Хелена Ольшанская и Павел Хабрович
Ночные саги
Другие берега
Борзая шарахнулась в сторону от лесной дороги, хотя только что азартно гнала зайца. И вот собака дрожит, путается и жмется к ногам лошади, на которой сидит её хозяин.
- Что с тобой, Овидий? – строго окликает борзую охотник. – Ты упустил мою добычу!
Хозяин теряет терпение и бьет животное хлыстом, но Овидий, поскуливая, не решается продолжать погоню.
Охотник недоволен, он ворчит на собаку, которая по-прежнему не отходит от лошади.
- Ничего не понимаю! Может, там залег кабан?
Охотник направляет лошадь по дороге. За поворотом, в тени, на поваленном дереве сидят двое молодых людей. Охотник нахмурился – он не любил, когда в его владеньях появлялись чужие. Но эти встали, поприветствовав его вежливо и с достоинством. И одеты они были как дворяне. Охотник спешился и любезно приподнял шляпу:
- Добро пожаловать, господа. Не заблудились ли вы?
- Благодарю вас, нет, - первым ответил тот, что был старше, лет двадцати семи на вид. – Но ваши леса просто великолепны! Мы ими залюбовались. Нигде в королевстве не найдешь таких.
- Мои леса? – переспросил охотник.
Юноша улыбнулся, и охотник почувствовал к нему совсем дружеское расположение.
- Вас, если не ошибаюсь, зовут граф Филипп де Монтефер?
- Да, это мое имя.
- Я – виконт Даниэль де Борн, а мой спутник, – юноша указал на своего младшего товарища, - шевалье Александр де Сент-Бриан.
- Рад знакомству, - граф Филипп оглядел обоих, и они вызывали у него всё большую симпатию. – Откуда вы прибыли, господа, и с какой целью?
- Цель у нас только одна – отдохнуть от столицы. Иногда, граф, придворная жизнь утомляет, и душа жаждет мира и покоя, - граф понимающе закивал. – Итак, мы здесь восхищаемся природой - с вашего позволения, конечно.
- Где вы остановились?
- В деревеньке, названной по вашему имени – в Монтефере, граф.
Граф Филипп задумался. А не пригласить ли этих замечательных господ переехать в замок? Но те отказались, оправдываясь тем, что стеснят обитателей замка.
- Но я не хочу слышать от вас «нет»! – настаивал граф Филипп.
Де Борн подошел ближе, и, шепча графу на ухо, попытался деликатно объяснить ему причины и основания, побудившие их уклониться от предложения:
- У моего приятеля несчастливый характер – он слишком буен. Вы не представляете себе, сколько хлопот он доставляет мне ежеминутно, из-за чего едва не расстроилась наша карьера при дворе. Теперь вы понимаете, почему мы здесь, в провинции? – тонко намекнул он заинтересовавшемуся слушателю.
- Дуэль? – тихо уточнил граф Филипп, украдкой оглядываясь на Сент-Бриана, стоявшего поодаль и от скуки рассматривающего упряжь графской лошади, хотя животное беспокойно топталось на месте, вздергивая голову и не давая Сент-Бриану касаться себя.
Де Борн глубоко вздохнул.
- Если бы только одна дуэль! Каждую неделю, граф, не соблюдая даже чистоты воскресенья. Он мог бы перебить половину гвардейского полка Его Величества, если бы благоразумные господа гвардейцы не обходили моего друга стороной. Он несносный забияка! По сравнению с ним господин Сирано де Бержерак просто святой отец-настоятель, клянусь вам! А постоянные кутежи? Во всех столичных кабачках его узнают, стоит лишь войти в дверь. Я, по доброте душевной, испытываю адовы муки, наблюдая такое падение. Бесчисленное количество раз спасал я его от кинжала наемного убийцы, подосланного ревнивым рогоносцем, жена или любовница которого не устояла перед обаянием этого демона-искусителя. Я, признаюсь по секрету, - де Борн ещё больше понизил голос, - сам отнюдь не постник и не имею недостатка в галантных развлечениях, но это… - де Борн осуждающе покачал головой, благочестиво возведя глаза к небу. - Так что, граф, не советую вам принимать его у себя. Думаю, через несколько дней мы всё равно вернемся в столицу. Сразу же, как только забудется один пикантный скандалец с дочкой маршала.
Граф Филипп заверил де Борна, что не будет распространять эти сведения, но, тем не менее, просит их обоих – граф особо выделил слово «обоих» - навещать его, когда только господам заблагорассудится. Они распрощались, выказывая друг другу самые сердечные чувства.
После того, как граф Филипп отъехал далеко и не мог услышать его, Даниэль принялся смеяться. Крупные слезы текли из его синих глаз и никак не желали остановиться.
- Я начну сочинять романы, право! Сейчас это модно, а моя фантазия не должна пропасть втуне. Ты не обиделся, что у тебя отныне репутация отъявленного сердцееда и задиры? Ату, добрые люди, прячьте жен, сестер и дочерей – и старух тоже, потому что это чудовище извращенности ничем не побрезгует! – Даниэль вытянул руку вперед, словно предавал Александра анафеме:
- Се грешник, гнушайтесь дать ему кров или пищу… но он и не примет вашу пищу, остолопы, - закончил он обычным тоном, - ибо ему нужна кровь.
- Я не пью кровь, так же, как и ты, - поправил друга Александр.
