Я вышел на улицу в превосходнейшем настроении. То, что уже наступила ночь, меня не пугало. Напротив, именно ночи я и дожидался. Этой Ночи.
    У остановки автобуса, как обычно, было шумно, грязно и мерзко. Переполненные неповоротливые машины выплевывали людей, заглатывали новых и ехали дальше. Я стоял в тени газетного киоска, наслаждаясь происходящим – даже то, что в двух шагах от меня кто-то курил вонючую дешевую сигарету, не портило удовольствия от ожидания. Я улыбался.
    Тот автобус оказался отчего-то полупустым, и её я разглядел сразу – в освещенных больших окнах мелькнуло знакомое черное пальто до пят. Она носит черное, как и я, и сегодня мы будем отлично смотреться вместе. Жаль, некому оценить красоту нынешней ночи…
    Она привычным движением соскочила с подножки, устало, не оглядываясь по сторонам, направилась мимо меня, торопясь домой. Я, немного волнуясь, шагнул ей навстречу с глупейшим вопросом:
    - Не подскажете, который час?
    Она машинально встряхнула запястьем, переворачивая часы, и буркнула:
    - Половина девятого.
    - Благодарю, - я взял её за руку – нагловатый поступок, но нужно было, чтобы она посмотрела мне прямо в глаза. Без этого взгляда вся наша сегодняшняя ночь теряла смысл.
    Она неприязненно покосилась на меня, но этого вполне хватило. Зрачки ее глаз мгновенно сузились, отчего лицо стало сонным, безразличным. Я осторожно взял её под руку, сжал маленькие пальцы в кожаной перчатке, покоящиеся на моем локте, и не спеша повел её за собой. Приходилось смотреть себе под ноги, чтобы не поскользнуться на виртуозно раскатанных прохожими зимних тротуарах - не мог же я, в конце концов, позволить своей даме упасть и ушибиться! Ночь впереди была длинная.
    Вдруг случайно мой взгляд наткнулся на знакомые ботинки. Спутать было невозможно – на сотни лье в округе ни у кого не было такой роскошной обуви. Он не любил одеваться кое-как, наш Абигор Элигос - Великий Герцог Ада, который появлялся среди смертных в образе прекрасного рыцаря, несущего копье, знамя и змея. Он открывал людям тайные вещи и дела будущего, вызывал любовь Властителей и великих персон.
    Элигос был великолепен. Щеголь и франт, он любил сочетания белого и черного, красного и черного, черного и черного. На его костюм никогда не садились пылинки, на его обувь никогда не брызгала грязь. Он одевался с варварской роскошью и патрицианской элегантностью, которые были всегда к месту – сидел ли он у громадного готического, всего в позолоченных горельефах, камина в Зале Адского Капитула пэров, потягивая из одного из кубков, некогда подававшихся к столу Нерона, рубиново-алую драконью кровь; поджидал ли очередного опекаемого им грешника в подворотне, где кричали голодные коты, роясь в отбросах, скопившихся по темным углам; мчался ли в середине бури по зову какого-нибудь ученого магистра, решившегося произнести заветную формулу.
    Абигор постоянно находился в состоянии влюбленности. По роду своих демонических занятий регулярно имея дело с людьми, наделенными (в большинстве своём им же самим) властью, он видел множество самых разнообразных красавиц. Известно, что королевские дворы и монаршие милости притягивают к себе всё самое лучшее, что есть в государстве, и в первую очередь женщин. Страсть Абигора к ним выражалась самым неожиданным и странным для демона его ранга образом – он старался спасти душу обожаемого им существа из когтей своих собственных собратьев.
    «Как я могу, - говорил он нам, - своими же руками отдать её на муки, которые я буду видеть каждый день в течение Вечности? Вы сами знаете, как трудно человеку, а в особенности женщине, привлекательной к тому же, избежать наказания в нашей Яме, а если я начну принуждать бедное создание к любви со мной, я погублю её окончательно. Отмеченная моим прикосновением, она будет обречена».
    Не следует, однако, думать, что он всячески облегчал жизнь своим избранницам – напротив, у Герцога была преоригинальная теория, заключавшаяся в том, чтобы доставить даме сердца как можно больше различных неприятностей и огорчений. Если ему удавалось заключить любимую женщину в тюрьму, украсив её цепями и вретищем, кормить плесневелым хлебом и поить протухшей водой – он ликовал; если же при этом в темнице или, что было предпочтительнее, на эшафоте, она умирала, для Абигора это была полная победа — потому что муками тела при жизни душа искупала грядущие муки в Преисподней. Действительно, в Доме Страданий в домене Анфер нельзя было найти ни одной женской души, которая была бы обязана своим назначением Великому Герцогу Абигору Элигосу.
    - Приветствую тебя, Великий Герцог, - негромко произнес я на нашем языке, подходя к нему сзади.
