Недалеко от дома Толкина рос тополь, который собирались срезать, чтобы он не загораживал соседний дом от солнца. Однажды утром Толкин проснулся с готовой сказкой в голове – «Дерево и лист». Новелла была написана в 1938 году и напечатана 9 лет спустя.
Это произведение появлялось в русских переводах под разными названиями: «Дерево и лист», «Лист работы Ниггла», «Лист работы Мелкина». Оригинальное название – «Tree and leaf».
Как известно, «в случае профессора Толкина художественный образ порождали фонетическая и графическая формы слова, а не наоборот. «Язык и имена для меня неотделимы от сюжета. Они являлись и являются, так сказать, попыткой создать фон для мира, в котором могут быть выражены мои лингвистические вкусы. Истории возникли сравнительно позже» - утверждал он». Исходя из этого, следует первым делом обратить внимание на семантику имён персонажей произведения.
Имя главного героя Ниггла – англ. Neglect – в переводе означает:
1. Пренебрежение, невнимание.
2. Заброшенность, запущенность.
3. Запускать (дела), забывать что-либо сделать.
Имя его соседе Пэриша происходит от англ. Parish – приход (церк.).
Если более подробно говорить о семантике имени Ниггл, то можно отметить его двоякость: пренебрежение и невнимание героя к окружающим (он, конечно, всегда выполняет просьбы своего соседа, но всё это делается, можно сказать, «из-под палки», а сам Ниггл слишком увлечён своей работой, чтобы самому проявить интерес) и пренебрежение и невнимание окружающего мира к нему (сколько раз заходил Пэриш к своему соседу, но каждый раз его взгляд проскальзывал мимо его картин, в частности, той, которую художник считал истинным шедевром и делом всей жизни:
Когда Пэриш разглядывал сад Ниггла (а это случалось довольно часто), то он видел одни лишь сорняки, зато когда он смотрел на его картины (что бывало еще реже), то он ничего не видел, кроме каких-то бессмысленных черных полосок и серо-зеленых клякс. Пэриш никогда не упускал случая напомнить соседу о сорняках, считая это своим долгом, а вот от разговора о картинах всегда уклонялся, и был при этом полностью уверен, что проявляет таким образом свое доброе отношение).
Пэриш был единственным соседом Ниггла, но художнику казалось, «что и одного соседа более, чем достаточно». И тем не менее, оба они нуждались друг в друге.
Взаимоотношения этих людей трудно назвать безоблачными: Пэришу никогда не приходило в голову похвалить работу соседа, а последний очень редко испытывал к Пэришу искреннее чувство жалости. Очень редко в речи каждого из них присутствует крайне мало слов правды:
- Благодарю, - заметил Пэриш, довольно холодно, - но это не простуда, это лихорадка. Я бы не стал беспокоить тебя из-за какой-то простуды. К томуже жена и так давно лежит внизу, не могу же я с моей ногой таскать вверх-вниз подносы. Но ты, я вижу, очень занят. Прости, что побеспокоил. Я-то, правда, надеялся, что ты не откажешься, видя, в каком я положении, съездить за доктором..., ну а заодно и за рабочими, конечно, если у тебя совсем не осталось какого-нибудь ненужного холста?
- Нет-нет, конечно, не откажусь, - пробормотал Ниггл, хотя только что собирался сказать совсем другое. В этот момент его можно еще было назвать мягкосердечным, но уж добросердечным - никак: доброты в его сердце и в помине не было.
Итак, Ниггл отправился за доктором. Отказаться было как-то неудобно…
Будучи обладателями разных интересов – Ниггл «был художником, правда, не очень преуспевающим», а Пэриш «совсем не интересовался живописью, зато очень ревностно относился к садоводству», - общаясь только по мере необходимости, им было трудно стать друзьями, понять, как, на самом деле, они близки. Осознание этого происходит, хотя и позже, чем могло бы.
Таким образом, в первой части повествования Ниггл предстаёт как человек, в котором доминирует (в отношениях с другими людьми) социальное начало. Он старается следовать нормам поведения в страхе остаться одному.
