Хроника
     Чума как явление действительности по традиции прочно ассоциируется у читателя с далекими временами Средневековья - а роман Альбера Камю "Чума" напоминает старинные хроники той поры (собственно говоря, с самых первых строк произведение так прямо и называется - "Любопытные события, послужившие сюжетом этой хроники…").
     Есть у этой современной хроники и свой рассказчик-летописец, поначалу безымянный, сливающийся со всеми, кто населяет Оран - он так и говорит в своем повествовании "мы, наше", потому что описывает ситуацию, с которой знаком не понаслышке, к которой сопричастен, описывает её изнутри, с точки зрения тех, кого постигла беда; такая безличность вполне свойственна авторам средневековых хроник, это позволяет сконцентрировать внимание будущего читателя хроники не на рассказчике и его интерпретации случившегося, а непосредственно на самих событиях.
     Также анонимность до некоторой степени обеспечивает объективность, беспристрастность и фактическую достоверность в изображении - "Некоторым эти факты покажутся вполне правдоподобными, зато другие могут счесть их фантазией автора. Но в конце концов летописец не обязан считаться с подобными противоречиями. Его задача - просто сказать "так было", если он знает что так оно и было в действительности, если случившееся непосредственно коснулось жизни целого города и имеются, следовательно, тысячи свидетелей, которые оценят в душе правдивость его рассказа".
     С. Великовский в своей книге "Грани "несчастного сознания"" пишет об анонимном авторе хроники следующее: "Словно опасаясь, как бы его душевные порывы не заразили нас и не отвлекли от чего-то гораздо более важного, рассказчик стыдливо прячет сердечные раны даже от самого себя и о мыслях своих сообщает так, будто это суждения кого-то другого, одного из более или менее близких ему знакомых. Он вообще до последних страниц сохраняет инкогнито, и лишь тогда открывается, что он-то и есть доктор Бернар Риё… <…> вплоть до этого момента даже лично им пережитое подается как часть беспристрастного, хотя и не равнодушного свидетельства "о наших согражданах" <…> В результате оранское бедствие не преломлено навязчиво-субъективным взглядом, когда собственное мнение очень уж выпячивается и все предстает не как есть, а как кажется. А вместе с тем оно и приближено к нам, увидено не извне, не всеведущим отстраненным оком откуда-то свысока, но изнутри, рядовым очевидцем. Личная безличность хроники, обеспечивая доверие к ее достоверности, допускает чувства ее составителя только в той мере, в какой они не заслоняют происходящего…"
     Однако эпидемия чумы разразилась вовсе не в средневековом городе, а в современном (в качестве даты указан 194… год) - отсюда и приобретение ею совершенно новых черт, быть может, ещё более ужасных оттого, что сама возможность существования в наши дни чумы кажется слишком нереальной ( "Но это немыслимо, всем известно, что на Западе она полностью исчезла". Знать-то все знали, кроме тех, кто от неё погиб", - говорит доктор Кастель своему коллеге Риэ).

     Чумной город
     Такое бедствие, как чума, не могло не оставить свой след на страницах сочиненных человеком книг. "Декамерон" Боккаччо - это тоже своеобразная хроника преодоления гнета чумы, бича Божия, рассказывающая о том, как боролись со страхом смерти люди того времени. У них был выбор: либо предать себя в руки Господа и надеяться на Его милость, либо стараться справиться с напастью своими силами - противопоставив отчаянью веселое, полное надежд жизнелюбие. (К слову, Л. Филатов назвал цикл своих пьес "Новый Декамерон, или рассказы чумного города. Театральная фантазия на темы Джованни Боккаччо". Что же до романа Камю, то его можно обозначить как рассказы о чумном городе).