- В этом тебе повезло. Впрочем, как и с дневным светом. Многие вампиры заскрипели бы зубами от зависти, узнав, что ты переносишь лучи солнца и можешь жить среди людей, к тому же не питаясь ими.
Александр пожал плечами:
- Но нас чуют животные. Та лошадь боялась меня, а как дрожала собака, ты заметил?
- Она чуть не околела от ужаса, - Даниэль равнодушно зевнул, снова усаживаясь на поваленном стволе. – Поскорее бы ночь! Тогда мы поймали бы этих новообращенных вампиров, следы которых случайно обнаружили, выспросили у них всё и освободились от необходимости находиться здесь, в глуши.
- Если бы ты согласился поселиться в замке, откуда до графского парка рукой подать…
- Ни за что! Там много слуг и собак, как, по-твоему, мы выходили бы в темноте на прогулки? Нас бы заметили. Не знаю, существует ли способ уничтожить сильного дневного вампира, но если да, я не собираюсь рисковать и пытать судьбу. А сейчас лучше подумать над тем, что мы скажем братьям по крови, когда ночью, на охоте, они повстречают нас.
Парк вокруг замка зарос густым подлеском и травой, смыкавшейся за спиной, как волны. Под деревьями вспыхнули два золотистых огонька. Голодных.
Даниэль кивнул Александру. Оба вампира бесшумно, как туман, заскользили в траве. Желтоглазый заметил их слишком поздно, когда уже две пары рук цепко держали его.
- Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Кто тебя превратил? Ты здесь один? – тихо спрашивал Даниэль.
Чужой вампир недоуменно мотал головой. Даниэль поймал его взгляд – и кровосос сразу обмяк, ослабел.
- Не вздумай бежать, - предостерег его Даниэль. – У тебя, конечно, есть логово. Так как нам о многом придется поговорить, лучше пойти туда, потому что до рассвета мы можем не успеть обсудить всё.
Незнакомый вампир, повернувшись вокруг себя, как сомнамбула, повел их по парку к разрушенной часовне, в которой давно не служили месс.
Спустившись под землю, они оказались в большом просторном подвале с высокими сводами. На полу стояли несколько вместительных саркофагов без имен на плитах.
Даниэль смахнул пыль с ближайшей гробницы и уселся. Хозяин склепа стоял, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Он не будет говорить под гипнозом, - заметил Александр, рассматривая стены и перекрытия подвала.
Даниэль щелкнул пальцами. Чужой вампир, вздрогнув всем телом, упал на пол. Он водил вокруг мутным потерянным взглядом, пока Даниэлю не надоело ждать.
- Эй, ты! – он окликнул незнакомца. – Отвечай, если понимаешь меня: как тебя зовут?
- Матье, - хрипло прокаркал вампир, впрочем, без всякой враждебности.
- Как ты стал таким?
Матье скривил лицо. Даниэль настойчиво повторил вопрос.
- Один богатый путешественник остановился в нашей деревне на ночлег.
- В Монтефере? – уточнил Александр.
- Да. В Монтефере… Я служил у графа лесничим, пока тот человек… Он приехал, когда стемнело, и выбрал мой дом – он был на краю деревни. Тот господин сказался больным, и мы приготовили ему особую комнату и оставили отдыхать, как он и просил. Ночью я стал задыхаться. Проснувшись, я увидел, что этот господин лежит у меня на груди, и очень больно кусает в шею. А потом я ничего не помню. Когда очнулся, оказалось, что я попал в гроб… - Матье всхлипнул, снова переживая свое тогдашнее отчаянье. - Я кричал, звал на помощь, но меня не слышали. Тогда я стал колотить в крышку, и она поддалась. Я выбрался из могилы… Была ночь на кладбище, а я очень проголодался. Внутренности так и жгло и сводило. Я, сам не знаю как, поймал какого-то пса, пробегавшего мимо, и выпил его кровь. Получилось само собой. Мне стало так хорошо, что я просидел всю оставшееся время, пока восход не погнал меня обратно в гроб. Я испугался света… Потом я убил сторожа, и мне пришлось найти себе другое пристанище – вот здесь. А вы, – Матье пристально посмотрел на Даниэля и Александра, – вы кто такие? Вы сильные.
Даниэль объяснил:
- Мы тоже вампиры, как и ты, но немного отличаемся. Мы старше и опытнее. Я – Даниэль де Борн, а моего друга зовут Александр де Сент-Бриан.
Матье поднялся на ноги и неуклюже поклонился - в том, что он прикладывал к сердцу правую руку, было видно, что жест он подсмотрел у графа Филиппа, и вампир старался сделать всё в точности, как его бывший хозяин.
Безжалостный Даниэль, не ответив на поклон, высокомерно процедил сквозь зубы по-английски:
- Жак всегда останется жаком, но нет ничего хуже медведя, танцующего на королевском балу.
Матье слушал, приоткрыв рот.
- Как это вы мудрено сказали, господин де Борн! Что это за наречие такое?
- Латынь, - ответил Даниэль, предвкушая испуг Матье.
- Как же так, господин де Борн? – жалобно зашептал тот, косясь по сторонам, будто ожидая нападения. – Ведь по-латыни в церкви читают молитвы Пресвятой Деве Марии.
- И что же? – Даниэль усмехнулся.
- Это язык Библии, а вы своими нечистыми устами…
Даниэль расхохотался, а обескураженный Матье тут же умолк.
