Литературно-обозревательный журнал "Избушка"

Я с такой радостью переключаюсь на описание армейского периода Лося, не исписав и половины того, что хотел исписать о студенчестве, что становится даже подозрительно.

Поезд летел на Восток, ну не такой уж далекий Восток, но всё же. Несколько вагонов было забито под завязку, то есть, включая и третью полку. Призывники вели себя по-разному: кто радовался, что наконец-то покидает отчий дом, кто тихо грустил, кто-то пьянствовал, а кто и бравировал, строя из себя крутого. Полковник не стал скрывать, куда мы едем, объяснив, что все мы будем служить в России в пределах Урала и Западной Сибири, за границей никто не будет, войска ПВО. Я не очень удивился такому раскладу, ведь Руста прошляпили именно войска ПВО, так что это сейчас самый сложный участок в армии. Я был рад тому, что в ПВО, хотя и мало разбирался. Но, будучи студентом, довольно много наслушался рассказов об армии, вернувшихся сокурсников.

Примерный расклад был таков: во всякие морпехи-десанты я никогда не испытывал желания попадать, так как не занимался «кекусинхренами», считал себя неспособным к единоборствам и всё-таки в век огнестрельного оружия точный выстрел надежнее удара десантника.

Флот отметался по той причине, что служить там три года, и есть вероятность попасть на какую-нибудь шаланду в бухте и болтаться весь срок, не покидая ее.

Танки: не люблю я железяки и горюче-смазочные материалы, да и рост у меня несколько выше танкового.

Пехота, конечно неплохо, но там, в казармах столько народу, как на Сабантуе. Пограничники: 50 километров туда, 50 километров обратно, и так каждый день, слишком романтично. Я, конечно, люблю романтику, но не настолько же.

Заграница – ГСВГ, ЮГВ, ЦГВ, СГВ – это красивые дембельские альбомы, красивые рассказы, но жизнь два года в периметре части без надежды увидеть страну в которой служишь, хотя тут были исключения.

Афганистан: возможность погибнуть в молодые годы не привлекала меня, я не отношусь к тому типу людей, которые считают, что придут, всех победят, а их ни одна пуля не заденет. Именно они и гибнут в первую очередь.

Оказывается много родов войск и мест службы, не буду все описывать. В своем личном деле я указал, хочу служить в ПВО, авиации, связи. Вот я и ехал в ПВО. Может это случайность, а может и присмотрелись. В военкомате вообще-то обещали мне заслать в такие дебри, что волком выть буду. Ну, у каждого свои понятия, кому тайга, а мне мать родная.

В общем, успокоился я после слов полковника.

Прибыли в город Молотов, где размещался штаб дивизии. Сюда со всех концов страны везли призывников, здесь их раскидывали по частям. Разместили нас в большом спортзале. Затем по очереди вызывали в маленький кабинет, где сидели представители каждой части и «покупали» призывников. Процедура следующая: в противоположном конце кабинета за столом сидит офицер-секретарь и докладывает анкетные данные вошедшего призывника, фамилия, возраст, образование, и предлагает – кому он нужен? Офицеры частей сидят по боковым столам и берут понравившегося призывника.

Личное дело призывника переходит к покупателю, а призывнику вручается записочка с номером части и просьбой подождать в спортзале, примкнув к своим.

Меня взял прапорщик медицинской службы, чем вызвал большое удивление офицеров других частей.

«Он же не математик!» - сказал один.

«Он же не хазарин! У вас командир хазарин! Зачем он вам?» - заметил другой.

Но долго останавливаться на мне не стали, в коридоре было еще несколько сот хлопцев.

Прапорщик настоял на своем и взял меня, тем самым заслужив мое уважение.

Он разговаривал со мной на призывном пункте в Хазарске минуты две, видно я ему приглянулся, как сын полка в книге Валентина Катаева.

Я вспоминал этот эпизод, когда последовательно становился на соревнованиях «лучшим оператором части», «лучшим оператором дивизии», «лучшим оператором армии».

Интересно, помнили ли они, нехазарина и нематематика?

Но об этом разговор не скоро, я надеюсь вернуться к нему позже.

Через несколько часов мы опять были в поезде, ехали на север, с прапорщиком нас было одиннадцать человек, к восьми «хазарам» прибавили трех «узбеков».

Также с нами ехали еще две группы из других частей, мы занимали большую часть вагона. Но ехать нам было не долго, часов пять, до города Алтынска.

Неопределенности исчезали, все налаживалось.

Я был рад, что не попал в учебку, отслужившие студенты тоже разъяснили мне

прелести учебок.

Морозной темной ночечкой мы добрались в свою часть.

Не успели наши головы коснуться подушек, как раздалась команда подъём.

И не важно, что мы не в форме, на зарядку выгнали всех.

После зарядки, словно вспомнив, что в армии существует единая форма одежды, бегом отправили на склад получать обмундирование. Прапорщик быстро кинул шинели, шапки, сапоги и выгнал нас со склада. Мороз был жуткий, рассматривать было некогда. Поэтому шинель у меня оказалась старая и короткая, шапка на размеры меньше и тоже поношенная, хорошо, что сапоги подошли впору. В казарме немедленно начали пришивать погоны к ПШ, это зимняя повседневная форма, включающая в себя полушерстяные китель и галифе. Размер ПШ был 52ой, носил на гражданке я 46ой.

Исколов все пальцы, наконец-то управились с этим делом. Кроме этого надо было пришить погоны, шевроны, петлички к шинели. Этим занялись после завтрака.

Хлоркой писали номер военного билета на шинели, сапогах. Проснулись сержанты.

Предстояла экзекуция подстрижки.

Зная, что в армии всё равно будут стричь, какие бы не были короткие волосы, на гражданке не постригся. Точно, стригли всех, постриженных брили.

Мне оставили небольшую косичку на затылке, поприкалывались. Свозили в баню, за это время личные вещи куда-то отправили. Всё!

От гражданки ничего, не позволили даже оставить мыльницу.

Все лысые, в зеленой форме, в одинаковых шапках, худые, с затянутыми ремнем животами. Началась служба.

Различные занятия шли от подъема до отбоя, и даже после отбоя около часа.

Говорят, что в учебке такой ритм ежедневно на протяжении всего периода учебы.

Злые, только что закончившие учебку сержантики, спешили отыграться на нас, только что прибывших.

А пополнение всё прибывало и прибывало, до самого Нового года из разных концов страны. По двое, трое, пятеро, каждый день, казарма забивалась до отказа.

Было шесть младших сержантов, только что прибывших из учебки, один сержант, и один старший сержант, которому весной на дембель. Лютовали младшие, особенно выделялся один из Калуги, носивший значок, окончившего техникум. Он стал придираться ко мне, узнав, что я попал в армию аж с пятого курса, обошел его по знаниям.

После попадания на «точку» служба его не заладилась, он так и ушел домой младшим сержантом. Один землячок, в общем-то, неплохой, после отбоя устраивал провокации. Отбиваться нужно было за 45 секунд и после этого, чтоб ни одного скрипа. Насчитают три скрипа, опять подъем, одевание за 45 секунд, отбой и процедура повторяется. Так этот сержантик специально скрипел. Ну, потом мы с ним попали на одну «точку», и мои друзья, да и я тоже припоминали ему эти скрипы в карауле, доводили его чуть ли не до слез. Лупили его валенком, он порывался жаловаться начальнику караула.

«Вот тебе за скрипы! Начкару пойдешь жаловаться? Ах ты, стукач!» - так изводили его Вова Морозов и Андрюха Быков. Терпел бедненький. А пока терпели мы.

Занятия были самые разные: политподготовка, строевая, физическая, ЗОМП.

Изощрялись в ЗОМП, бесконечно тренировали нормативы. Если мне это давалось легко, что с второго-третьего раза я укладывался в норматив, всё-таки я три года на военку ходил, то многим это было в новинку, и долго мучились. А мучиться приходилось всем, пока все подразделение полностью одновременно не уложится в норматив.

Калужский сержантик придумал новую развлекаловку – пробежать кросс длиной в три километра в ОЗК.

А мороз был под сорок, сержанты стояли в центре, меняя друг-друга каждые две минуты.

Пробежали. Но многие начали болеть. Если до кросса в санчасть отправились человека три с потертостями ног – не могли правильно надеть портянки, то после кросса количество больных резко возросло.

Новый год встретили в казарме сидя за длинным столом с чаем, конфетами, пряниками.