     Ключевое понятие романа - город. Примечательно, что произведение начинается с подробнейшего описания Орана. "Самый удобный способ познакомиться с городом - это попытаться узнать, как здесь работают, как здесь любят и как здесь умирают" - зачем же непременно необходимо знакомиться с городом: расположением его улиц, цветом его домов? Обычно в художественном произведении город - всего лишь декорация, на фоне которой проявляют себя люди, достаточно условное "место действия". В романе Камю это не так. Город исподволь подчиняет себе жизнь тех, кто поселился в нём: диктует им, какими привычками они должны обзавестись, чтобы чувствовать себя комфортно в пределах городских стен Орана; как работать и какой отдых и развлечения в часы досуга позволять себе; и, пожалуй, самое главное - как болеть и как умирать.
     "Здание хроники монтируется из панорамных обзоров, сделанных как бы с высоты птичьего полета над зачумленным городом, когда отдельные лица неразличимы…" - пишет С. Великовский. Город, в который пришла чума - это прежде всего тесное (гораздо более тесное, чем обычно) сообщество людей, потому что болезнь эта такова, что не делает различия ни для кого, и каждый, оказавшийся в зачумленном городе, рискует одинаково со всеми - лекарства не существует, врачебная помощь, независимо от степени её профессионализма, способна лишь приглушить страдания тела. Чума предельно обезличивает смертных.
     К тому же, как только в Оране вводится карантин, город становится тюрьмой, ведь отныне мир четко разделяется на две неравные части: пораженный эпидемией город и всё остальное человечество. Это ещё плотнее сминает жителей Орана в плотную массу зараженных смертью и страхом. Читатель словно заперт вместе с обитателями Орана от мала до велика. Заперт лицом к лицу со смертельной опасностью.
     У чумного города не может не появиться собственных легенд о том, как умирали и как спасались от смерти. В Оране легендарными стали похороны, описываемые летописцем со скрупулезностью официального отчета.
     "Но мрак царил также во всех сердцах; и легенды, и правда насчет практикуемой церемонии похорон вряд ли вселяли особую бодрость в наших сограждан. <…> … самой характерной чертой нашего погребального обряда была поначалу быстрота. <…> … гробы становились редкостью, для саванов не хватало полотна, на кладбище не хватало мест".
     Занимательное сопоставление приводится летописцем - сравнивая прежние времена и нынешние, кое-кто из администрации умирающего города заметил несомненное благое влияние прогресса на процедуру похорон:
     "Самое простое - все по тем же соображениям пользы - было объединять несколько похоронных церемоний в одну и, раз уж возникла такая необходимость, участить рейсы между лазаретом и погостом. <…> Так что дело было поставлено образцово, и префект неоднократно выказывал свое удовлетворение. Он даже сказал Риэ, что видел в старинных летописях, посвященных чуме, рисунки, изображающие негров, которые отвозят на погост груды трупов в простых тележках, и что наша организация похорон куда совершеннее".
     Всё, что смогла предложить людям цивилизация в борьбе с чумой - это новые, более действенные методы избавления от быстро накапливавшихся зараженных трупов. И, пожалуй, наиболее яркой картиной бедствия, обраставшего легендами, было короткое, но вызывающее такое пронзительное чувство ужаса, упоминание о том, что "…какой-то служащий мэрии значительно облегчил задачу администрации, присоветовав использовать для перевозки трупов трамваи…"
     Легендой также (но не легендой современности, а отголоском стародавних средневековых преданий) стали принесшие в Оран чуму крысы.

     Крысы
     В европейской мифологии крысы - хтонические животные, обитающие таинственном подземном мире; часто с крысами связываются "предзнаменования смерти, разрушения, войны, мора, голода, болезни, бедности" ; они - творение и олицетворение Сатаны. Использование крыс в гаданиях и ворожбе - постоянная тема ведовских процессов. К крысам питают инстинктивный страх и отвращение. Недаром один из горожан Орана замечает о нашествии крыс как о дурной примете: "Лезут, во всех помойках их полно! Это к голоду!"
     Для читателя ясно, что массовая гибель крыс означает приход в город эпидемии чумы (само название произведения уже ориентирует на это), но для жителей Орана это только первые непонятые предзнаменования ("В мире всегда была чума, всегда была война. И однако ж, и чума и война, как правило, заставали людей врасплох. <…> Утром шестнадцатого апреля доктор Бернар Риэ, выйдя из квартиры, споткнулся о дохлую крысу. Как-то не придав этому значения, он отшвырнул её носком ботинка и спустился по лестнице").