- Мне необычайно везет на проповедников! – весело сказал Даниэль, отсмеявшись. – Сначала ты, Александр, хочешь убедить меня покаяться и отвратиться от зла, а теперь эта деревенщина дает мне указания на каком языке можно и на каком нельзя говорить. И это несмотря на то, что я родился и умер во времена Империи, когда латынь, а не эта вульгарная варварская переделка, или как вы его называете, неизвестно чем гордясь, «французский», была всемирной речью. Я уже устал объяснять каждому встреченному мной кровопийце, что нет ни ада, ни рая, ни того, кто их якобы создал. Нет ничего, кроме земного существования, которое, кстати, в любом случае предпочтительней могилы с голодными червями на дне. Разумеется, мессир Данте, не страдай он этими предрассудками, никогда бы не написал свою отличную «Комедию», но оправдывать католическую или другую догму и религию только из этих соображений! Фи! Будьте смелее! Ты, Матье, умер, тебя даже похоронили, ты «восстал из гроба», как в день Страшного Суда – и что? Неужели ангелы трубили в трубы, а я был занят более срочными делами и не слышал? Или меня забыли позвать на судебное заседание?
Матье стоял и трясся от ужаса. Александру он напомнил его самого в первые мгновения пробуждения в смерти – Даниэль тогда говорил почти то же о Боге и вере, и Александр так же, как несчастный Матье, не мог принять новой правды.
- Ты превратился в вампира случайно, а никак не по промыслу Божьему. Проезжий вампир был голоден и небрежен, он не убил тебя как полагается, а оставил медленно тлеть и угасать. Ты опять же случайно переродился, не погиб сразу – несмотря на то, что тебе никто ничего не рассказал о ночном существовании, сумел прокормить себя и… - Даниэль обернулся, плавно взмахнув рукой в сторону двух новых слушателей, появившихся в дверях, – увести свою семью за собой в склеп.
Женщина-вампир, худая, изможденная тяжелым трудом ещё при жизни, жалась к высокому мрачному парню, похожего на подручного кузнеца, молотобойца – такие мощные у него были мускулы на руках.
- Мадлена, Бернар, идите сюда, - приказал им Матье.
Огромный Бернар надвинулся на Даниэля, хрупкого и слабого по сравнению с ним. Угроза заставила каменную кладку стен завибрировать, отчего по помещениям часовни разлилось низкое эхо. Александр не сделал ни шага к Даниэлю и продолжал изучать полусмытые фрески с изображением Рая Праведного, заказанные весьма неумелому мастеру кем-то из прежних графов де Монтефер. Александр отлично знал, насколько власть его друга превосходит силу любого вампира. Теперь же, когда противником его был молодой кровопийца… Александр незаметно пожал плечами – такая возня была в его глазах скучна и незанимательна.
- Бернар,- повторил Даниэль, мягко произнося это имя, и дружелюбно заглянул в лицо здоровяку. Бернар напрягся, но не отвел взгляда.
«Напрасно он решил показать гордость», - отметил про себя Александр.
Постепенно веки Бернара опустились, зрачки затянуло мутной пленкой, а тело неестественно откинулось назад, как если бы он был марионеткой, а его неудачно подвесили за нитки. Даниэль устало улыбнулся. «Даже без своей великолепной циничности», - пожалел его Александр и сказал вслух:
- Матье, сударыня, вам пора готовится ко сну, а нам – к бодрствованию. Наступает день. Господин де Борн, - обратился он к Даниэлю, бессознательно передразнивая Матье, - вы идете?
Даниэль молча встал.
Матье бросился подобострастно ловить и целовать его руки, знаком велев жене делать то же самое. Александру вспомнился его век и его крестьяне, которые точно так же кидались чуть ли не наперерез его коню, чтобы выразить свою вассальную преданность, лобызая шпоры сеньора.
- Господин де Борн простит моего неразумного сына? – заискивающе бормотал Матье. – Он такой неотесанный, не видел настоящего обращения и, конечно, не хотел высокородным господам причинить вреда, нет! Добрый, великодушный господин расколдует его от чар?
«Жак всегда останется жаком», - мысленно согласился с другом Александр. Даниэль милостиво снял «чары», и наконец оба вампира вырвались на воздух.
- Даже будь я ночным, всё равно никто не помешал бы мне сбежать от этих сумасшедших, пусть даже в объятия солнца, - очень серьезно сказал Даниэль. – Они получили бессмертие, способности, но искренне считают, что и после смерти законы людей продолжают действовать – что есть господа и чернь.
- Женевьев говорила, что законы живых необходимо соблюдать, - напомнил Александр, на ходу срывая невзрачный полевой цветок синего цвета.
- К месту, несомненно, к месту ты привел её слова. Мало мне было этих провинциальных дураков, чтобы испортить настроение, - Даниэль раздраженно поджал губы, выражая презрение. – И, кстати, она сказала это про отношения людей с вечносуществующими, а не про положение внутри нашего общества.
Александр не стал спорить. «Он не может забыть свой страх, когда лежал беспомощный и больной, и думал, что я уйду с ней. Он успокоился только тогда, когда они исчезли, а я – нет. Не стоит дразнить его её именем и её словами, даже если она и права», - решил он.
- Итак, мы возвращаемся домой?
- Да, Александр. Мы возвращаемся в Бальгард, - ответил Даниэль, смотрясь в зеркало и причесываясь – он терпеть не мог, когда к нему прикасались чужие руки цирюльника или парикмахера. За его спиной Александр состроил рожу, отразившуюся в стекле. Даниэль снисходительно отмахнулся:
- Неужели двух сотен лет недостаточно, чтобы остепенить тебя?