Я сильно болел, прямо из-за стола меня увели в санчасть.

В санчасти я провалялся до самого принятия присяги.

Присяга была во второе воскресенье января, ко многим приехали родственники.

Ко мне приехала Азазель. После присяги мне дали увольнительную до ночи.

Мы ходили по городу, чтоб не замерзнуть зашли в Дворец спорта на хоккейный матч.

Я был конечно рад ее неожиданному приезду, но восторга не испытывал,

это дополнительные страдания, лишние переживания.

Вернувшись в казарму, я обнаружил ее практически пустой.

После принятия присяги всех солдат, а также сержантов развезли по «точкам».

Кто-то остался здесь в полку, в автороте, в хозвзводе, в роте охраны.

Меня увезут завтра.

В армии существуют свои страшилки. Говорят, что в учебке сержанты пугают солдат тем, что они скоро попадут в части. В частях пугают тем, что скоро попадут на «точки».

И сами сержанты, которые служат в учебках, страшно боятся попасть на «точки».

За сомнительное удовольствие сходить раз в месяц по увольнительной в город они платят

себе постоянной нервотрепкой и беспрестанной муштрой.

Я всего этого от студентов наслушался, поэтому ждал, когда наконец-то я доеду до той казармы, в которой буду служить оставшиеся 23 месяца службы.

Сержант, забирающий меня из полка, произвел неприятное впечатление.

Наглый грузин в бушлате, с оттопыривающимися лычками младшего сержанта, с оборванными пуговицами, сразу стал меня припахивать – погрузи то, погрузи сё.

На «точке», куда мы добрались уже после заката солнца, также пришлось выгружать машину. Меня встретил замполит подразделения, тоже, кстати, в неопрятной форме.

Подробно со мной поговорил, затем приказал старшине разместить меня в казарме.

В казарме было пусто, только пару дневальных, дежурный и сержант, который меня привез, он исполнял обязанности старшины.

Объясню, что такое «точка»?

«Точка» - это подразделение, находящееся вдали от населенных пунктов в замаскированной местности, обычно в лесу. Там находятся казармы, боевые позиции, которые в мирное время несут боевое дежурство по охране воздушных границ страны, а в военное ведут уничтожение самолетов и ракет противника, находящихся в зоне поражения. Офицеры обычно живут в ближайшем поселке в офицерском городке, либо их дома находятся возле «точки», за периметром. В моем случае офицеры жили за забором.

Работы для жен офицеров никакой, некоторые умудрялись устраиваться к нам поваром, медсестрой, телефонисткой. Развлекуха только в городе, а до него километров тридцать.

Можно, конечно, сходить в ближайшую деревню, но там грязь, фермы и туземное население. Офицерским женам, приехавшим из городов, жить было тяжко.

Служить в армии солдату тяжело не потому, что действительно тяжело, а потому что с первого дня пребывания там нагнетается обстановка запугивания и подсчета дней до дембеля. «Вешайтесь духи! Вам два года служить, 730 дней!» И так каждый день.

На самом деле, что такое два года?

Да так, пыль. Граф Монте-Кристо 28 лет просидел, Робинзон тоже не меньше, но ведь никто из них не пал духом, выжили. И довольны были, и веселы. Всё зависит от конкретного человека, от состояния его нервной системы. Кто-то к этому отнесется с шуткой - ну и что, не я первый, не я последний! Обычно такой солдат скоро становится нормальным, и его мало кто трогает в армии. А кто-то начинает тосковать, стонать, считать, и угасает на глазах от тоски по дому. Старослужащие замечают это состояние и начинают его усилено давить, тем самым усугубляя ситуацию, подливают масла в огонь рассказами об изменах любимых девушек, о потерянном времени. Из таких получаются дезертиры, стукачи, такие делают попытки суицида и расстреливают караулы.

Важно, чтобы на этом этапе замполит и командиры рассмотрели таких солдат и своевременно переубедили его и предотвратили непоправимое.

Разгильдяи.

Скоро казарма начала заполняться, но солдат было мало.

Вернулся наряд, сдавший смену из караула. Пришли солдаты с позиций.

Стали попадаться и знакомые, с которыми мы вчера принимали присягу.

Оказывается, не один старшина был разгильдяем, еще несколько сержантов имели

полуоторванные лычки. Я заметил, что чем выше был статус сержанта, тем разгильдяистее он выглядел. Правда, через месяц порядок с внешним видом навели, почему же когда я приехал они имели такой вид, до сих пор загадка.

На другой день началась полноценная служба – занятия по расписанию, наряды на тумбочку, боевые готовности в ночь по 2-3 раза, уборка снега, ремонт техники.

Не спорю, было тяжело на первых порах, порой обидно, слегка попадало, но терпимо.

Подразделение наше считалось самым плохим в полку, поэтому в отпуска здесь солдаты не ездили.

Были в отпусках только те, у которых погиб близкий родственник, не дай Бог такого мне.

С моим приходом это положение изменилось, и с февраля из подразделения стали ежемесячно ездить в отпуск по два человека.

Через пару дней меня включили в комсомольское бюро батареи. Я хотел было отказаться, но Леха, «младший сержант в отставке», как он себя называл, сказал:

«Делать ничего особо не надо! Замполит посчитал тебя там нужным видеть – не отказывайся! Хуже не будет!»

Меня готовили как раз на смену этому Лехе, ему в мае на дембель.

Он очень обрадовался моему приходу, сразу включился активно в мою подготовку. Конечно, он, сволочь, издевался надо мной, заставляя мыть полы в кабине размером

метр на четыре, и шкафы заставлял протирать от пыли, и снег чистить вокруг кабины. Ему, видите ли, не положено, он «дедушка»!

Приходилось стоически переносить тяготы и лишения воинской службы.

Взамен он рассказывал как вести себя в той или иной ситуации, как легче переносить наряды на тумбочке и на кухне, готовил к караулу.

Лейтенант у нас был из числа окончивших гражданский вуз.

Мы часто во время готовности сидели втроем в кабине и разговаривали о гражданке, о перестройке, о жизни.

Больше я опасался ефрейтора Батона из нашего отделения. Он всегда, увидев «духа», придумывал ему срочное дело, которое надо немедленно выполнить. При тесном же знакомстве, выполняя совместные работы, он никогда не косил, работал, подгонял, и уже не выглядел таким злюкой.

Тяжело было тем, кто, придя в армию, с первого дня пытался искать легких путей, возможности отлынить от работы и службы. Таких в армии вычисляли быстро и чуханили, а по возможности и били, и не один раз.

Все эти разговоры о том, что в армии «дедовщина» и жить невозможно не более чем пустой треп маменькиных сынков и бездельников. В армии те же люди, которые пришли из этого же государства, а отнюдь не с Марса. И кем они были на гражданке, тем они стали и в армии. Да, бывают смертельные случаи! А что, на гражданке их меньше?

Кто-нибудь проводил статистику, сколько в стране гибнет ежегодно лиц призывного возраста на гражданке? Никто не проводил! А гибнут, и в десятки раз больше!

Просто в армии каждый случай доводится до всей страны, а погибшие в институтах, техникумах, ПТУ, на улице часто в статистику не попадают. Умерли и умерли, а

в истории болезни написать что угодно можно.

В нашем призыве был один такой солдат, однофамилец нашего президента, но это не он, точно. Так он, отслужив несколько нарядов, заболел, не знаю, вроде язва.

Так скрючился, пришлось отправить в госпиталь. Через какое-то время вернулся, опять через пару дней загнуло его, опять увезли.

Я увидел его, когда служил в другом подразделении, через девять месяцев.

К тому времени считалось, что мы отслужили год, называли нас черпаками, на нас держалась основная служба, никто нас уже не смел тронуть.

Смотрю, Медведев идет за каким-то здоровым сержантом-дедом, оказывается, сейчас работают в гараже на тракторах. Утром неспеша, когда все на зарядку, на тренажи, они уходят в гараж. До завтрака там, затем завтрак. Потом где-то работают или просто пропадают целый день. Никаких у них нарядов, никаких боевых готовностей, никаких построений и занятий. И сразу у солдата здоровье улучшилось, и язвы зажила, и не крючит его больше. Удивительная метаморфоза.

Спустя время отмечали мы свой праздник «Сто дней до приказа», собралось нас 18 человек одного призыва. И Медведев тоже к нам прибивается.