     Никто не думал, что в городе так много крыс - словно темная дьявольская сила вышла из своих сокрытых убежищ: "Но в последующие дни положение ухудшилось. Число дохлых грызунов все возрастало, и каждое утро работники конторы собирали еще более обильную, чем накануне, жатву. На четвертый день крысы стали группами выходить на свет и околевали кучно. Из всех сараев, подвалов, погребов, сточных канав вылезали они длинными расслабленными шеренгами, неверными шажками выбирались на свет, чтобы, покружившись вокруг собственной оси, подохнуть поближе к человеку. Ночью в переулках, на лестничных клетках был отчетливо слышен их короткий предсмертный писк. Утром в предместьях города их обнаруживали в точных канавах с венчиком крови на остренькой мордочке - одни раздутые, уже разложившиеся, другие окоченевшие, с ещё воинственно взъерошенными усами. Даже в центре города можно было наткнуться на трупы грызунов, валявшихся кучками на лестничных площадках или во дворах. А некоторые одиночные экземпляры забирались в вестибюли казенных зданий, на школьные дворики, иной раз даже на террасы кафе, где и подыхали. Наши сограждане с удивлением находили их в самых людных местах города. Порой эта мерзость попадалась на Оружейной площади, на бульварах, на Приморском променаде. На заре город очищали от падали, но в течение дня крысиные трупы накапливались вновь и вновь во все возрастающем количестве. Бывало не раз, что ночной прохожий случайно с размаху наступал на пружинящий под ногой еще свежий трупик. Казалось, будто сама земля, на которой были построены наши дома, очищалась от скопившейся в ее недрах скверны, будто оттуда изливалась наружу сукровица и взбухали язвы, разъедавшие землю изнутри".
     Крысы образуют сложный символ - "смерть-жизнь", и эти два состояния теснейшим образом переплетены между собой. С одной стороны, именно крысы разносят чуму (смерть); с другой - они же из всех живых существ погибают от неё первыми. И, убивая других, сами мучаются жестоко.
     И в то же время появление крыс после спада эпидемии означает для города то, что жизнь в конце концов победила болезнь.
     "Старик радостно потирал руки.
     - Вы бы только посмотрели, как они носятся! Одно удовольствие. Он сам видел двух живых крыс, которые преспокойно вошли к нему с улицы. <…> Кое-где на стройках люди снова услышали уже давно забытые возню и писк. Риэ поджидал последней сводки с общим итогом - ее обычно печатали в начале недели. Согласно им, болезнь отступала".
     Крысы становятся воплощением не истребленной и неистребимой жизни. И в то же время рядом с жизнью находится смерть, они - изначально неразлучная пара. Словно мы всё ещё живем в эпоху Средних веков, нужно помнить, что человек - добыча могилы и, как бы он ни сопротивлялся, конец у него будет один - вопрос только в сроках ("…эта хроника не может стать историей окончательной победы. А может она быть лишь свидетельством того, что следовало совершить и что, без сомнения, обязаны совершать все люди вопреки страху с его не знающим устали оружием, вопреки их личным терзаниям, обязаны совершать все люди, которые за невозможностью стать святыми и отказываясь принять бедствие пытаются быть целителями").
     В романе "Чума" мифологический круг цикла замкнулся - жизнь снова потечет своим чередом, но угроза несчастья никуда не исчезает ("В мире всегда была чума…", по словам самого Камю).
     "И в самом деле, вслушиваясь в радостные клики, идущие из центра города, Риэ вспомнил, что любая радость находится под угрозой. Ибо он знал то, чего не ведала эта ликующая толпа и о чем можно прочесть в книжках, - что микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждет своего часа в спальне, в подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах и что, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их оклевать на улицы счастливого города".

Использованная литература:
Великовский С.И. Грани "несчастного сознания". - М.: Искусство, 1973.
Камю А. Избранное. - М.: Правда, 1990.
Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х томах, 1992.