Ниггл – творческий человек. Его основное занятие – живопись. Так случилось, что написание лучшей, любимой его картины совпало по времени с предчувствием того, что скоро ему предстоит отправиться в Путь. Предчувствие путешествия не столько пугает его, сколько приводит в досаду, что он что-то не успеет, не сделает, не скажет…
Картина становится для него своего рода письмом, превращаясь из маленькой зарисовки в грандиозное полотно («Началась она с листа, сорванного ветром, и постепенно превратилась в дерево»). Ниггл – «маленький человек», всё время пытающийся создать что-то большое сложное. Он не хочет мириться с тем, что его удел - рисовать простые картины. Здесь автор проводит параллель между собой и героем. Толкин, создавая свои миры, также не хотел делать их «возникшими из ниоткуда». Предания и легенды – этакие «листья» - собираются вместе, становятся основой для цельной и реальной реальности.
Итак, Ниггл рисует, создаёт собственный мир. Он пока не знает, почему, его беспокоит непонятное вдохновение, сила, вкладывающая кисть в его руку.
«Многим фантазия кажется подозрительной, если не противозаконной: она создаёт «вторичный» мир, странным образом трансформируя мир реальный и всё, что в нём; соединяет по-новому части существительных и придаёт прилагательным новый смысл».
Людям, живущим только одной реальностью, конечно, не понять, что портрет дерева – именно портрет, поскольку это не просто растение, а нечто живое, хранящее на своей коре листьях отпечаток личности самого Ниггла – это не просто «холст, дерево и непроницаемая краска». Жизнь героя – сама живопись: он едет на велосипеде, а пальцы сжимаются в поисках кисти, он лежит в постели, а перед глазами стоят листья и ветви.
Нигглу, отождествлявшему картину с самим собой, не перенести такого отношения к ней и, следовательно, к себе. Тогда появляется Проводник – двойник инспектора службы охраны зданий. Здесь вырисовывается мотив двойничества, воспринимаемый в мифологической традиции, как «метафора смерти». Именно инспектор принёс герою весть о смерти духовной – смерти как художника, гения своего дела, - а его двойник, проявленный в воображении Ниггла, как бы приносит весть об отправлении в Путь, то есть смерти физической.
В тексте этот мотив появляется и до этого момента, в мыслях Ниггла, когда он мечтает увидеть своего двойника. В понимании художника только он сам может оценить свою работу, тем самым в тексте отображается замкнутость Ниггла, вся его неуверенность в людях и попытка ощутить себя полноправной личностью, достойной, безусловно лучшей участи, нежели есть у него в этот момент. Желание увидеть самого себя можно интерпретировать, как желание добраться до окончания работы, завершить долгий труд, а появление двойника означало бы условную смерть, то есть окончание картины, и, соответственно, отправление в Путь.
Начало его дороги и ряд последующих событий совпадают по общим очертаниям с древними мифами, отражавшими переход человека в загробный мир. Так, Ниггл оказывается на перроне – переправе через Стикс, где его встречает носильщик – Харон, в обязанности которого входит сопроводить героя на поезд до места последующего пребывания. Но, увидев, что его подопечный лишён багажа (в спешке оставил его дома), носильщик отказывается вести его дальше. По одной из версий древнегреческого мифа о подземном царстве Аида паромщик перевозил души на другой берег только за определённое вознаграждение.
Ниггл оказывается в исправительном доме, по функциональным особенностям соотносимом с христианским чистилищем. В этом месте теряется ощущение времени, человек не чувствует себя счастливым, хотя и не страдает, здесь есть время, «чтобы подумать» В этом пространстве время течёт иначе, и Нигглу кажется, что он провёл здесь сотни лет. И тогда для него наступает переломный момент: он перестаёт думать с состраданием исключительно о себе, только одна мысль посещает его разум: «Если бы я тогда…». Перед читателем появляется новый Ниггл. Мы наблюдаем трансформацию: разрыв социальных связей яснее демонстрирует существование связей духовных, которые возникают между двумя личностями, а не индивидами, вынужденными объединиться по причине соседства. Показательно то, что в первую очередь он думает о миссис Пэриш: «…и тогда миссис Пэриш не заболела бы…», а потом уж о себе: «…и я бы тоже не заболел, и тогда у меня осталась ещё целая неделя…». Он даже начинает скучать по Пэришу!