Я тут встал и громко говорю: «Здесь собрались деды, которые от нарядов не прятались, по больницам не бегали. Службу тянули, и этот день своей службой заслужили! А что тебе здесь надобно?»

Ни один из присутствующих даже взглядом не осудил меня, все восприняли мои слова как должное!

Был еще сержант, младшой. Работал медиком. Иногда ставили его в наряд на КПП, спал он там, а солдатик – напарник службу за него тащил.. А так его ни в казарме не было видно, ни на занятиях. Общественной комсомольской работой тоже не занимался, да и комсомольцем он не был. Спал все в медпункте или в столовой ошивался.

Ну, таблетки-то нам выдавал иногда, когда уж совсем невмоготу.

А за неделю до Нового года навалило снегу видимо-невидимо. А плац надо расчищать.

А он размером сорок на семьдесят, с одной стороны столовая, с другой стенды трехметровые, с третьей казарма, с четвертой заезд на него. И куда снег убрать?

Таскать надобно лопатами. А народу в подразделении нет, кто в наряде, кто на дежурстве,

дембеля домой уехали, пополнение не прибыло. Осталось нас четверо – три черпака и один дембель, который домой пойдет в последнюю партию за нарушение дисциплины.

Таскаем снег, матюгаемся, а куда денешься?

И тут этот медик, отоспавшийся, идет с едкой ухмылочкой. Что-то нам подкалывает.

Еле удержали мы дембеля, а то бы стукнул лопаткой по темечку.

А через пару-тройку месяцев подходит медик к замполиту с просьбой дать ему рекомендацию для поступления в институт. Замполит подошел с ним ко мне, я к тому времени был комсоргом подразделения.

«Не могу подписать я ему характеристику и выдать рекомендацию! Не комсомолец он, однако!» - так ответил я замполиту.

А отдельно, в разговоре с замполитом прояснил ситуацию, рассказав об этом эпизоде. Может вредный я чрезмерно, но тогда вспомнил дембеля, которому, в принципе этот снег совсем не нужен был, все равно не оставят в армии, все равно последняя партия!

А он работал наравне с нами, не гнушался труда тяжкого!

Просто парнем он был порядочным!

Последнее подразделение.

Я немного отвлекся от хронологии.

Постараюсь вернуться в первые недели моего пребывания в подразделении.

Тяжело было, не скрою. Постоянно хотелось есть. Ослаб я физически.

И когда, будучи в наряде, старшина заставил нас перетаскать фляги и бочки из-под краски в склад, я это почувствовал. Они, полупустые, казались неподъемными, хотя ранее на гражданке я таскал полные с легкостью. Не втянулся, вот причина этого.

Подразделение было маленькое, солдат не хватало. Поэтому в наряды ходили с нарушениями, через сутки. Но все молчали. Хотя можно и нужно было ходить через двое суток, пару раз эксперименты такие ставились, но быстро отменялись. По моему глубокому убеждению, командование подразделения не владело ситуацией до моего прихода. И когда наскребали народ на третью смену что-нибудь да случалось. То ЧП в карауле, то где в другом месте. Почему то определенная часть народа не ходила в наряды.

В то время я был слишком неопытен и сказать однозначно про все не могу, но похоже, так оно и было. Что поделаешь, подразделение было последним по номеру, там и люди служили последние.

Потом начало все налаживаться. Появились отпуска, стали устраиваться культпоходы в город, выезды на концерты исполнителей. У солдат появился стимул служить лучше.

Ещё помогло то, что семь самых ярых нарушителей отправили во вновь формируемые части стройбата. Ну и я пришел, тоже плюс. Хоть я и был духом, но меня тушевались даже дедушки, особенно после того, когда я выступил с лекцией об освоении Севера. Я рассказал об экспедиции Русанова, о Северном Морском Пути. Легко водил указкой по карте, вспоминал прикольные случаи. На ужин подразделение пошло с небольшим опозданием.

Проводились культурные мероприятия. Режиссером и душой постановки этих праздников был Леха, он меня тоже активно задействовал в этот процесс. Концерты были проведены на День Советской Армии и на День ПВО. На них присутствовали политработники полка, которые оценили высоко нашу работу.

В обоих случаях нашему подразделению присудили первое место.

В один из выходных приехал начальник физподготовки полка, провел соревнования по гиревому спорту. Несколько человек, и я в том числе, получили разряды.

А гирями мы занимались через день после прихода с наряда. Душой спорта в коллективе был мой лейтенант, на гражданке он был самбистом, мастером спорта, а здесь иногда показывал приемы и часто проводил время с нами.

Полтора месяца меня, как и других духов, ставили в наряд на тумбочку.

Старшина лютовал, постоянно придирался, требовал качество уборки.

Вообще, наряд дневальным самый неблагодарный в армии, за исключением одного случая, к которому я вернусь позднее. От частого общения с тряпкой у меня стали гноиться пальцы, было очень болезненно, и вылечить пальцы долго не удавалось.

Но не хватало людей и в карауле. Как я уже упоминал, семерых отправили в стройбат. Поэтому в начале марта командирами было принято решение лучших солдат нашего призыва допускать в наряд в караул.

Скажу сразу, я не был лучшим, первым из нас пошел в караул Рафа.

Я пошел вторым или третьим, спустя несколько дней. В карауле чувствуешь себя свободнее и безопаснее.

Свободнее, потому что нет столько командиров и старослужащих над собой.

Безопаснее, потому что в руках у тебя автомат, а он может выстрелить.

И все, желающие поиздеваться надо мной, прекрасно понимают, что солдат с оружием может и отомстить. В армии были случаи, когда молодые солдаты, получившие оружие расстреливали своих обидчиков.

Об этом ежедневно говорилось на политзанятиях, доводилось при инструктажах.

В караул ходили через день. Сначала было тяжело, но скоро я к этому привык, и не роптал. Вечером мы скидывались по рублю или по полтинничку, на эти деньги покупали в буфете продукты. Такой постоянный режим дня с дополнительным питанием в карауле, а также занятиями гирями через день привел к тому, что я стал прибавлять в весе.

Когда мой лейтенант вернулся из месячного отпуска, он был приятно удивлен изменениями меня в лучшую сторону.

«Лось совсем бойцом стал! Не отличишь от старослужащего!» - так он сказал Лехе.

После празднования Дня ПВО в столовой осталось большое количество каши.

Мы как раз были в карауле, и пришли за ужином. Дух-азербайджанец, с которым мы служили в одном отделении, отдал на целый котелок. Сержанты, бывшие в карауле, сказали, что кто ее есть будет? Когда я с Тимохой вернулся с поста, мы сели за стол, поставив между собой этот котелок. В нем было порций десять.

За разговорами мы не заметили, сколько съели. Проснувшийся сержант, заглянув в котелок, только удивленно присвистнул, там оставалась последние крошки.

Подозрение.

Увольнительные нам не давали. Город Алтынск был небольшой, и патрулей в нем не было. Если вдруг встретишь на улице офицера, всегда можно было объяснить кто такой, куда и зачем. И при желании офицер мог это проверить. За два года никаких казусов не возникало по этому поводу. Мы ходили в культпоходы, старшим назначался сержант.

Однажды нас привезли в Дворец спорта на концерт группы «Мираж». Замполит что-то переговорил на входе и нас бесплатно пропустили в верхние ряды. И все два года нас возили на концерты бесплатно. Уважали в то время солдат. Конечно, это было не так часто, я лично был на четырех концертах, от концерта Анне Вески отказался в пользу концерта Владимира Кузьмина, а он, паразит, не приехал.

Тот весенний культпоход на «Мираж» был единственным выездом в город из подразделения. В мае наше подразделение ликвидировалось, на его базе формировалось новое где-то в степях Казахстана.

У нас стояли боевые ракеты, умеющие сбивать американские самолеты.

Именно ракета нашего комплекса сбила Пауэрса в небе над Уралом 1 мая 1960 года. Пауэрс летел на самолете У-2 на высоте свыше тридцати километров. Во время службы я неоднократно бывал в полку, сбившим самолет, видел стелу, установленную в честь этого события. Также нашим комплексом были сбиты аналогичные самолеты в небе над Кубой во время Карибского кризиса.

Эти комплексы стояли на вооружении ряда дружественных стран, некоторые офицеры наши служили за границей. Начальник штаба служил во Вьетнаме, с нами он провел беседу, показал слайды, рассказал о стране, о войне, о природе и людях Вьетнама.