- Даниэль, почему «Бальгард»?
- Что? – он повернулся, и гребешок выскользнул из пальцев.
- Почему не французское название? Ты каждое наше жилище нарекаешь так. Это необычное… - Александр попробовал подобрать точное определение, – варварское слово. Почему?
Даниэль нагнулся за гребешком и быстро стал к другу спиной, как будто для него ничего важнее аккуратной прически в данный момент не было.
- Варварское! Ты сказал это так, словно ты римлянин. Это мне пристойнее произносить это слово – не тебе. Я нашел его в одной книге. Старой и прекрасной книге, - он говорил размеренно, опасаясь выдать какой-нибудь из своих секретов. – Книге, которую я очень люблю. Больше, - он ядовито выделил фразу голосом, – чем ты любишь память о Женевьев.
- Где ты родился? – вдруг без всякой связи с предыдущей темой спросил Александр.
Даниэль сосредоточился на зеркале – смотри только в него, не останавливаясь, проводи руками по волосам – иначе он заметит, что твои пальцы дрожат.
- Я уже рассказывал тебе про храм и ламию, Александр, - как великолепно ровно звучит речь, словно с профессорской кафедры в Сорбонне. Молодец, Даниэль. Не волнуйся, всё это прошлое, и оно давно перемолото в прах.
Но этот мальчишка не желает успокаиваться:
- А я уверен, что на самом деле ты родился в Бальгарде. Это на севере, в Московии.
В зеркало, Даниэль, в зеркало! Не оглядывайся. Там, сзади – сероглазая жестокая правда. Не смотри туда! Не смотри!
- Может быть, - немного ворчливости – в конце концов, он же меня отвлекает этой чепухой. – Откуда ты узнал?
- Мы вместе посетили Университет, и я встретил одного ученого, пока ты разбирался в библиотеке с ректором и старыми томами Плиния.
Боже, сровняй Сорбонну и её ослов с землей, и я вознесу тебе хвалу от всего сердца! И я сам это допустил!
- Женевьев не скрыла бы от меня ничего. Она всегда всё объясняла, потому что откровенность – её главная добродетель, за что её так уважают и лю…
Ну, хватит! Зеркало брызнуло о стену над головой Александра, усыпав его серебряными искрами. Он не шевельнулся, так и сидел, сложив руки на груди. И улыбался. Даниэль узнал свою собственную непроницаемо-эгоистичную улыбку, её отражение, будто зеркало и не разбивалось вовсе.
- Мэтр? – мурлыкнул Александр, сохраняя прежнее выражение лица.
Да, он твой ученик, Даниэль. Он наблюдал за тобой, за твоей игрой с вечностью. Так же, как ты наблюдаешь за его историей. Он знает, куда уколоть, чтобы ты взбесился и стал уязвим. Но сейчас он имеет право интересоваться, потому что ты отнял у него его дом и забрал его из его дома, а взамен ввел в свой. Мой дом – твой дом…
- Я жил в Бальгарде…- Даниэль закрыл глаза и ощутил запах сосен у озера. Северный запах. – Я жил в Бальгарде, - повторил он тверже, уже для себя одного. – Там были очень хорошие люди. Они не прогоняли чужих из-за того, что чужие пили кровь. Смелый и свободный человек всегда был для них только человеком, а не тварью. Я обидел этих людей. Я обманул их доверие, убив одного из них. Я сбежал из дома, где меня прокляли. Но это мой дом… Мой дом! И твой, Александр…
Александр осторожно покачал головой, чтобы не посыпались с волос мельчайшие осколки.
- Нет, не мой. Твой, не мой…
Странное чувство появилось в Даниэле – чувство, когда переворачивается от внезапного неодолимого горя сердце, бороться с которым и возражать которому невозможно.
- Я когда-нибудь покажу тебе мой настоящий дом, - очень тихо сказал Даниэль. – Когда мне самому будет не так больно туда вернуться…
Граф Филипп перелистывал Назона.
- «Ars amandi» - чудо, не правда ли, Овидий? – граф погладил свободной рукой любимую борзую. Собака, услышав латынь и зная, что скоро будет ещё много подобных непонятных ей слов, зевнула без малейшего почтения к своему знаменитому тезке.
Её хозяин поцеловал священные страницы. Внезапно пес вскочил на ноги, толкнув графа под руку, отчего книга вылетела из его пальцев. Поднимая фолиант, граф Филипп стал озираться, ища хлыст – Овидия следовало наказать.
- Боже праведный! – вскричал он, увидев невесть как оказавшегося в кабинете юношу. Но тут же, узнав посетителя, граф сделал широкий радушный жест. – Присаживайтесь, прошу вас, господин де Сент-Бриан.
Молодой человек молча сел в предложенное кресло. Он рассеянно, без интереса, пробежал взглядом по книжным шкафам с переплетенными в дорогую кожу томами, портьерам и самому графу Филиппу. Того столь дерзкое поведение задело.
- С какой целью вы посетили меня, шевалье? – высокомерно осведомился граф.
Юноша посмотрел на него в упор. Граф почувствовал колючий озноб, такой же, как тогда, когда зимой на охоте он провалился на реке под лед, опасно простудился и едва не умер от болезни. Овидий рычал, спрятавшись под хозяйским креслом. Граф встал и выволок борзую из комнаты за шкирку, закрыв за ней двери. Послышался робкий, печальный вой. Граф вернулся на место.