Всю жизнь, особенно последние дни её он торопился, теряя в страхе что-то не сделать или отказать кому-либо свою человеческую сущность. «Как бы я хотел быть цельным!» - говорил он, подразумевая то, сколько бы он успел сделать, оставь люди его в покое, но ему в голову не приходило, что только испытывая истинное сострадание, не ожидая благодарности за помощь, можно быть по-настоящему «цельным».
Огромное значение в судьбе Ниггла играют два голоса, две силы, которые условно можно обозначить, как силы Добра и Зла, хотя они, естественно, не являются воплощениями этих сущностей, а только определяют участь героя, представляя две противоположные точки зрения (голос первый осуждает Ниггла, голос второй благосклонен к нему). В реальном мире эти силы воплощаются в учителе Аткинсе, оценившем творчество Ниггла, и Томпкинсе, члене городского совета, считающим художника «никудышным человеком»
В жизни и судьбе Ниггла происходит смешение мифологических и христианских положений, но Толкин, будучи глубоко верующим человеком, конечно, не мог отказаться от христианской концепции. Что касается языческих мотивов, то их появление в тексте можно объяснить любовью писателя к древним языкам и легендам, записанным на них. В следующем разделе будет прослежено более яркое проявление мифологических традиций в произведении. Можно предположить, что над жизнью человека – Ниггла – властен христианский Бог, но нельзя отрицать и существования древних сил и понятий, воспринятых человеческим разумом из древности.
В общих чертах жизненный путь Ниггла можно подвести под схему классической волшебной истории:
- спокойная жизнь героя;
- событие;
- путь;
- испытание;
- вознаграждение.
В качестве события выступает поездка Ниггла в город, приведшая к болезни; испытание – нахождение в «исправительном доме»; вознаграждение – обретение рая.
Для Ниггла, автора картины, чуть ли не с самого начала возник вопрос: кому она принадлежит? Он не спрашивает прямо, вместо этого его терзает беспокойство: картина как будто рождается сама, без всякого его усилия. Она «началась», «дерево росло», «потом появились» и так далее. Создаётся впечатление, что кто-то свыше руководит Нигглом, заставляя его рисовать, практически лишая права выбора. Он и сам не знает, что появится на полотне в следующий раз. Так, «эффект неожиданности» формирует ощущение того, что картина живая. Как и всё живое, она не лишена недостатков, но в то же время она бесконечно оригинальна. Сам художник относится к картине, как к живой, он не просто рисует, а «пытается поймать отблеск заходящего солнца на одном из снежных пиков» и т. п.
Таким образом, с самого момента своего рождения картина Ниггла становится чем-то большим, нежели просто художественное произведение, ощутимое материальное. Она воплощает в себе определённую магическую силу, овладевшую мастером, а также оказывающую воздействие на посторонних людей (среди которых, например, учитель Аткинс).
Можно говорить о великом озарении, достижении совершенства художником, которое вкупе с замыслом (создать-таки что-то великое, с чем не стыдно отправиться и в Путь) и благословением Высших Сил созидает новый мир, который становится впоследствии благословенным пристанищем для многих и многих людей.
Важнейшим элементом картины является дерево. Оно становится центром мироздания, который появился первым (первым появился лист, но он воспринимается, как часть дерева), который окружается ландшафтом и жизнью. Дерево оригинально: «Оно выглядело необычно, совсем ни на что не похоже». Всё, что вокруг него, - вторично, и картины, которые Ниггл повесил вокруг, служат лишь обрамлением главной идее.