Так что во время службы нам было на кого равняться, было чем гордиться.

Мы служили в тех частях, с теми людьми, которые совершали подвиги.

У меня есть большое подозрение, что в небе над Югославией невидимый Стелс был сбит именно ракетой нашего комплекса. Ибо можно быть невидимым для электроники, но быть видимым для простого человеческого глаза!

Односторонняя связь.

Служба на «точке» это работа, где каждый занимается определенным делом.

И все дела подчинены одной цели – охране воздушного пространства страны.

Будь то офицер, нажимающий кнопку «пуск», будь то прапорщик, обеспечивающий кухню продуктами, будь то солдат, несущий службу в карауле или дневальным.

Не дай Бог, конечно, война.

Мы все знали, что наша задача отразить первый воздушный налет врага, а дальше мы все погибнем, ибо кончатся ракеты. И войну будут продолжать резервисты на технике, которая хранится на складах длительного хранения.

В армии я увидел, какая все-таки мощь хранится в нашей стране.

Пришлось не раз менять колеса на стоящей технике в складах, проверять исправность ее.

И вдруг все кончилось. Подразделение сокращали. Каждую ночь из расположения уезжали две-три машины, увозили ракеты, пусковые установки, кабины.

В мае почти весь личный состав выехал в город на станцию, грузили эшелон с нашей техникой и отправляли на восток. Мы проработали сутки, вернулись в казарму под утро.

Еще через несколько суток меня и еще пару солдат отправили в другое подразделение.

Не всех отправляли в Казахстан, лучших молодых солдат оставляли в нашей части, я попал в их число. Одновременно со мной в город уезжал и Леха, он уезжал домой. Всё! Отслужил! Свобода! А мне – вешалка, веревка… Жалко было с ним расставаться.

Будь моя воля, я оставил бы его еще на годика полтора. Но я не имел таких возможностей.

Связь с министром обороны у меня была односторонняя, то есть его приказы доходили до меня, а мои пожелания до него нет.

Слава Богу, что лейтенанта оставили и перевели вслед за мной в другое подразделение.

Хоть какая-то связь с прошлым!

Совсем забыл сказать об офицерских фамилиях. Фамилии были ужасными, кого только не было, и Мазуры, и Рагели, Ищенки, Первуны. Моя бывшая фамилия на их фоне бы смотрелась весьма привлекательно. Но я взял фамилию Деда, который был мне отцом и поступил правильно. Я продлил Дедовскую династию. Лишь один капитан носил нормальную русскую фамилию – Курицын. Но все за глаза его звали Кабан, за своеобразную внешность и манеру двигаться. Человеком он был нормальным, солдаты его уважали. Командир подразделения имел кличку – Тормоз, это связано было с манерой принимать решения, долго и заторможено. Что впрочем, не помешало ему в будущем занять пост Министра обороны Валахии. Иногда Леха во время готовности нажимом на кнопку громкой связи с помощью азбуки Морзе набирал фразу «Командир тормоз»,

на что обратно получал аналогичные постукивания «Принято» от ефрейтора–радиста Селиванова. Некоторые офицеры тоже слышали, но молчали, не желая раскрывать юмориста.

Юмора в армии хватало. Что стоит только рассказ лейтенанта-двухгодичника о том, как он в составе команды стал чемпионом страны по туризму.

Мы-то знали, что на перекладине он висит как мешок с дерьмом, какой из него чемпион?

Может, присутствовал рядом, когда команда соревновалась, но он-то здесь причем?

Этот лейтенант жил с моим лейтенантом в одной комнате общежития, и уходя на дембель, свистнул все грампластинки, которые мой лейтенант покупал.

Тоже юмор, но какой-то не армейский! Не любили у нас крысятничества.

Мой старший лейтенант был очень влюблен в свою службу, радел за технику, на которой служил. Иногда устраивал для Лехи, разжиревшего перед дембелем и Батона, всегда норовившего сачкануть, забеги на время от караулки до позиции. Забравшись на высокий холм укрытия, он махал рукой, Леха и Батон срывались с места и бежали, чертыхаясь на ходу. Частенько они в норматив не укладывались, и забег повторялся снова. Я в это время стоял на караульной вышке и с большим удовольствием наблюдал представление.

Со мной старлей такого не устраивал, потому что я прибегал по тревоге вовремя.

Шесть секунд.

Из последнего подразделения по номеру я попал в первое.

Это значит, лучшие офицеры, лучшие солдаты, места во всем первые, положение обязывает.

В полку меня принял старшина подразделения, опять же сержант кавказской национальности. Старшинами в основном были кавказцы, у них это хорошо получалось. У них присутствовала хозяйственная жилка, умение подчинить солдата, умение разрулить ситуацию. В отличие от сержанта пятимесячной давности, на этом внешний вид был с иголочки. Так же было и в подразделении, казарма сияла чистотой, внешних вид бойцов был опрятен, дневальные отдавали честь любому входящему в казарму. Уставщина чувствовалась во всем, было страшновато. Старшина пообещал поставить нас в наряд в первые же сутки, но к счастью, этого не произошло, пару суток в наряд не ходили.

В казарме встретил двух знакомых по войсковому приемнику, поговорить было некогда, они тут же убежали на позицию на боевое дежурство. Мне досталась кровать передового сержанта, ушедшего сегодня на дембель. Также достался его автомат, и как потом оказалось, его рабочее место. В рассказах солдат о дембелях, только что ушедших, чувствовалось большое к ним уважение, о них говорили, как о недосягаемых мастерах своего дела. Из нас с Рафой сделали расчет, третий на батарею. Первый был из двух дедушек, осенью они уходили домой, второй был из Вовы Морозова и Андрюхи Быкова, они нам ровесники по сроку службы, но служили здесь сразу после присяги. Для нас вооружение было новое, комплекс был другой по номеру, по тактико-техническим характеристикам, по всем показателям. До позиции бежать было в три раза длиннее, километра полтора. Но в первую же готовность мы с Рафой прибежали первыми, чем вызвали уважение начальника штаба, и были немедленно включены в сборную подразделения по кроссу на три километра.

В воскресенье выехали в Алтынск, где состоялось первенство части по бегу.

Первое место занял наш сержант со стартовой батареи, он на гражданке имел первый разряд по лыжам и бегу. Я пришел вторым, отстав от него на шесть секунд. Рафа пришел четвертым, позади меня секунд на десять. Общекомандное первое место подразделения и личное было нашим. После забега и состоявшегося футбольного матча по нашим просьбам замполит группы привез нас на речку, где мы все накупались вволю.

По Алтынску проходит река Морошка, длинная и живописная.

Она несудоходна, но от этого не стала хуже.

Затем напились квасу и сходили в кино. Таковы были наши три пожелания замполиту.

Он все их выполнил. К сожалению, скоро этого замполита перевели на повышение в штаб дивизии, а у нас его должность сократили. Но в каждом подразделении замполит оставался свой.

Служба на новом месте опять давалась тяжело. Только заработал авторитет в одном подразделении, как надо было зарабатывать его в другом. Но с другой стороны, здесь все было с чистого листа. С учетом опыта, приобретенного за пять месяцев службы, все предстояло сделать по новой, не повторив прежних ошибок. Получалось.

Старшина, казавшийся злюкой, на самом деле уважал и ценил хороших бойцов. Ко мне он относился нормально. Вскоре провели еще одни соревнования по гиревому спорту, я свой третий разряд обменял на второй. Вернулся Андрюха Быков, он ездил поступать в военное училище. Сын военных специалистов из Байконура, для меня он был воплощением интеллигентности, в нем чувствовалась порода, которая базировалась на наследственности. И хотя он старательно бравировал, старался подделаться под толпу рабочее - крестьянской массы, все равно воспитание его проступало.

В военное училище он вовремя сообразил не поступить, посчитав это глупостью, зато полтора месяца проболтался без нарядов и старшины. Он хотел ехать поступать на следующий год, но, забегая вперед, скажу, не поехал. Поехал вместе со всеми на полигон выполнять боевую задачу, где был не последним воином.

Со старшиной у него и Вовы Морозова были натянутые отношения, поэтому им частенько доставалось ходить в наряды вне очереди.

Менее через месяц я и здесь начал ходить в караул, стал совсем своим.

На позиции мы часто занимались строительством, построили бытовку. Провели туда освещение. Забетонили площадку перед позицией. Организовали городок спортивный.

