершались негибельно. Это своего рода правило, если вы понимаете, о чем я.

- Но по вашему правилу получается, что сейчас…

- Я не заметил, как это случилось. Я искал лишь человека, с которым мог бы быть откровенным один-единственный раз.

- Вы наивны, если полагали, будто при подобных обстоятельствах я не потеряла бы голову. Это с самого начала напоминало балладный сюжет.

- Вы раскаиваетесь в том, что увлеклись этим сюжетом?

- Что вы! Я даже не сожалею… Но вы опаздываете. Пора…

- Не говорю вам «до свидания» - вы же понимаете, что мы не встретимся Там.

- Я чувствую на щеке ваши слезы – горячие. Этому тоже существует медицинское объяснение?

- Нет, дорогая. Только человеческое.

- Я уверена – смерть не ужасна. Прощайте.

- Нет, совсем не ужасна, если найти символ веры. Прощайте, дорогая…