Поскольку именно дерево находится в центре маленькой вселенной, то будет справедливо сопоставить его с Мировым Древом, или Древом жизни, имеющим огромное значение в мировой мифологической системе. Дерево играет особую организационную роль, определяя все прочие параметры. Всё, что появляется на картине, становится лишь дополнением к её центру: птицы сидят на ветвях, вокруг дерева «открывается целая страна». Автор не детализирует его, но по ряду признаков можно предположить, что размеры древа были весьма велики, возможно, это дуб, ива, лиственница или кедр, срок жизни которых значительно превышает человеческий. Так, могучее растение само олицетворяет жизнь, бессмертие. Оно рождается, растёт, плодоносит, следовательно, становится сильнее. Однако в данном случае представлена перевёрнутая ситуация, в которой дерево появляется не из семени, ростка, а из листка, слетевшего с ветви. Из этого знака увядания, смерти возникает здоровое дерево. Можно предположить, что, если постепенное взросление мифологического древа говорит о человеческой линии жизни, основных её стадиях (рождение – жизнь – смерть), то эволюция нашего дерева должна свидетельствовать о смерти. В самом деле, окончание картины означало уход художника в Путешествие, но в то же время после испытаний он приходит в место, где дерево, созданное его рукой, растёт, здоровое и прекрасное, а сам он, наконец-то, обретает желанный рай.
Таким образом, дерево имеет двоякую природу: с одной стороны, это символ жизни, цветения, развития, а с другой является знамением смерти и Пути в иное пространство.
Более подробно остановимся на характеристиках «живого» дерева, которое Ниггл увидел по прибытии. Как уже говорилось выше, это не просто растение, служащее для украшения ландшафта или каких-либо аналогичных целей, а нечто иное, несущее определённую смысловую нагрузку.
Во-первых, дерево и всё что связано с ним не имеют несущественных деталей; оно, как календарь, где живые, зелёные листочки становятся как бы отрывными, бумажными, своего рода дневником: «На их [листьев] изысканной ткани не было ни слов, ни чисел и всё же даты читались, как в календаре».
Во-вторых, дерево в своей сердцевине хранит мудрость и познание, соотносясь тем самым с Деревом жизни, представленном в книге Бытия: "И произрастил господь бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла" (Быт. 2, 9). Изгнав первых людей из рая, бог лишил их и Дерева жизни. (Быт. 3, 24) Дерево жизни упоминается в притчах Соломона, где ему уподобляются мудрость, плод праведника, исполнившееся желание, кроткий язык (3, 18; 11, 30; 13, 12; 15, 4). В Апокалипсисе, унаследовавшем библейский образ Дерева жизни, с ним связаны новые мотивы - возможность побеждающего вкушать плоды Дерева жизни, которое посреди рая (2, 7), и право на Дерево жизни соблюдающего заповеди (22, 14). Дерево Ниггла не является единоличным его творением: «Самые прекрасные листья были созданы совместно с мистером Пэришем». Можно говорить о сочетании двух индивидуальностей, двух талантов. Пэриш – признанный садовод – знает, конечно, о живых деревьях больше, чем кто бы то ни было, а Ниггл – чуткий художник – может передать это знание и чувство полотну. Победив гордыню, мелочность, освободившись от внутренних тревог, Ниггл получает право жить подле своего дерева и получать награду за свои злоключения.
Другой образ, тесно связанный с образом дерева, - это источник. В скандинавской мифологии описывается источник Мимира, испив из которого можно получить великие знания и мудрость. Он находится под Иггдрасилем – гигантском ясенем, олицетворяющем мировое древо, - и питает его корни.
В мире Ниггла источник находится в самом сердце леса (не под главным деревом, но в среде ему подобных, «младших братьев»), а питает его озеро, снабжавшее влагой также всю долину. Вода из источника, как и вода из Источника Мимира, смешавшись с тоником, данным героям в их прежнем пристанище, оказывает на пьющих её чудесное воздействие: «…прибывало сил и светлела голова…а когда принимались снова за работу, всё получалось на удивление быстро и весело».
И, наконец, горы. Трудно представить столь великолепный ландшафт без гор. Они заключают в себя долину, являясь при этом границей. Что за ними – неизвестно. Это последний рубеж познанного, и достигший их (Ниггл неизменно стремился к этому) сможет увидеть, что лежит за ними. Горная вершина – наивысшая в этом пространстве. Только добравшись до неё можно обозреть всю местность целиком. Так, живущих здесь людей можно разделить на две категории: те, которые безмятежно живут в долине, наслаждаясь её райским спокойствием, и те, кто стремится забраться выше, добраться до высшей точки познания. Подняться вверх к белой вершине - значит не только стать посвященным, но и пройти последнюю стадию духовного очищения.
Обсуждаем на форуме.