Александр медленно начал говорить:
- Вы, граф, полагаете, что я – человек?
«Уж не покаяться ли он сюда пришел? Ах да, маршальская дочка – вот в чем дело! Однако, у нынешней молодежи ещё есть совесть. Вероятно, ему необходим совет более старшего и мудрого мужчины», - с удовольствием подумал граф Филипп. И приготовил заранее несколько подходящих цитат из Библии и сочинений отцов церкви.
- Оболочка плоти не создает из существа – человека, - голос Александра стал громче, злее. – Человек – это и не разум, потому что разумом обладают все твари земные. Человек – это тот, кто твердо знает, когда он престает быть человеком, и тот, кто, узнав об этом, может осознанно выбрать…
- Что выбрать? – заинтригованный граф даже привстал.
Александр провел рукой по лицу. Он сейчас бредил? Да, наверное. Говорил что-то, только бы перехитрить ненависть… Ненависть к себе… Ощущение, что для него – для него одного, как для вампира! – ничего в мире никогда не изменится. Вечное великолепное настоящее…
- Так что же выбрать? Что?
Александр устало откинулся на спинку кресла – до чего же граф настойчив!
- Другой Берег…
Граф Филипп оживился:
- Вы читали этих новых философов? И, должно быть, кое-кого из древних? Чудесно!
- Я сам – древний! – перебил его Александр. – Я давно мертв, граф. Я – своя собственная тень.
- Вы – призрак? – недрогнувшим голосом уточнил граф Филипп, в прошлом году страстно увлекшийся запрещенной мистикой и оккультизмом.
Александр поднял голову.
- Нет, я… - запнувшись, он не мог назвать это имя – имя, залитое кровью и вызывающее в этот век больше восхищения, чем брезгливости. Граф только посмеялся бы над фантазиями молодежи. – Я привидение, вы угадали верно.
- Я сразу подумал, что вблизи вас – не принимайте это за оскорбление, дорогой Сент-Бриан – крайне неуютно. От вас так и разит потусторонним. Отчего же вы решили показаться именно мне? А ваш друг – виконт де Борн, он тоже..? Ах, я словно Геркулес, спустившийся в Аид и встретивший там прикованных Тезея и Пирифоя! Я могу беседовать с умершим, о Господи! Я хочу у вас спросить…
- Я не волен открывать тайны Господа Бога нашего, - остановил взволнованного графа Александр.
Двери кабинета распахнулись, и Овидий бросился на гостя, ощерившись и подняв шерсть на затылке. Вслед за собакой вбежала черноволосая девушка с криком:
- Отец, ваш Овидий взбесился!
Граф схватил хлыст и больно ударил пса несколько раз, пока тот не прижался к полу, не смея даже огрызнуться. Появились слуги, утащившие упиравшегося Овидия за ошейник. Девушка была напугана и изумленно добивалась от отца:
- Что с ним? Овидий всегда был послушным! Что-то случилось? Он будто защищал вас от кого-то? От зла!
Отец! – она торопливо огляделась по сторонам, словно ожидала, что здесь затаилось чудовище. Александра она видеть не могла.
- Я рассказывала вам о страшных огоньках, которые вечерами движутся в саду? Я не сплю из-за них.
Граф Филипп успокаивающе погладил дочь по волосам.
- Это просто огни, Маргарита. Светит луна, отражается от мокрых листьев. А теперь ступай.
Маргарита ещё раз оглянулась и вышла.
Граф Филипп обратился к Александру:
- Позвольте, я нарисую ваш небольшой портрет. Это недолго, а мне бы хотелось иметь подтверждение вашего визита.
- Как вам будет угодно, - согласился вампир. – Скажите, граф, это была ваша дочь?
Маргарита широко открытыми глазами смотрела в темное окно. Парные золотистые точки двигались – они мигали и, погаснув, появлялись в другом месте. И они приближались.
Девушка на цыпочках выскользнула из спальни. Отец всё ещё сидел в кабинете, перебирая большие листы белой бумаги. Он быстро спрятал от дочери эти листы – Маргарита заметила, что это были рисунки в карандаше.
- Отец, нечто пугает меня. Там, в парке, - Маргарита взглянула на окно и обмерла. Граф Филипп тоже посмотрел туда.
Рамы разлетелись, кусочки стекла вонзились в лицо Маргарите, потекли струйки крови. Девушка невольно закрылась ладонями, но боль от неосторожного прикосновения только усилилась. Граф Филипп стремительно поднялся, ухватив тяжелый медный подсвечник как оружие, и подбежал к оконной нише. Он выглянул из проема, держа подсвечник наготове. Никого не было, желтые светляки кружились далеко над травой. Граф Филипп опустил руку.
- Это странно и необычно, дорогая, но если бы ты знала, кто сегодня посетил меня, ты бы не удивлялась так какой-то высаженной рам…
С двух сторон окна метнулись пары хищных рук - они мгновенно утянули графа наружу. Маргарита закричала, прося помощи, и подскочила к окну. Тело графа исчезло в густой траве, только стебли качались там, где проходили похитители. В доме проснулись.
Маргарита выпрыгнула вслед за чудовищами. Она бежала изо всех сил, зовя отца и слуг, падала, задыхалась, но бежала. Вдруг она споткнулась. Сев на землю и почувствовав свою бесполезность и беспомощность, девушка заплакала.