Офицеры жили в ближайшем поселке, до которого было километров восемь по дороге. А напрямик с позиции было менее трех, отставшие от машины по тревоге офицеры прибегали напрямик, иногда даже быстрее, чем на машине.

Однажды ночью подняли нас всех по тревоге. Оказалось, что пропал солдат.

Спустя час его обнаружили, оказывается, он пытался ночью сходить в поселок к работавшей у нас в столовой отделочнице, но заблудился.

Ладно бы был солдат, но это был хлеборез, целый день, бьющий балду в столовой. Поэтому невыспавшиеся солдаты были на него злые.

И если бы его не отправили через несколько минут после развода в город, а далее в Казахстан по следам моего бывшего подразделения, то у нас бы ему пришлось плохо.

Мы терпели бездельников, но только если вели они себя незаметно!

Однажды произошел забавный случай. Наших бойцов, идущих после развода на стартовую позицию, остановил часовой. Хотя был день, рабочее время, и за спиной у часового всю ночь находились дежурные солдаты, которые в кабине несли дежурство, часовой не пустил солдат на позицию. Даже применил оружие, издав предупредительный выстрел вверх. На выстрел прибежал начальник караула, караульные.

Дело получило большой резонанс в полку. Пытались даже вынести вопрос

на обсуждение. Бойцы всегда ходили на дежурство и обратно через пост, бегали по готовности, и никогда у часового не возникало потребности их остановить, все

понимали, что это служба. И солдат идет на позицию не с целью ограбления, а на работу. Так продолжалось более десятка лет.

Но тут вдруг такой казус. В чем дело? Оказалось, что банальное желание выслужиться, получить сержантское звание. Удивительно, но сержантское звание он получил,

замполит постарался. Но с тех пор, с наступлением светового дня часовому давали указание уходить на третью позицию, на которой никого из солдат не было.

Но не все из солдат поняли, что это поступок, хоть и по уставу, но неправильный.

Спустя пару месяцев такой же поступок совершил еще один солдат из того же подразделения. Я был в числе «нарушителей», шел на боевое дежурство.

Этому солдату присвоили звание ефрейтора, а также кучу кличек и он стал посмешищем

у большинства солдат группы. А поначалу он был авторитетным солдатом, после этого даже земляки с ним не очень хотели общаться.

А сержант тот рвал службу, осенью стал старшиной, единственный из некавказцев, наверное, за всю историю группы. Также он был оператором, на аналогичной со мной должности. На полигоне должен был стрелять боевой ракетой, но там ничего у них не получилось, об этом разговор еще впереди. Домой он уволился старшиной, но держали его до тех пор, пока не собрал в склад все по описи, собирал даже ведра по свалкам. Видно командиры рвачей тоже не очень жаловали. На гражданке же он вывалился из окна семиэтажного дома после сильной дозы наркотиков.

Скажу в заключение поста его фамилию – Горбачев.

Младший сержант в отставке.

Я совсем забыл рассказать о Лехе, который ушел на дембель и уже мирно грыз семечки в

родном городе. Почему он был «младшим сержантом в отставке»?

Он пришел в подразделение после учебки и сразу попал из огня да в полымя.

Все уехали на полигон, а он, как единственный сержант, был безвылазно в карауле полтора месяца.

Караул они несли с вновь прибывшими солдатами, часть из которых была неспособна к ведению службы, кроме как тяжелой физической работы. Один из солдат проявил такую безответственность, что постоянно спал на посту, потерял патроны и неоднократно был

замечен в нарушениях. Леха как-то не вытерпел и сильно поколотил этого солдата.

Тот давай жаловаться. Когда все вернулись с полигона, то за Лехой замполит устроил слежку. А на беду этого плохого солдата еще раз поколотили дембеля, он же боясь мести дембелей, не стал рассказывать. Опять свалили все на Леху. Леху разжаловали, хотя и не по делу. Я не ручаюсь за точность сведений, но вероятно, это было так.

От себя скажу, что Леха был хорошим парнем, но вряд ли хорошим командиром.

Он часто лез языком, куда не следует, за что при мне даже ему пару раз перепадало от здоровых черпаков.

А командир, это не только знания, а это умение найти компромисс между солдатом и приказом, умение добиться выполнения поставленной задачи, что не у всех получается.

Поэтому Леха и ушел на дембель рядовым, как последний кочегар или свинарь.

Ему это было очень обидно, он даже готов был на звание ефрейтора, но недослужился.

Ушел на дембель в гражданке.

Я, помня о его судьбе, спустя год не стал искушать судьбу, и отказался от звания сержантского. Лучше быть хорошим солдатом, чем плохим сержантом!

В октябре состоялся в части конкурс исполнителей-гитаристов.

Комбат, увидев, что я тренькаю на гитаре, отправил меня на конкурс вместе с Ковалем и Хайдарычем. Я уже говорил, что мне Медведь наступил на ухо, когда я был еще Лосенком, но отказываться от предложения не стал, так как очень хотел вырваться в город. На конкурсе я исполнил студенческую песню, больших аплодисментов не заслужил, но и ругать меня никто не стал. В зале сидели весь новый призыв.

Они поддерживали своего однокашника. Тот великолепно исполнял песни Кузьмина, голос был почти одинаков. Но в жюри сидели офицеры политотдела. Первое место присудили Ковалю, он пел очень хорошо, играл тоже нормально. А исполнил он две песни: Муромова «Яблоки на снегу» и какую-то афганскую. Именно за афганскую он и получил первое место, приветствовалась военная тематика. А вообще-то первого места были достойны трое, кроме Коваля и солдата-первогодка, еще и туркмен из второго подразделения. Он пел особенно замечательно, сам сочинял национальные песни, музыку и стихи. Как он сам говорил, что на Родине он подрабатывал исполнительством.

Он сочинял жалобные трогательные песни про трагедию Ашхабада, про слезы, горе народа. Среди аксакалов, исполненные на туркменском языке, они пользовались большой популярностью, проникали до сердца каждого.

После конкурса мы ходили в город. Не помню куда, но как всегда, наверное, в столовую, в кино и в фотоателье. День прошел удачно и весело.

Именно в этот день произошла трагедия в семье моей невесты Азазели.

Так дослужился я до отпуска. Подвигов не совершал, от службы не прятался.

За что дали, так, по совокупности заслуг. Просто за нормальную службу.

А в этом подразделении все в отпуска ходили, потому что все служили добросовестно.

Приехал в Хазарск, прямо к Азазели. Что-то я предчувствовал по последним письмам, но не придавал этому значения. Произошла трагедия. У невесты убили брата и бабушку.

Я их хорошо знал, общался. Они были хорошими людьми.

Брат немного занимался коммерцией, приехал из Москвы с покупками. Позавидовали, зашли, ограбили и зарезали. Перед смертью его мучили, нанесли 28 ножевых ранений.

Бабушку убили одним ударом. Страшное дело.

Я не слышал, чтобы в армии такое случалось. Разве тут до отпуска?

Нерадостно прошли наши встречи. Может зря, а может и правильно, но сказал я Азазели слова следующие: «Если встретиться на твоем пути кто, кого вдруг полюбишь ты, то не терзайся угрызениями совести, не думай про меня, живи по-своему! Хоть люблю я тебя

безмерно, но понимаю твое положение!» Тяжело и горько произносить такие слова, но сказал я их. И пусть думает, кто как хочет, правильно это или неправильно.

Вернулся из отпуска взбудораженным, не на пользу пошел он мне. Поначалу, сам того не думая, поконфликтовал я с комбатом. Правда, он мудрый был, и через Андрюху Быкова передал мне, что я не так делаю. Затем служба опять засосала меня и всё наладилось.

Спутанные планы.

Состоялись соревнования между подразделениями среди расчетов по специальности.

Комбат сказал: «Тебе Быков нужно занять первое место! Тебе Лось, разрешаю проиграть только Быкову! Вам Рафа и Морозов выступить как можно лучше!»

Как потом мне признался комбат, на полигоне, он ставил на расчет Быкова – Морозова, чтобы они стреляли на полигоне. А я и Рафа – запасной расчет.

Но я спутал все его планы. Ну не могу принимать фору, досадно мне, зло берет после таких слов. И это происходит независимо от моего сознания, там что-то изнутри меня подстегивает, настраивает.

Так и здесь произошло. Нормативы я сдал на «отлично», хотя до этого получал 4,4 и 4,7 балла только. А тут вроде как все чётко прошло, и уложился во всех нормативах вовремя.