    Он обернулся и поздоровался – хотя он и управляет шестьюдесятью легионами духов, а я – наполовину меньшим воинством, мы всегда были приятелями. Внезапно мне в голову пришло спросить его кое о чем.
    - Ты знаешь грядущее, Элигос, - обратился я к нему. – Открой мне будущее этой девы.
    Он внимательно посмотрел на мою спутницу, покачал головой.
    - В последний раз я видел тебя вместе с Абраэль. Почему сейчас у тебя на руке повисла эта девчонка?
    - Суккуб остается суккубом всегда, Элигос, - поморщился я. - С тех пор как французский демонолог Николя Реми в своем труде «Demonolatrie» 1595 года описал её проделки, она мало изменилась. Ей нужны новые души, новые люди, а я требовал постоянства. Ей наскучило быть со мной. Впрочем, мне всё это наскучило гораздо раньше.
    - Это твоё дело, - пожал он плечами. – Но, по моему мнению, демон-убийца и Великий Маркиз Ада не должен опускаться до того, чтобы обманом и чарами тащить за собой на поводу жалкую невинную душонку. Для старого пресытившегося инкуба здесь ещё было бы чем поживиться – я слышал, некоторые из них из модного ныне чувства извращения даже вступают в брак по человеческим законам, хотя, клянусь левым копытом Сатаны, при этом пропадает всякий смысл быть инкубом, коли всё законно и правильно! – но ты, друг мой... Займись лучше делом – убей кого-нибудь, выжги город, прогуляйся по небу во главе Дикой Охоты, не то ты захиреешь и станешь похож на тень из Тартара, а скучнее тамошних духов не найти: вечно бормочут гекзаметры, стихи из «Орестеи» и ссорятся из-за пустяков!
    - От тебя я не ожидал упреков, - принялся защищаться я. – Ты мог бы догадаться, зачем я…
    - Догадаться? – радостно вскинулся Абигор. – Что же ты не сказал сразу? А, понимаю! – сегодня самая долгая ночь в году... демон может выбрать себе супругу… Ну, желаю удачи. Кому ты представишь её?
    - Моим главным поручителем обещался быть Азиабель – тебе известно, что без рекомендации хотя бы одного Великого Герцога меня даже не выслушают. Также по правилам, установленным Изборником, от канцелярии Монсеньора обязаны присутствовать Леонард и Верделет, но не уверен, что им захочется лететь в такую важную для народа Преисподней ночь по моему частному делу.
    Абигор задумался.
    - Этого мало. Для вящей славы и пышности церемонии не хватает кого-нибудь из владетельных князей или ангелов Бездны. Это сразу придало бы твоему поступку весу и солидности – скажу тебе откровенно, сейчас ты почти жалок, взять хотя бы то, что ты начал ходить пешком. Фи! Словно настоящий смертный! Это недопустимо. Кого бы позвать? Хм, Аллоцер, пожалуй, излишне шумен и беспокоен, у него совершенно плебейские манеры (а чего вы хотите от демона, которого ещё в XIII веке замучили вызовами немецкие алхимики и студенты-астрономы, не от голиардов же бедняге было набираться учтивого обращения и светского лоска?), но он, как-никак, тоже Великий Герцог, и с его появлением у тебя в доме будут считаться. Ты не против громкоголосого гостя?
    - Нет, Аллоцер кажется мне весьма забавным.
    - Тогда я сейчас же извещу его.
    Абигор поднял вытянутую руку – тотчас на перчатку ему опустился глянцевито-черный ворон и уставился на хозяина блестящим птичьим глазом.
    - Передай мессиру Великому Герцогу Ада Аллоцеру, что Великий Маркиз Ада Андрас почтительнейше просит его прибыть нынешней ночью в его резиденцию для празднования помолвки Маркиза и быть свидетелем обручения. Лети! – подбросил он птицу вверх, и та мигом исчезла в начавшем падать с неба густом мокром снеге. - Наш рыжий князь с львиной головой лопнет от любопытства узнать, кто твоя невеста. Он примчится так быстро, что ты не успеешь произнести: «Черт побери!»
    - Спасибо, Элигос, - пожал я ему руку.
    - Да что там! Отблагодари меня – пригласи на празднество. Я, кажется, единственный из Герцогов, кого ты не звал. – И он картинно надулся.
    - Конечно же, приходи!
    Абигор сразу оживился – он искренне обожал светские посиделки.
    - Я постараюсь выманить к тебе и Аполлиона. Если он не занят преследованием очередного народа или страны, то с удовольствием придет.
    Мы обнялись и ненадолго распрощались, чтобы вновь встретиться этой же ночью у меня дома.