Александр ударил Матье так, что вампир покатился навзничь. Он не обладал ловкостью Александра, и, попытавшись подняться, получил ещё несколько затрещин, после чего прижался к земле и притаился, покорно скуля.
Бернар помотал подбородком, чтобы смахнуть капли крови. Граф Филипп пока не умер, но разодранное горло было уже не залечить. Александр на миг прильнул к груди графа, слушая биение сердца. Бернар спокойно приготовился к схватке.
Даниэль возник сзади – Бернар, почуяв его, шарахнулся в сторону, и пальцы Александра крепко охватили его шею. Но Даниэль предостерегающе нахмурил брови:
- Не трогай его, Александр.
Серые глаза видели только жертву, которую необходимо было прикончить.
- Он убил.
- Он хотел есть. Как и всякий, кто живет ночью. Александр! – Голос Даниэля стал ледяным.
- Мне всё равно. Граф – не посторонний для меня человек.
Даниэль прищурил глаза:
- Настолько, что ты откровенно говорил с ним о наших тайнах? Тебе следовало бы поблагодарить Бернара и Матье за услугу.
- Поблагодарить? – Александр выпустил вампира, придвинулся к другу. – Ты их натравил?
- Не совсем. Посоветовал. А теперь, - Даниэль приказывал, – уйдем в убежище. Вскоре сюда явятся люди с факелами и фонарями.
Бернар взвалил отца на плечо и пропал в зеленых зарослях. Граф Филипп застонал. Александр прошептал:
- Простите…
Даниэль тронул его за плечо, и оба вампира скрылись.
Маргарита услышала стон. Она опустилась на колени и по памяти начала читать отходную молитву.
Бернар лежал в своем саркофаге с переломанными ногами. Даниэль, смеясь, успокаивал Матье:
- Три-четыре дня, и он восстановится. Это такая ерунда.
Александр сидел в углу, упрямо смотря на изображение Рая. Когда он изредка взглядывал на вампиров, Мадлена и Матье жались, стараясь укрыться за спиной Даниэля.
- Бернар под моей защитой, - нарочно громко и внятно объявил Даниэль.
Александр улыбнулся и пробормотал:
- Мне нет дела до того, кто покровительствует этой твари.
Даниэль нахмурился – он, конечно, слышал, а от улыбки Александра у него вдруг появилось беспокойство – вампир узнал свою собственную, особенную циничную усмешку.
- Ты не имеешь права им мстить – они твои братья.
- По крови? – мягко добавил Александр.
- По крови, - жестко сверкнул глазами Даниэль. Неповиновение, исходящее от его собственного воспитанника, раздражало… и пугало тоскливым предчувствием.
- Именно крови мне и хочется, - промурлыкал Александр.
Маргарита ощупала кровать – лампада перед образом Богоматери чуть тлела. Её младшего брата, которого до похорон девушка клала спать вместе с собой, потому что мальчик не преставая плакал, рядом не было.
Окно было распахнуто настежь. Накануне Маргарита велела забить все проемы широкими досками крест накрест, а задвижки залить расплавленным свинцом. За дверью комнаты сидели вооруженные сторожа, во всём доме не гасили свет.
Но подросток пропал.
Александр с ужасом смотрел на ребенка, безвольно повисшего на тощих руках Мадлены.
- Мой сын голоден, а ты сломал ему ноги, и он не может охотиться сам, - с вызовом уверенности в своей законной правоте произнесла она.
Мальчик был мертв, и спорить Александру было не о чем.
- Кто он?
Мадлена издевательски почтительно ответила:
- Граф Ансельм де Монтефер, - и поспешила в часовню.
Александр пошел к дому. Ему нужно было увидеть… Маргариту. Она стояла неподалеку, не понимая, что случилось с её братом, боясь идти вперед и не желая возвращаться назад. Александр приблизился к ней. Они некоторое время молчали. Неожиданно Маргарита сорвала с шеи золотой крест на цепочке и коснулась священным символом плеча вампира. Александр пожалел её, потому что это не причинило ему никакого вреда.
- Завтра, после заката, - сказал он вдруг, не понимая зачем ему что-то произносить.
- Что? – еле слышно переспросила Маргарита.
- Я приду. Назначь место – нужно поговорить.
- В моей комнате, - прошептала Маргарита, повернулась и побежала в дом, глотая слезы и думая о том, что ей не удастся похоронить тело брата согласно христианскому обряду.
Что-то новое появилось в нем. Раньше Александр всегда был словно обособившаяся часть Даниэля. Как сын. Или ученик. Словом, когда двое всё делят поровну, но один из них всё же немного старше и мудрее другого.
Сейчас Даниэлю легко было представить, что Александр прожил долго и повзрослел.
«Если бы он не погиб под Парижем, а уцелел, то после окончания войны вернулся бы в родовой замок, женился, стал главой семьи и сеньором. Рассказывал бы своим детям о войне, о Жанне, об англичанах. И был бы добрым, миролюбивым и справедливым со всеми, кто этого заслуживал. Теперь он такой и есть – только без своей эпохи, родных и дома».