К тому же Быков что-то разнервничался, начал психовать и вообще все нормативы завалил. А во втором подразделении нам не соперники, в расчете там был сержант Горбачев и ефрейтор Герасим, вечно сержантом зашуганый. Не было у них дружбы в расчете, а отсюда и нет слаженности. А нет слаженности, так нет и результата.

В итоге это потом и сказалось на полигоне.

Я не помню, подводилось ли итоги соревнований расчетов, или мы с Рафой его заняли, но личное первое было у меня. Тогда я на это не обратил особого внимания, это сказалось спустя полтора месяца, в конце января, когда пришло время ехать на соревнования дивизии. Вот тогда и вспомнили, что лучший оператор я, лучший офицер пуска Леонсьо, лучший стреляющий Николай Васильевич, а второй оператор Рафа, но он в отпуске.

И пришлось срочно ко мне привязывать оператором нашего сержанта, бывшего на должности старшины, дагестанца Алиева. Он начинал службу оператором, быстро продвинулся и на позиции бывал редко. Его природные данные позволяли ему быстро врубаться во все, он был кандидатом в мастера по всем силовым видам спорта.

А в армию пришел после четвертого курса института. Потренировавшись с ним в связке пару часов, мы поехали в Молотов покорять дивизию.

Немного отвлекли меня от написания.

В ритм воспоминаний входить трудновато. Как уж получится!

Немного назад вернусь, в осень.

Осенью в моей батарее меня избрали комсоргом.

А в подразделении мы решили продвинуть молодого лейтенанта из Питера.

Из трех недавно прибывших он был самым коммуникабельным, заслужившим у солдат уважение. Не то уважение, которое демонстрируют друг-другу «реальные пацаны» под шафе, а именно нормальное. Вероятно потому, что он до училища служил солдатом и службу солдатскую он знал. На состоявшемся собрании с присутствием зам.начальника политотдела полка я выступил, сказал обстоятельно и много, и выдвинул его. Политотделец был немного разочарован, он думал, что меня выдвинут, но я сказал, что меня пока рано.

А в батарее тут же ЧП случилось. Ефрейтор Капустин, тот который с нами снег потом чистил, совершил его по глупости. Проходя мимо дневального, он обратил внимание на плохо затянутый ремень его и показал, как его носили в учебке. При этом нечаянно коленом задел за яички, колено с живота соскользнуло. Что тут началось!

Дедовщина! Подключили личный состав, комсомол, партию.

На грех еще и опухли слегка, про яички я говорю, но ненадолго.

Закрутился маховик военно-бюрократической машины. Разговор зашел о дисбате. Замполит, а он у нас тогда еще новым был, стал со мной советоваться.

Решили написать бумагу, где изложить все факты и собрать в ней подписи личного состава, за то чтобы смягчить наказание парню и не отправлять в дисбат.

Пришлось пожертвовать личным временем и подготовкой к караулу, взять бумагу и обойти все позиции для сбора подписей. Обошел, собрал, уговаривал, объяснял. А сколько таких придурков и сейчас совершают глупости, тем самым отрывают людей от работы или других мероприятий? Не знаю, был ли смысл в этой бумаге, или это было проведено образцово-показательно, но Капустин остался в подразделении, весь оплеванный и обгаженный, лишили его билета комсомольского и звания ефрейторского,

и на дембель в последнюю партию. Знаю, что ефрейторское звание служит предметом насмешек. Но у нас это не приветствовалось, ибо отслуживший год солдат и исправно службу несущий, получал звание ефрейтора, как должное. Званием этим дорожили, командиры в нем видели надежного защитника Родины. А рядовым уйти западло было, это участь свинарей и кочегаров, вечно сажей обмазанных.

Пятнистый лидер.

Новый год я встретил на боевом дежурстве, прибегал минут на несколько в казарму, с милостивого разрешения замполита, и бегом обратно. Провокаций в воздухе не было.

Комбат позвонил, поздравил, пожелал, психолог он был замечательный!

На дежурство мы любили ходить, там обычно был всего один офицер, а иногда и того не было. Дела кое-какие сделаешь, порядок наведешь, печку включишь, и сиди, отдыхай. Иногда ляжешь на свою шинельку и спишь. Книги читали, журналы, дембеля альбомы делали. Если вдруг готовность, то и тут хорошо. Заправился, провел контроль функционирования. А его мы проводить умели за весь расчет в одиночестве.

Прибежит личный состав, весь заспанный, замученный, а тут уже на цель наводишься.

Офицерам же доставалось. Иногда проведет сутки на дежурстве, а тут матчасть сломается.

Остается до момента исправления, а завтра опять на работу. А если готовность еще объявят, то обязан прибыть. Вот и рвались офицеры в штаб дивизии, а лучше армии, там ходят в ботиночках, по асфальту, на форме не пылиночки. По тревогам не бегают, в наряд иногда пару раз в месяц, так это не страшно. Но не у всех была лохматая лапа в дивизии.

А чтобы не закисали офицеры от безысходности, их перемещали по службе внутри дивизии по многочисленным урало-сибирским точкам. Обычно это сопровождалось повышением, вот и к нам приходили офицерики. Начинали службу ретиво, вроде как с чистого листа. Но тут вмешались обстоятельства. Наш пятнистый лидер государственный заявил о большом сокращении армии. И вдруг рапорта на стол командиру посыпались, вроде как наши офицеры некоторые решили уволиться. А там, на гражданке при перестройке им все медом намазано и будут они жить счастливо. Взбудоражил эту затею мой комбат, вторым подал заявление вновь прибывший комбат, который с повышением.

Ситуация сложилась нехорошая. Подразделение боевое, несет боевое дежурство,

летом на полигон, стрельбы ответственные, а тут ни одного комбата,

и еще других офицеров поджучивают.

В подразделении состоялось собрание с приездом командира части.

Мой комбат провел со мной беседу на предмет, чтобы я выступил в его поддержку.

Я ему честно сказал, что не поддерживаю, мне служить дальше и все эти антиармейские настроения подразделению ни к чему. Комбат на собрании оправдывался, а дембель у него застопорился.

Командир части сказал: «У нас в стране демократия, ну и что? Еще никто не отменял единоначалие! Я командир и обязан пресечь все Ваши настроения! Надо выполнять боевую задачу, которую никто не снимал! А Вас – комбаты, попрошу, не разлагать обстановку, не шушукаться! Придет время, уволят! А пока служите, и не дергаться!»

Второй комбат даже выступать не стал, просидел молча в углу.

Мой же выступил, а на меня запрятал камень за пазухой.

Евреем он был, а после своего дембеля подал документы на переезд в США.

Таблеточка.

Пополнение к нам пришло удачное, с января они включились в службу. Нам стало легче.

Освободили в нарядах от тумбочки и от кухни. Создался еще один расчет, который мы обучали. Очень хотелось куда-нибудь вырваться, хоть в госпиталь. На позиции я иногда выходил нагишом и падал в снег, надеясь подхватить воспаление. Ничего не получалось. Болел слегка, но не до госпиталя. А тут вдруг приехал капитан проводить соревнования по гиревому спорту, а я с насморком. Всего несколько движений я не дотянул до первого разряда. Но капитан посчитал нужным включить меня в сборную в весе до 60 килограммов. Полтора килограмма лишних, но это не страшно.

Я обрадовался. Вот оно, долгожданное путешествие.

На пути из Алтынска в Молотов капитан накормил нас мочегонными таблетками.

Такая маленькая таблеточка, но эффект был ужасным. Веса во мне осталось только

56 килограммов, вместе с весом ушла и сила. Хотя мы после взвешивания и пошли в кафе, затем в магазин, питались усиленно, результат не шел.

С трудом я выполнил только второй разряд.

Занял в своем весе шестое место, хотя мог рассчитывать и на первое.

Просто не надо было кушать эту таблетку, а полтора килограмма скинуть,

просто не кушая. Сгладило разочарование то обстоятельство, что наша сборная

заняла общее первое место, благодаря двум первым, одному второму и одному третьему.

Мы возвращались в часть с большим кубком.

Вместе с нами ехало несколько солдат из других частей, их командировали к нам готовиться к первенству армии. Рафа, хоть и занял место в своем весе ниже меня, только восьмое, остался. Я же отказался, посчитав затею глупой. На первенстве армии нужно было поднимать двухпудовые гири, а не полуторапудовые.