    Я жил в самом роскошном дворце, который только можно было занять в этом городе. Странно, что слепые горожане пренебрежительно называли этот гордый замок бараком. Среди темных неосвещенных особняков мой дом выделялся особой статью – его крыша, живописно позеленевшая, поросшая на три пальца толщины мхом и лишайником, элегантно свешивалась на бок, словно зданию надели её на один глаз. Окна первого этажа, поплывшие со временем на левую сторону, не находились в симметрии с окнами второго этажа, поплывшими на правую, но оба ряда окон имели лопнувшие стекла, красиво заклеенные по шву раскола серой, замасленной на вид, бумагой. Парадное крыльцо любезно предлагало гостям свои ступени, из которых торчали кое-где, каждый раз в другом, нежели накануне, месте, гвозди. Милые железные грибочки в беретках напоминали моему сентиментальному сердцу те самые орудия пытки, что хранились в Зале Боли на моей родине. Добавлю, что несколько штук этих поистине дьявольски увертливых вещиц я раздал на память своим друзьям, посещавшим меня в моей резиденции.
    Обносить дворец рвом либо выставлять стражу оказалось излишним – не всякий злоумышленник умел добраться до входной двери; тот, кто поднимался ко мне, под самую крышу, был достоин в моих глазах маршальского жезла. Впрочем, моим соседям этот подвиг удавался чаще, чем иным не обделенным талантом преступникам – видимо, сказывалась привычка, приобретаемая сразу же после рождения. Во мне, не угасая, пылал восторг перед этим отважным племенем, ставшим на короткий срок людской жизни моими челядинцами и отчасти вассалами (в доме не было ни одной живой души, которая не одалживалась бы у меня деньгами, съестным или одеждой; две-три полуживых души даже отчаивались на то, что грубо стучали кулаками в мою дверь и требовали отпереть и дать им опохмелиться – впрочем, я не сержусь на них за наглость, поскольку никто не донес им о моих настоящих чине и титуле).
    В коридорах, бесконечных, как Господне терпение, никогда не горел свет. По углам вспыхивали огоньки кошачьих и кое-чьих ещё глаз, рыдали тонкими от недокорма голосами мелкие бесы, сосланные Монсеньором в мои пажи, и вообще происходило много такого, чего люди обычно не жалуют. По ночам, в самую глухую пору, по жилищам проходила старая кикимора – тощими усохшими пальцами гладила лица спящих, крала нитки и клубки пряжи, женские гребни. Почти все, кто был трезв, спали, с головой укрывшись одеялом, чтобы не видеть и не слышать, как по комнатам крадется худая старуха с цепким взглядом.
    Туда-то я и повел свою даму.
    Посреди моего жилища вертикально падал луч яркого, острого, словно меч архангела, белого света. Со всех сторон этот луч сжимала тьма. В самом центре светоносного круга стояло низкое кресло без спинки, своего рода мягкий табурет с изогнутыми резными подлокотниками. Я усадил свою спутницу на этот табурет.
    - Тебе следует сменить наряд, - сказал я ей. – У нас будут важные и почтенные гости, а хозяйка дома не должна быть одета в человеческие обноски.
    Я хлопнул в ладоши – из углов повылезали бесенята с черными блестящими пушистыми шкурками, с подкованными рубиновыми подковками копытцами, со сверкающими смышлеными глазками – зеленоватыми, золотистыми и карими. Заложив за спину когтистые волосатые лапки, они, выстроившись передо мной четырьмя правильными рядами, церемонно поклонились, ожидая моих распоряжений. Я разослал их по всему дому, наказав вычистить углы от сора и натереть паркетные полы, вымыть до блеска витражные окна и навощить дубовую мебель – моя проворная челядь мигом повытаскивала из обширных кладовых драгоценную утварь, столовые приборы, величественные кресла со стрельчатыми насквозь деревянно-кружевными спинками, скамьи и скамеечки, крытые синим, зеленым и алым сукном и обитые утрехтским бархатом. Посреди покоя был поставлен длинный стол, покрытый парчовой скатертью с вышитым ониксом бордюром. Во главе были поставлены два костяных кресла — для жениха и невесты.
    Среди хлопотливо носившихся по залам бесовских толп, одурманенная чарами, стояла моя дама, уже переодетая в шитое розовым жемчугом черное (цвет невест Ада) платье, сотканное пауками, – шнырявшие мимо прислужники бросали на неё подобострастные взгляды, которых она не замечала. Один из бесенят догадался отволочь госпожу к столу и усадить ее на предназначенное ей место, где она никому бы не помешала. Я потрепал слугу по холке и прошел на кухню проверить, готово ли угощение.
    В кухнях был настоящий ад (уж я-то знаю, как Он выглядит!): из печей вырывалось багровое пламя, пахнувшее нежно поджаренным мясом и тонкими редчайшими специями, так что слюнки начинали обильно течь, стоило лишь приблизиться к порогу кухонь на двадцать шагов. Бесы-повара в передниках и колпаках, похожих не то на епископские митры, не то на головные уборы осужденных Инквизицией к публичному покаянию, варили супы в сияющих медных котлах: помешивали, приправляли, солили и кипятили так, будто готовили некое сложное и таинственное зелье. Что и говорить, прислуга у меня была вышколена образцово.