- Мы – говоря мы, я подразумеваю всех вампиров в целом – убили всех её близких, сделали круглой сиротой. Она, разумеется, преисполнилась за это к нам горячей благодарности, - Даниэль медленно прохаживался по склепу, стараясь заставить голос звучать мягче и спокойнее. – Допустим, она примет тебя с твоей так называемой «любовью». Ты сделаешь её вампиром?! – вдруг закричал он так, что эхо брызнуло во все стороны. – Или ты пожалеешь её, будешь милосердным? Прочтешь ей проповедь, как мне? Будешь томиться и страдать, но не прикоснешься к ней? Или вообще промолчишь о своей сущности? Солжешь? Притворишься человеком? Обвенчаешься с ней, может быть? А ты сумеешь сдержаться, чтобы однажды не попробовать сотворить из неё вечную подругу для себя? А когда она прогонит тебя прочь, проклиная, называя дьяволом, ты просто оставишь её? Тебе не будет больно так, чтобы желание отомстить затмило всё? Ты отвечаешь за себя, Александр?
Даниэль остановился перед другом, задыхаясь и сжимая кулаки. Александр смотрел мимо него и даже не вздрогнул, когда Даниэль стал трясти его за плечи.
- Очнись! Одумайся! Зачем тебе это?!
Александр посмотрел Даниэлю в лицо, и синие глаза опустились, не выдержав сияния серых.
- Я люблю её, - ровным тоном произнес Александр, давая этим понять, что споры бесполезны. Даниэль бормотал, схватившись за голову:
- Вот и начало. «Их будет две», - предупредила она. Вот и первая. Не мешай истории идти своим чередом, Даниэль! Не буду… Я уеду, Александр, - сказал он громко. – Я сбегаю от того, что не стерплю.
- Мы ещё встретимся, когда ты поймешь, что неправ, - Александр обнял друга на прощание.
- А когда ты поймешь, что мы уже не встретимся? – прорычал Даниэль, вырываясь и быстро выбегая из подземелья.
Александр вздохнул, но улыбнулся, представив себе Даниэля, явившегося с повинной. Через некоторое время всё опять будет хорошо.
- Месть, госпожа графиня. Не вам, но одной твари, - Бернар подтянул веревки, чтобы они больнее врезались в тело Маргариты. Бернар достал нож и положил его рядом со связанной девушкой на плиту саркофага. – Мне придется разрубить вас на куски, госпожа графиня. Когда он увидит, как красиво я развесил ваши части по нашему склепу, он будет выть от горя, но… - Маргарита сглотнула, – ничего поделать не сможет, несмотря на то, что он такой сильный и древний. Матушка! – позвал вампир Мадлену. – Держите её за волосы, я начну с носа и ушей.
Маргарита надеялась, что сдержит мольбы и вопли. Бернар неторопливо примеривался к работе, пока пальцы Мадлены оттягивали голову девушки.
Серебристый туман наплыл на Маргариту сверху. Она предположила, что это обморок и в душе поблагодарила Господа за великое одолжение. Но туман полыхнул столбом вверх, раскидав Бернара и Мадлену в разные стороны. Где-то охнул Матье и с отвратительным хрустом ударился об стену.
Маргарите удалось приподнять голову – серо-серебристый, напоминающий контурами человека, дым мелькал по всему склепу, не позволяя вампирам защищаться или хотя бы встать на ноги. Наконец три фигуры, похожие на жестоко искалеченные злыми детьми куклы, замерли в разных позах на полу. Они тут же начали разлагаться, как и положено мертвым, и было ясно, что к утру они обратятся в полусгнившие кости.
Александр, пошатываясь, приблизился к Маргарите и без усилий разорвал путы. Вампир всё ещё был размытым, чуть искрящим видением и от усталости, видимо, с трудом соображал. Однако он взял Маргариту на руки и понес прочь из склепа.
Запинаясь, как в полусне, Александр произнес:
- Я их всех убил… Я не должен был… уничтожать… таких же, как я сам… Я был вечным… но я не пил чужие жизни… Я слишком быстро миновал… ночной… период… существования, и считал… что остальные могут вести… себя так же… праведно… как я…
Он брел через траву к дому, не останавливаясь.
- Мне досталось старшее… бессмертие… даром – и я его… не ценил… Я смотрел на обыкновенных… вампиров свысока… потому что… они зависели от своей… жажды… Они… подчинялись ей… А я был свободен… Нельзя находиться просто… посередине… и выдавать себя… за того, кем ты быть… перестал… Да… Человек – это тот… кто твердо знает, когда… он престает быть человеком… и тот, кто, узнав об этом, может… осознанно выбрать… Я – вампир, но… не хочу им быть… Я – не человек… и не могу… им быть… Пора посетить Другой Берег, где нет… разногласий… Меня уже нет. Прощай, Маргарита. Я и в самом деле тебя любил.
Даниэль почти летел. Минуту назад внутри него что-то зарыдало – как будто снова проснулось мертвое сердце. Ему стало страшно. И он поспешил куда-то по наитию, не заботясь о дороге и цели, не смущая себя вопросами. Он просто очень куда-то хотел попасть. Немедленно.
Часовня просвечивала в щели обрушившихся сводов, олицетворяя собой Колокольню Ада. Даниэлю некогда было изумляться такому сходству. Дым плыл какой-то особенно густой и жирный. Даниэль по памяти и на ощупь спустился по лестнице, прошел коридор да зала захоронений. Огонь радушно бросился ему навстречу. Вампир не обратил внимания на затлевшую одежду и наконец разглядел то, что ему было нужно. Вскинув бесчувственного Александра на плечо, Даниэль побежал к выходу.