И не прогадал. Спустя несколько дней я с Алиевым поехал обратно в Молотов на первенство дивизии в составе расчета по специальности.

А Рафа, проболтавшись на сборах и соревнованиях, не занял там ничего путного.

Между двух побед.

Спешно собрали расчет. Если по мне вопросов не возникало, я однозначно первый номер, то с оператором справа вопрос возник. Рафа с этими соревнованиями растерял все навыки. Морозов тормозил всегда, да и в другом он расчете. Пришлось привлекать старшину.

Он, пришел на позицию загодя, закрыв свою каптерку. Повторил несколько раз на сухой матчасти движения, затем прогнали несколько раз контроль функционирования и все у нас пошло. Будучи старшиной, он вел себя независимо, иногда грубо, тяжело было

к нему подступиться. Здесь же, в расчете со мной, сразу между нами установилось взаимопонимание, никакого давления с его стороны. Рафу же, отправили в отпуск домой, за ненадобностью. А в дивизии мы пробыли три дня, выступили в свою силу и заняли первое место. Слабые были соперники, и я на тот момент еще не осознавал, что я делаю. Случайно первое место было, будь соперники посерьезнее, то не видать мне его.

Но это соревнование подстегнуло меня к изучению, после возвращения я уже стал по-другому относиться к специальности, и стал изучать ее целенаправленно.

Для этого в подразделении я донимал комбата и других офицеров.

Спустя месяц мы поехали на первенство армии. За этот месяц я сильно изменился.

Я чувствовал себя фаворитом. И хоть соперники были другие, и вроде как уровнем выше,

но первое место они мне отдали, признав за мной первенство. Вдруг уже перед подведением итогов пришло новое указание – провести соревнование по физподготовке. Для меня это страшным не было, ибо подтягивался и бегал я нормально.

На перекладине я четко сделал с запасом положенное количество движений.

На трех километрах держался за оператором, а перед финишем, метров за четыреста рванул, не оглядываясь. За мной рванул и Алиев. Мы обогнали почти всех.

В итоге первое место с грамотой и рукопожатием командующего армией досталось мне.

А второе Алиеву.

Наверное, это где-нибудь записано в архивах армии.

На мой взгляд, командирам надо было делать расчет Лось – Быков. Он бы быстро вышел на уровень, в отличие от Рафы и Морозова. И на полигоне он бы смотрелся лучше Рафы.

Но так не поступили, хотя комбату я и намекал на это.

Киташовщина.

Первенство армии проходило в начале апреля. Еще кругом лежал снег, но солнце было ярким. Я поделился опасениями с Алиевым, что меня назначат комсоргом.

Дело в том, что лейтенанта, бывшего у нас комсоргом с осени, перевели в соседнее подразделение с повышением. Алиев рекомендовал не отказываться, так как до дембеля мне около полугода, да и ничего в этой должности страшного нет. Так и вышло.

По приезду домой на построении замполит объявил это решение. Выбирать особо было не из кого, я принял это как должное. За эти полгода я превратился из простого рядового

в лучшего ефрейтора армии, дела мои говорили сами за себя. Поэтому мне авторитет делать не нужно было, он уже был. А жизнь продолжалась также. Замполит заведовал внешним видом казармы. Для этого постоянно проводились ремонты, выпускались боевые листки, выпускались стенгазеты и фотогазеты. Боевые листки он поручал писать мне, для этого была приготовлена пачка фломастеров. Фотогазету он делал с Быковым,

а стенгазету и надписи на фотогазете делал сержант стартовой батареи.

Замполит очень переживал за свое дело, очень хотел стать вровень с замполитом второго подразделения. А во втором подразделении замполитом был майор Киташов.

В армию он пришел после педучилища, и остался в ней. Его часто можно было видеть в курилке с трубкой табака, он явно подражал Сталину. Командиром подразделения у него был подполковник, сосланный с понижением с Дальнего Востока за неправильные действия против южнокорейского самолета. Он имел много партийных взысканий за надо и не надо, клевали его постоянно. Киташов этим пользовался и рулил в подразделении.

Он обычно подходил к путевому солдату, предлагал вступить кандидатом в члены КПСС. Для удачного решения у замполита всегда был припасен «пряник» - звание сержанта. Дело в том, что по полному штату сержантских должностей в подразделении было много, половина из них пустовало из-за некомплекта частей. Киташов этим пользовался, было время, что у него в подразделении одновременно служило 14 сержантов – кандидатов.

В наряд солдат не оставалось, организовывали сержантские посты в карауле.

В полку это ставили в пример. Для того чтобы стать кандидатом нужно в одной части отслужить не менее года. Срок кандидата до члена партии тоже не менее года.

Солдаты так и уходили на дембель кандидатами, а документы им никогда не присылались. Киташову незачем было это делать, так как этот солдат сыграл для него положительную роль, а дальше – может дембель там что натворил на гражданке, зачем ему?

Я эту хитрость знал и на уговоры своего замполита не поддался, мотивируя тем,

что не достоин.

Справедливости ради надо сказать, что Киташов умел работать. Он умел быстро подсекать веяния времени, часто оказывался новатором в своих делах, за что и считался лучшим замполитом части. Службу он закончил в городе Алтынске. Мой же замполит был солдафоном, старательным, но не совсем умным. Он часто разговаривал со мной, спрашивал, что означает то или иное слово, вылетевшее из уст главы страны.

Вместе с ним мы составляли неплохой тандем партийно-комсомольский, который позволил нашему подразделению выполнить задачу на полигоне на «отлично».

Жалко, что кандидатов у него было всего двое, я ему искренне сочувствовал,

но помочь ни в чем не мог.

Я придерживался жесткого принципа очищать партию и комсомол от случайно-попавших туда людей. За время армии в комсомол никого принято мной не было, а исключено трое.

Дембеля готовились уходить домой, наш призыв оставался самым старшим.

Командир решил присвоить мне звание младшего сержанта.

Он сказал об этом на разводе. После развода я зашел к нему в кабинет, где попросил не делать этого.

Причины того были, мой скверный характер, неумение управлять людьми.

И еще справедливо решил не портить себе конец службы взаимоотношениями с коллективом. Если бы год назад, или восемь месяцев назад, или полгода мне бы предложили это, то я бы конечно согласился. Но сейчас, когда до дембеля около

полугода, а это 20-25 караулов, зачем мне головная боль? Тем более что на гражданке

я получу звание лейтенанта. Командир понял меня, сказал, что ты у нас партийный

лидер, и, посмеявшись, отпустил. Спустя неделю сержантом стал Демин,

отслуживший всего полгода. Он был хорошим парнем. Среди своих сверстников пользовался авторитетом, пусть командует, нисколько не жалко!

Мне еще трижды пришлось ездить в Молотов, пару раз в учебный центр для подготовки

к полигону, и один раз на какую-то комсомольскую конференцию. Поездка на конференцию была быстрой. Приехали, послушали, уехали. Я не выступал, желающих потрепаться с трибуны было достаточно, отсидел и всё!

А поездки в учебный центр были недельными. Мы сразу после завтрака приступали к работе с имитатором боевых целей, это продолжалось до обеда. После обеда опять и до ужина. Иногда работали по реальным самолетам. Все движения доводили до автоматизма.

Не знаю как операторам второго – Горбачеву и Герасиму, но мне с Рафой это шло на пользу. В казарме я наблюдал нехорошую картину взаимоотношений Горбачева и Герасима, где Горбачев всячески давил на Герасима, заставляя его, то ремень подтянуть, то крючок застегнуть. Не нужно это было никому и некрасиво. В то же время Горбачев заигрывал с сержантами, отделяясь от своего ефрейтора Герасима. Мой сержант Рафа вел себя иначе, хотя справедливости ради, отмечу, что он как-то пытался тоже сказать нечто подобное. Но немедленно был мной обсмеян и обозван чучелом.

Возвращаясь домой, на поезде, эти сержанты-кандидаты вели себе развязно, кичливо, в поездах пытались знакомиться с девушками. Не любил я их, терпел в силу обстоятельств.

Однажды мы сели в поезд, обслуживаемый проводницами-студентками. Внимание ребят привлекла одна красивая проводница. Мне она тоже приглянулась. Я молча вырвал листик из блокнота, сочинил несколько четверостиший, указал свое место в вагоне, и передал проводнице с просьбой, отдать понравившейся девушке. Затем я залез на верхнюю полку и завалился спать. Утром меня ждала проводница с ответом, к счастью он сохранился и я приведу его целиком, без купюр, так вроде выражаются:

«Бывшему студенту ХГУ.