    Удостоверившись, что дело так и кипит, я наконец проявил заботу о собственной внешности. Для своего костюма я выбрал зеленый цвет, потому что, хотя пэры и высшие сановники Преисподней традиционно носят разнообразные оттенки алого и желтого, ради праздничной ночи веселый зеленый подходил несравненно лучше. Как же я был хорош собой! Я был в своем лучшем, парадном обличье двадцатилетнего брюнета с фарфорово-белой кожей и глазами цвета средиземноморской волны. Жаль, что эта сучка Абраэль меня не видела.
    Наконец начали съезжаться гости. Первым был Азиабель, один из семи Великих Герцогов, мой покровитель; склонный к эффектным появлениям, он внезапно возник в столбе едкого серного дыма. Ради праздничной ночи Герцог надел свою бриллиантовую корону и облекся в тело младенца с непомерно большой головой и длинным лягушачьим ртом. Тут же, следом за Азиабелем, прибыл тот, кого не слишком надеялись залучить, – Аполлион. Медноволосый демон, облаченный в вороненые доспехи, приехал верхом на громадной саранче, которая, едва лишь он спешился, прахом распалась в воздухе. Я поспешил к Аполлиону с приветствиями и подвел его к своей невесте. Воинственный разрушитель привык относиться к людям с пренебрежением, но ради меня слегка кивнул неподвижной, неестественно прямо сидевшей фигурке.
    - Красивая, - пренебрежительно бросил он. – Хотя Маркиз Анфера мог бы найти себе и лучше. Помнится, Абраэль...
    Я поспешил прервать его, поприветствовав Великого Герцога, - маленький Азиабель тоже приблизился, дружелюбно улыбнулся ей. Азиабель многие века имел дело с людьми и поэтому привык не обращать внимания на их слабости и недостатки. Полагаю, смертные его забавляли своей мелочной греховностью, ведь к юркому, как малиновка, Великому Герцогу не взывали ни за тем, чтобы отомстить врагам, ни за тем, чтобы получить власть над миром духом – его всегда просили о земных благах, незамысловатых и не окропленных кровью: Азиабель дает золото и открывает клады, у него самое чистое среди демонов ремесло.
    - Уж нам ли не знать, милейший пэр, что красота линяет с лица быстрее, чем хотелось бы, что красоту нетрудно подделать и… просто купить, - его детский голосок нежно звенел у колен грозного Аполллиона. – А демоны всегда, хе-хе, предпочитали заглядывать внутрь и оценивать душу.
    Демон-убийца расхохотался так, что пластины его панциря заскрипели друг о друга. Я поспешил пригласить обоих мессиров занять места за столом с яствами. Бесы наполнили гостям кубки, но выпить мы не успели – на своих туманных крыльях прилетел дьявол вожделения, блуда, ревности, мести, ненависти и разрушения, князь инкубата и суккубата, начальник четвертого чина демонов и попечитель всех игорных домов Темного Домена – Асмодей. С собой он привел отличный бесовский оркестр, который тут же принялся наигрывать бравурную праздничную какофонию.
    У Асмодея с мучнисто-белого, без капли румянца, лица никогда не сходила блудливая улыбка застарелого в пороках сластолюбца. Глаза его, такие черные, что не видно было зрачков, были лениво неподвижны – но стоило его томному, безразличному взгляду остановиться на привлекательном лице, всё равно, женском или мужском (недаром вассалы Монсеньора брезговали Асмодеем из-за его неразборчивости в вопросах соблазнения – если большинство демонов похоти всё же разделяли мужчин и женщин, то Асмодей готов был вступать в сношение с любым человеческим существом, приглянувшимся ему и допустившим его до себя). Надо признать, что спрос на его персону превосходил все ожидания. Случалось, что его видели в какой-нибудь мировой столице под руку с очаровательными юношами с подведенными глазами и нервно облизывавшими губы язычками; в таких случаях с Асмодеем не здоровался даже Паскудник Розье – демон, склоняющий людей к любострастию своими завлекательными речами и тоже не слишком стеснявшийся в средствах и не всегда подбиравший выражения. Однако Розье, в отличие от собрата, всегда с гордостью заявлял, что способствует процветанию порока исключительно естественными путями.
    Появился и распорядитель шабашей Леонард – весьма важная персона в адских кругах.
    - Верделет не смог почтить твою свадьбу своим присутствием, - извинился он за сенешаля Преисподней. – Но просил передать свои поздравления.
    Леонард передал мне пергамент, составленный в Алой канцелярии, на котором я и моя нареченная должны были сегодняшней ночью поставить свои подписи. Я положил документ на стол и заботливо усадил Леонарда. Прежде всего – радушие и почет.