У старой ограды парка он остановился, осторожно положил Александра на траву и быстро затушил на себе горящую ткань. В Александре невозможно было узнать прежнего великолепного вампира – длинные волосы обгорели, а кожа…
- Я тебя ненавижу, слышишь, ненавижу! – Даниэль осип, и из его горла вместо криков вырывалось только надсадное жуткое шипение. Он машинально утирался тыльной стороной ладони, размазывая по лицу слезы и копоть.
Кожа Александра ещё вскипала пузырями, которые иногда с мерзким всхлипом лопались. Даниэль, не вынеся этого, отвернулся.
- Ты будешь жить, будешь! В тебе моя сила. Пожалуйста, живи, - уже на одной какой-то сверхнизкой ноте издавал звуки Даниэль.
Ночь мягко шагала, раздвигая траву. Посыпались бисером звезды. И луна – неправдоподобно-огромная, синяя, принявшая на себя алое мерцание отсвета пожара. Даниэль вдруг успокоился. У него не осталось надежды на бесполезную борьбу. Он тихо лег в траву и не спускал глаз с луны, пока не уснул и не увидел музыку, текущую у него в крови.
Резкие, бьющие по нервам гитарные звуки, слагающиеся в перебор по струнам, неясная пульсация слабых громовых ударов. Подала голос вторая гитара – более низкого, нечеткого тона. К концу такта мягко взвивались скрипки – будто на другом конце света. Вторая гитара замолчала, уступив место третьей, к которой присоединилась первая. Скрипки набирали силу и громкость, взлетая всё стремительнее. Заплясали колокольчики бубна, дразня первую и вторую гитару, отвечающих отрывистыми, следовавшими друг за другом без остановки аккордами, пока скрипки переливались волнами мелодии чуть вдалеке. Снова вступила третья гитара, и нить ритма подхватили все инструменты, постепенно усиливая звучание. Всё, кроме первой и третьей гитары и скрипок, оборвалось. Осталась только одна из гитар, перемежая игру паузами, которые заполняли сосем тихие скрипки. Несколько тактов уплыли, повторились ещё раз. Один гитарный аккорд, поддержанный нежной скрипичной волной, предпоследний, последний и колючая россыпь колокольцев, унесенная высоко…
Даниэль вошел в дом – двери были распахнуты настежь. Хозяйка наспех собрала кое-какие вещи и бежал вместе с домочадцами, бросив своё жилище. Наверное, она считает его проклятым. Всю прошлую ночь и весь предыдущий день Даниэль выслеживал Маргариту, даже незаметно гнался за ней до первой остановки в одно из пригородных деревенек.
Он долго стоял под её дверями, невидимый, и взвешивал её жизнь и смерть. Он знал, что может отомстить, и понимал, что имеет право на ярость. И думал, что никогда не поднимет на неё руку. Он должен уважать то, что Александр любил. И Даниэль вернулся.
Даниэль тщательно собрал прах в небольшую ладанку с цепочкой. Повесил её на шею. Он выломал рамы всех трех окон, чтобы солнце без помех заполняло комнату. Совсем скоро рассветет. Первый рассвет Даниэля в одиночестве, второй рассвет Александра в…окончательной смерти? Даниэль приказал себе держать голову прямо, а не опускать, как побитая собака. Александр не умер – он бессмертен. Они оба бессмертны.
Это и ужасно – ты поистине вечен, Даниэль. Начинай считать эти рассветы – число будет равняться бесконечности. Если бы ты мог верить в Страшный Суд! В конец всего! Но ты знаешь, правду о Бесконечности. Бесконечность – это история, которая продолжится после того, как твой единственный друг сгорит. Вернее, история только начнется после этого.
Их будет две – сказала она. Что ж, первую мы миновали. Твою самую первую любовь, Александр. Теперь она уже на Другом Берегу, и больше не вернется в историю. Но мне и тебе обещали вторую – следовательно, ты ещё живешь и участвуешь в развитии сюжета. А она не лжет, как поучительно заметил бы ты, намекая на мою скрытность. Я не буду возражать – она действительно не лжет. Только не тебе…
- Это, наверное, несправедливо – как ты считаешь? Тебя нет – но мы все, выродки и ублюдки, бессмертны?! Никто не думал, как далеко заходит это бессмертие – может быть, ты ещё возродишься когда-нибудь. Из пепла… как Феникс. Нас было двое – Белое и Черное Солнце. Ты погас, а какой свет может давать одно черное солнце – только тьму. Сейчас уже поздно, но я прошу у тебя прощения, потому что я знал. Понимаешь, не предчувствовал, а ЗНАЛ! Я знал, что будет Маргарита, что когда придет её очередь, она возникнет в истории. Я знал, что она с тобой сделает. Я знал, почему. Я знал, что для тебя она – гибель. Это было в моей крови, в моей отравленной, странной крови. Меня предупредили обо всем – но я самонадеянно полагал, что сумею предотвратить события… Тем и хорошо любое предсказание, что получивший его ничего не может изменить, просто не может. Ты – мой единственный настоящий друг, кровь от крови моей. Я уже никогда не смогу создать нового, потому что теперь моя кровь не превращает. Ты был мне не чужим – один во всем мире и во всех веках. Так и будет, я сохраню связь, пусть я остаюсь на Этом Берегу, а ты – на Другом, и не видно тебя за туманом, поднимающимся с темной воды…
Обсуждаем на форуме.