    Я сам уколол палец своей невесте и нацедил ее крови в крохотную чернильницу из горного хрусталя. Бесенок принес мне перо василиска и положил его на стол рядом с брачным контрактом.
    Но едва лишь я приготовился дать ей перо и бумагу, девушка подняла голову и посмотрела мне прямо в лицо. В ее глазах появился блеск – в радужке вспыхивали золотые искры. Встав, она с брезгливой усмешкой окинула себя взглядом — мне показалось, что выбранное мною платье не пришлось ей по нраву.
    - Демоны. Все вы – демоны, - повернувшись в мою сторону, обронила она с величайшим презрением. - И у тебя — голова ворона.
    Как она могла видеть нашу сущность под вполне благопристойными личинами, недоумевал я. И почему она очнулась без моего дозволения? Не сразу понял я, что она говорит на языке демонов Преисподней, овладеть которым не дано ни одному смертному существу, — лишь немногие демонологи знают малое число слов нашего наречия, с помощью коего могут призывать нас и даже повелевать теми из нас, кто слаб. Но и эти волхвы с величайшим трудом произносят их - звуки нашей речи раздирают человеческий рот, словно раскаленные клещи. Речь же моей невесты текла складно и свободно.
    Она заговорила тихим, с простудной хрипотцой, голосом, в упор глядя на моих гостей:
    - Вы так жалки, мессиры демоны. Вы считаете себя вечными и изначальными, почитаете себя всесильными. Когда я вижу ваши самодовольные лица, мне смешно. Вы были созданы вашим Отцом, вы знаете, что родились из Его воли. Вы не хотите помнить, что были некие силы, существовавшие до вас. Я – часть той силы.
    Конечно, никто из тех, к кому были обращены ее слова, не приняли речей моей невесты всерьез.
    - Э, что она там плетет? – нарочито громко и отчетливо спросил у соседей по столу Аполлион. – Почему смолкли музыканты? Играйте!
    Бесенята запищали, не смея дернуть ни одну струну, – насмешливый взгляд, искоса пущенный в их стаю смертной женщиной, напугал их сильнее, чем окрик демона-пэра.
    Она, кивнув какой-то своей мысли, меж тем продолжала, не обращая внимания на перемигивание моих гостей:
    - Вы посмели оскорбить древнейший закон, преступив его так же легко, как вы переноситесь в земном пространстве с места на место. Вы хотите повенчать человека, женщину, с одним из вас, темных духов.
    - Венчают в церкви, милочка, а мы просто подпишем сейчас брачный контракт! – закричал Аллоцер, который уже успел выйти из терпения – ведь перед ним на столе стыл великолепный ужин.
    - Хватайте девку! Несите перо! – загалдели демоны, вскакивая с мест и подбегая к хозяйскому концу стола. У меня из рук вырвали бумагу из Алой канцелярии и, всовывая моей невесте в пальцы обмакнутое в кровавые чернила перо, пытались заставить её начертать подпись в углу документа. Наконец им удалось - ведь силы были неравны – водя ее собственной рукой, поставить на грамоте косой крест. Едва только последний росчерк лег на пергамент, мои друзья захохотали и, дразня обреченную Аду девушку, махали перед её носом подписанным контрактом. Один лишь Азиабель не принимал в этом глумлении участия – он с брезгливо-усталой миной сидел на своем месте за столом, поигрывая серебряной вилкой. Он то и дело переглядывался поверх голов приятелей с моей дамой, словно они понимали друг друга без слов. Без сомнения, она и Азиабель знали что-то, чего не могли заметить ни я, ни остальные.
    - Не издевайтесь над её словами, глупенькие мои Великие Герцоги и Князья Ада. Она ещё покажет вам, что нужно относиться с уважением к тому, кто упоминает древнейшие законы воли и выбора.
    - Болтовня! – отмахнувшись от увещеваний Азиабеля, демоны вновь расселись за столом и принялись за вино и угощение.
    Контракт забрал себе Леонард - положив его рядом со своей наполненной жирным рагу тарелкой, он время от времени разглаживал пергамент ладонью и посмеивался в сторону побежденной. Азиабель так и не пожелал притронуться к пище.
    - Вот ты и женат! - громко расхохотался Аллоцер. - Абраэль лопнет с досады, как узнает, на какую курицу ты променял ее.
    - Мне абсолютно безразлично, как поступит Абраэль, - немедленно с большой досадой отозвался я. - И что вам всем, мессиры, далась эта потаскушка.
    - Суккуб и должен быть потаскушкой, - справедливо рассудил Асмодей, без сомнения, знавший в шлюхах толк. - Иначе это будет святая монашка-девственница.
    При этих словах пэры засмеялись и сдвинули свои кубки, чтобы выпить за только что свершившуюся гибель моей невесты. Бесы-музыканты исполняли вольту.
    И во второй раз раздался женский, с простудной хрипотцой, голос:
    - Мою душу вам не уловить, волки. Если настаиваете, мы можем помериться силами.
    - Ай! – воскликнул Леонард.
    Все посмотрели на него.
    - Моё старое мудрое слово против вашего, слуги лжи, - неспешно продолжала вещать она.
    - Подпись, подпись! – выкрикнул Леонард. На наших глазах пергамент расползался, словно на него плеснули едкой кислотой, – подпись пожирала саму себя, и вскоре от неё не осталось даже пепла. А пэры Ада не могли ничего с этим поделать!
    - Колдовство! – воскликнул Леонард.
    - И так говоришь ты, Хозяин шабашей? – улыбнулась моя невеста. - Ты боишься ведьмовства?
    - Это вызов?! – взревел советник Монсеньора.
    Азиабель лениво махнул рукой, словно говоря – не стоит горячиться, Леонард, ты не выстоишь. Но Великий Герцог Аллоцер уже отшвырнул кресло прочь и вышел на свободное пространство зала – человеческое лицо его стало красным и начало меняться, становясь всё более похожим на львиную морду.
    - Никто не смеет брать душу женщины силой… - продолжала девушка наставительным тоном.
    - Молчи! – заорал Аллоцер, выхватывая из воздуха раскаленный докрасна меч и вращая им над головой. – Молчи, не то я вырежу твой чересчур длинный язык!
    Она даже не повела глазами в его сторону, насмешливо глядя на Леонарда. А тот сжал кулаки и испустил вопль – козлиное блеяние; неожиданно мохры черной шкуры полезли у него сквозь строгую чиновничью одежду, глаза страшно выкатились, а из середины лба начали прорастать острые рога.
    - Ты пожалеешь, ты пожалеешь, ты пожалеешь!!! – твердил полукозел, стуча в пол тяжелыми копытами и тряся длинной бородой. Демоны-гости опешили, поняв, что Леонард не в силах прервать свое превращение и оборачивается козлом отнюдь не по собственной воле.
    - Убить стерву! - распорядился Асмодей. - Убить немедля! И не возражай, Андрас!
    Абигор с тревогой посмотрел на меня – я же не мог ни на что решиться. Разгневать советника Ада, разгневать Великого Герцога! Как посмею я заступиться за неё, смертного человека? Она обречена. Я не шевелился. Я покорно опустил голову.
    - Можете вопить, словно коты, которых на масленицу шуты бросают в костер, но я не принимаю в этом участия, - холодно оповестил всех Азиабель, бочком слезая со слишком высокого для его детского тельца стула. - Мы — порождение Бога, которого зовут христианским, но есть Богиня, которая не была им создана, но существовала всегда. И я не хочу испытать на себе ее гнев.
    Аполлион презрительно бросил демону-младенцу:
    - Ты трус и всегда был трусом. Я удивляюсь, отчего такому ничтожеству дали титул пэра.
    Азиабель подошел к рыжеволосому воину и ответил, глядя на него снизу вверх:
    - Не забывай, Аввадон, что я, в отличие от тебя, первым откликнулся на зов нашего Монсеньора и был его ближайшим соратником многие тысячелетия. А ты — всего лишь военный советник Анфера, цепной пес, и не тебе на меня лаять.     - Что??? - не веря своим ушам, отшатнулся Аполлион. Медные волосы князя шестого раздела Преисподней внезапно обратились в пламя, которое яростным костром забушевало вокруг его головы. Демон попытался схватить своего малорослого противника, однако Азиабель, быстрый, как птица в воздухе, ускользнул.
    Аполлион тряхнул огненной гривой, от которой по всему залу разлетелись искры — падая на пол, они обращались в саранчу, что жадным потоком хлынула на Азиабеля. Эта рать захлестнула бы кроху-герцога с головой, если бы не своевременная помощь моей невесты: она быстро подхватила демона и поставила его на стол. Это противодействие разъярило Аполлиона еще больше.
    - Не убегай, а сражайся! - закричал он. Теперь уже вся его одетая в латы фигура была облита ядовито-оранжевым, по-драконьи шипевшим пламенем. На груди панциря выступила добела раскаленная звезда с острыми лучами, брызжа слишком отчетливым, не дававшим тени, светом. Чудовищная саранча, которой всё пребывало, стремясь добраться до Азиабеля, начала взбираться вверх по ножкам стола.
    Меж тем опомнились от изумления другие гости.
    - А ну-ка убери своих букашек! - глухо зарычал Аллоцер. - Ты сам сказал, что хочешь сражаться, — так вынимай меч и выходи на поединок.
    Леонард, насильно втиснутый в шкуру черного козла и в облике которого уже не нашлось бы ни одной человеческой черты, смог лишь проблеять — но прочие демоны так и не поняли, хотел ли секретарь Монсеньора поддержать это требование или же возмущался простив него.
    - Во всем виновата проклятая девка, - продолжал Аллоцер. - Убей ее, Губитель, и закончим с этим. Самая долгая ночь в году слишком хороша, чтобы тратить ее на ссоры со старыми приятелями.
    В ответ на это раздался звонкий смех Азиабеля:
    - Вы не убьете ее, глупцы! Уж скорее она убьет вас. Особенно в эту ночь — самую долгую ночь в году.
    - Маленький демон прав, - подтвердила моя невеста. Взмахнув рукой, она заставила всю армию Аполлиона исчезнуть без следа. Леонард оглушительно заревел отвратительным козлиным голосом и, пятясь и припадая к полу, пополз прочь, во тьму. Ярко-красное лицо Аллоцера начало быстро бледнеть. Абигор и Асмодей замерли, схватившись за руки. Я впервые видел, чтобы великие пэры смутились перед лицом обыкновенной смертной.
    - Что за сучку ты нашел? Зачем ты привел ее к нам? - прошептал Аполлион, тщетно пытавшийся вернуть своих слуг заклинаниями. - Мессиры, вызовем свои легионы и уничтожим ее! - обратился он к растерявшимся демонам.
     Азиабель спрыгнул со стола, подбежал к Медноволосому и дернул его за вохры пламени.
    - Послушай-ка лучше меня, ангел. Никто не придет на наш зов. Неприятно быть беспомощным, верно, мессиры? - Великий Герцог обвел глазами собравшихся на мою свадьбу гостей. - Однако перед ней мы не больше, чем сухие листья перед дыханием бури. Надобно отступить: сделать это можно с честью либо с бесчестьем. Эта госпожа неуязвима для нас, но мы уязвимы для нее. Я оттого трачу так много слов, мессиры, чтобы никто из вас не вздумал пойти против нее сам — иначе, боюсь, в зале пэров Анфер во время следующего пира не досчитаются кое-кого из нас.
    - Ты предлагаешь нам трусливо бежать? - спросил своим грубым раскатистым голосом Аллоцер. - Никогда тому не бывать!
    Остальные демоны молчали, не зная, как поступить и что делать.
    - Пусть решает Андрас — это же его невеста, - вдруг предложил Абигор. Несомненно, он полагал, что я люблю эту девушку всем своим черным сердцем. Сентиментальный Элигос хотел дать мне возможность спасти ее. Будь он на моем месте, он сохранил бы ей жизнь. Но его на моем месте не было… Я чувствовал себя полнейшим ничтожеством и всеобщим посмешищем. Я, Маркиз Ада! Пора бы и мне постоять за честь Преисподней. Страшная, обжигающая ярость начала наполнять мои вены, раскалять самый воздух вокруг меня. Я вытянул руку, на которой выросли кривые стальные когти, чтобы схватить девушку за глотку. Однако, стоило мне только коснуться ее кожи, как я ощутил ожог, и жжение было таким сильным и мучительным, что даже я, вассал Анфера, живущий в огне и закаленный в пламени, взвыл от боли. Я отдернул руку. Девушка посмотрела на меня с жалостью.
    - Леонард известил меня, что у вас нынче необычная свадьба, мои верные вассалы.
    Демоны и я сам вздрогнули от звука этого глубокого негромкого голоса и склонили колени и головы перед нашим сюзереном. В двух шагах от нас стоял юный, с темным сиянием орехового цвета больших ясных глаз, рыцарь. На гранатового бархата берете, чуть сдвинутого на правое ухо, блестел алмазный аграф, придерживавший длинное фазанье перо. Скромный черный суконный плащ для удобства был перекинут через локоть, приоткрывая черный же с серебряными стежками по бархатной ткани колет.
    - Какая честь, Монсеньор, - пробормотал я.
    Господин не спешил поднимать нас с колен. Он с любопытством рассматривал девушку, которая с точно таким же интересом разглядывала его молодое лицо, светлые волосы и сапоги из красной испанской кожи.
    - Ты учинила большой переполох среди моих подданных и заслуживаешь самого тяжкого и примерного наказания, - сказал он моей невесте. – Которое будет тем суровее, что я вынужден брать его исполнение на себя. Но я склонен в нынешнюю, особую, ночь последовать совету Великого Герцога Абигора Элигоса и предоставить решение твоей судьбы Андрасу, нареченной невестой коего ты была введена в круг демонов. И если он не захочет заступиться за тебя, ты до скончания времен станешь нашей добычей.
    - Но она утверждает, что мы не властны над нею! – запальчиво выкрикнул, не сдержавшись, Аллоцер.
    Монсеньор улыбнулся:
    - Как вы доверчивы, мессиры. Чего не скажешь, только бы избежать гибели. Итак? – повернулся он ко мне.
    Я колебался.
    - Что же, молчание
Андраса означает ее приговор, - заключил Монсеньор, и тотчас из мрака высунулись две лапы гигантской горгульи и потянулись схватить девушку.     - Нет! – вырвалось у меня. – Прошу вас, Монсеньор, пощадите мою супругу. Я беру ее на веки вечные, обязуюсь быть ей спутником и защитой, щитом и мечом, огнем и покровом. Она не виновна в том, что я захотел взять ее силой и без ее согласия!
    - Но почему? – раздраженно фыркнул Аполлион. – Почему демон-убийца берет под свою руку это ничтожество?
    - Потому, что сегодня – самая долгая ночь в году, - мягко ответил за меня Абигор. – Ведь только по этой причине, Андрас? – добавил он, дружески кивая мне. Пожалуй, в понимании других Элигосу не было равных – будь то люди, будь то демоны. Он никогда не выдаст моих настоящих побуждений, ведь мне было бы стыдно признать, что и у меня...
    - Решено, мессиры! – хлопнул в ладоши Монсеньор. – В честь праздничной ночи мы проявим милосердие. Но что же вы стоите передо мною на коленях? – спросил он нарочито изумленным голосом. – Поднимайтесь, мессиры, и садитесь за пиршественный стол.
    Демоны выпрямились, но подсаживаться к столу медлили, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Монсеньор, видя, что более всего им хочется разойтись прочь, отпустил их, улыбаясь лукаво и снисходительно. Сам он сел в кресло во главе стола и пригубил из кубка.
    - Дурно, сударыня, шутить такие шутки с моими пэрами – они для этого слишком простоваты. Вы же не стали бы издеваться над детьми?
    - Над детьми — нет, - отозвалась она, наливая в бокал белого вина.
    - Так зачем глумиться над моими чадами? - поднял кубок на уровень глаз Монсеньор.
    Она тоже подняла бокал:
    - Но они такие забавные, такие наивные. Одно удовольствие дурачить их. Кроме того, я надеялась в эту ночь повидать вас.     Монсеньор тепло ей улыбнулся:
    - Ах, госпожа моя, как же давно мы не виделись! Я и забыл, что в шутовстве вы ничуть не уступаете мне.
    - Не уступаю? Да я превосхожу вас, мессир.
    Замолчи, жена! - шепотом одернул я ее - никто не смел так явно дерзить Монсеньору. Даже если он и проявлял по отношению к ней невероятную снисходительность.
    - Жена? - приподнял одну бровь Монсеньор. - Ах, да, ты же считаешь эту госпожу своей супругой. Но, в таком случае, где же ваш брачный договор? Почему на нем нет моей личной печати?
    - Договор... - простонал я, догадка мелькнула в моем уме. - Договор уничтожен, и я ничем не связан с этой женщиной...
    - Ничем, кроме слова чести, - напомнил мне Монсеньор. - Впрочем, у демонов нет чести, дитя мое, так что смело можешь объявить ей, что обманул ее ожидания.
    - А разве Андрас не доказал, что честь демонов у всё же есть? - она допила вино и швырнула бокал на пол. Лицо ее в то мгновение переменилось — побелело как снег, а глаза стали золотыми и огромными. Я увидел также, что черное свадебное платье поменяло цвет на ярко-зеленый, и две длинные косы медных волос (волос из настоящей меди!) зазмеились по плечам.
    - О! - захлопал в ладоши Монсеньор. - Надеюсь, любезная госпожа не заставит и меня принять мое истинное обличье? Я, признаться, немного стесняюсь его. Оно такое старомодное. Что же, ночь истекает, и нам пора прощаться, - он поднялся, подошел к ней и почтительно поцеловал руку. - Великий Маркиз, пойдемте, я хочу побеседовать с вами и другими пэрами... об опасностях уловления женских душ. Надеюсь, их адская гордыня будет страдать от язв менее жестоко, когда они узнают, что даже я не постыдился бы открыто признать, что Богиня, столь мило подшутившая над нами сегодня, есть Величайшая, Единственная и Белая.
    Она задержала его взмахом руки и улыбкой:
    - Мессир льстив, как всегда, и как всегда, очарователен. Но позвольте задать вопрос Великому Маркизу Андрасу: ты затеял всё это не ради мести Абраэль?
    И тут меня покинуло всякое терпение:
    - Почему все твердят мне о ней?! Не хочу больше слышать это имя! Никогда! Я ненавижу ее!
    Она задумчиво посмотрела на меня своими жуткими древними золотистыми глазами:
    - Демону — демоническое. Возможно, тебе стоит... - она и Монсеньор переглянулись. - Возможно, тебе всё-таки стоит поинтересоваться, как там поживает Абраэль, или даже повидать её... Скажем, сегодня утром? После того, разумеется, как ваш господин всё разъяснит своему Капитулу пэров... об опасностях уловления женских душ.
    - Не думаю, что Великий Маркиз откажется, - веско произнес Монсеньор. - В особенности, если я приказываю ему.
    Это была самая долгая ночь в году. И она наконец заканчивалась...

Обсуждаем на форуме