Большое Вам спасибо за такое откровение. Честно говоря, мне было очень приятно получить Ваше послание. Я сохраню его на память. Еще раз спасибо. Света.

P.S. Не огорчайтесь. И не бойтесь упустить свое счастье. Вы молоды.

А армия – это не вечно!

Желаю Вам встретить хорошую девушку, по-моему, вы это заслуживаете».

Я не помню, что было в моем стихе. А ответ я сохранил. У ребят – же сложилось мнение о моем умении знакомиться с девушками. Ну и пусть так думают!

В середине июля отправились на полигон. Меня и Рафу вместе со всеми не отправили, боясь повредить наши пальчики при разгрузке-загрузке техники на эшелон.

Да, так и было! Каждый полк раз в два года грузился со своей техникой, это занимало большую часть эшелона, и ехал через всю страну в Казахстан, чтобы там совершить боевые пуски ракет. Расходы огромные, но зато каждый, участвующий в процессе знал свой маневр не по имитатору, а реально. Офицеры были на полигоне по нескольку раз, комбат ехал в шестой раз. В части оставили молодых, хозбанду и несколько офицеров. Для дежурства командировали несколько специалистов соседних полков.

Я сначала не хотел ехать отдельно, хотел вместе со всеми, но меня уговорил Рафа.

Мы целую неделю проболтались в подразделении, иногда ходя в наряды и на дежурство.

Общались с Горбачевым и Герасимом, ловили карасей в соседнем карьере, жарили грибы.

Службу несли, но контроля почти за нами не было.

Старлей, оставшийся за командира подразделения, не поспевал за всем – караулы, дежурство, столовая, казарма. Обязанностей было много, а солдат мало.

Наконец мы сели в поезд и поехали. Я не хотел покупать белье у проводника, у меня

были свои простыни. Проводник грубо наехал на меня, сказав, что мы и так живем за счет народа, за счет его налогов. Я немедленно послал его куда подальше, сказав, что свои ефрейторские восемь рублей заслуживаю честно, и не надо меня попрекать этим.

Майор с командного пункта, ехавший со мной в одном купе, выбросил презрительно ему мятую рублевку и взял на меня белье.

За полтора года, прошедшие со дня моего призыва, отношение к армии поменялось, демократы постарались изобразить из солдат тунеядцев и монстров-убийц.

Ребята дорогой купили бутылку водки, приглашали меня выпить, но я отказался, ссылаясь на то, что еду с офицером в одном купе. Равнодушен я тогда был к спиртному.

В пути мы проехали весь Урал с севера на юг, Казахстан – по целине и до озера Балхаш.

Выгрузились из поезда вечером на закате солнца на станции Сарышаган.

Встретивший нас офицер на ГАЗ-66 завез нас к берегу ночного озера.

Луна отражалась в мутных водах, квакали лягушки, кричали птицы.

Природа была не наша, я впервые, если не считать далекого детства,

был так далеко на юге. И на востоке тоже.

Машина двигалась в пустыню, освещая фарами разбегающихся сайгаков, везя меня навстречу подвигу!

Не зря офицеры берегли мои пальчики.

Не зря майор выкинул за меня мятую рублевку.

От того, как сработаем на полигоне, зависит судьба нескольких десятков офицеров.

Наведу на цель правильно, удержу ее пока ракета не собьет, и эти офицерики получат очередное воинское звание, перемещение вверх по должности. Не удержу – не будет ни званий, ни перемещений вверх. А там жди еще два года, когда в следующий раз на полигон поедут. Были, конечно, перемещения и во время между полигонами, но основывались они, как правило, на результатах стрельб.

Подразделение приехало в пустыню пару дней назад. Стояли палатки защитного цвета, всё по линеечке. Кухня, санчасть, баня, душ, техника.

Метрах в трехстах от нас уезжала другая часть, на их место прибывала третья через несколько дней. На полигоне стрельбы проводились каждый четверг с марта по ноябрь. Рядом были большие холмы, долина просматривалась. Позиции были за холмами.

Жара была под сорок, но ощущалась слабо, потому что сухо было. В воздухе летали орлы и самолеты. Самолеты проносились стремительно от горизонта до горизонта, стреляя ракетами, которые что-то подбивали впереди них. Я не боялся встречи с этой пустынной местностью. Где-то в этих местах прошли годы жизни моего детского героя – Абая, описанного Мухтаром Ауэзовым. И пусть он жил несколько северо-восточнее, но вполне мог жить и здесь.

Это на первый взгляд место было пустынным, уж я-то мог различить здесь жизнь. Орлы – во-первых. Тушканчики, это степные зайцы, нисколько не похожи, это мышка с длинным хвостом, прячущаяся в норку. Выскочил тритончик, мы затоптали его кирзовыми сапогами. Потом удивленно смотрели друг на друга, зачем мы это сделали?

Следующего тритончика мы не трогали. Может не тритончик, а хамелеончик, за название не ручаюсь. Низины были покрыты зеленью, но узкие травинки не выделяли нисколько сока, были больше похожи на иголки. Стояли черные, словно обуглившиеся стебли мака, они цветут здесь в апреле, превращая пустыню в сказочное поле из «Волшебника изумрудного города». Под камнями сидели, накрывшись паутиной, скорпионы и фаланги. Ловили мелких, но ядовитых змей – называется стрелка. Помогал нам в изучении фауны и флоры таджик Вахобов, природа здесь походила на его Родину. Часто были маленькие смерчи, они часами крутились возле одного места. Ночью налетали комары, говорят, что с Балхаша, хотя до него было почти сотня километров. Ночи были прохладные, мы спали, укрывшись шинелями.

Тревожное ожидание.

Позиция находилась километрах в пяти по другую сторону холмов, стартовые батареи виднелись в долине. Через пару дней предстояло стрелять. Мы изучали новую матчасть, приспосабливались. Это все равно, что ездить на чужом велосипеде, сначала кажется и руль не так, и сиденье. Стоял, закопанный в земле, футляр от ракеты. Водовозка каждый день привозила в него воду, мы купались в ней.

Утром перед стрельбами командир подразделения инструктировал ефрейтора Хайдарыча: «Поставь две ракеты на подготовку! Две! Аккуратно, чтобы проверяющий не заметил! Если не собьем первой, то пустим вторую, собьем второй! Победителей не судят!»

Я на всю жизнь запомнил эту его фразу: «Победителей не судят!»

А сколько у нас горлопанов, которые в жизни только языком трепать могут, а судят победителей! Судят людей, которые сделали что-то в этой жизни, обгаживают их поступки, а сами, чуть что, сразу в кусты!

Затем он проинструктировал нас, Быкова, тот должен был делать фотоконтроль на стартовой. Ждем! Жутковато! И небо чем-то покрылось, словно в галерее Бородинской панорамы. Майор Николай Васильевич, с которым мы брали полк, дивизию, армию,

тоже здесь. Он уже назначен командовать другим подразделением в другом городе.

Пару недель назад уже в новом качестве провел стрельбы, оценка 4, 87.

Но оставлен здесь командованием помочь подразделению прежнему.

Слева лейтенант Леонсьо, он талантлив, но мандражирует.

Справа Рафа, он дубовый, но умеет скрывать свои чувства.

Командир сзади нас, стоя, показно весел, он это умеет. Капитан с лейтенантом наверху, в кабине с антенною, погрозив мне на прощанье кулаком. Я ведь буду крутить их, а они как летчики – испытатели.

Спокоен лишь старлей, он проверяющий, он здесь служит.

Каждый четверг стреляют, ему это так осточертело, как солдату сорок пятого года.

Он бегает по кабине, ни сколько не сомневается, что будет сбито.

«Будем сопровождать осколки, выберешь самый крупный!» - так он мне говорит, поворачивая антенну на сектор, откуда цель вылетит.

Как же долго тянутся эти минуты!

Наконец поступает команда: «Провести контроль функционирования!»

Проводим легко, играючи, аппаратура действует четко!

«Включить высокое!»

«Включено!»

Загудела антенна, прожигая пространство в направлении выстрела.

Ждем! Замерли!

«Первому принять цель! Цель одиночная! Азимут …., дальность …., высота….!»

Не дослушав координаты, антенна уже сканирует пространство.

Мне достаточно только азимута.

«Есть цель!» - кричу я, возвращая антенну за меткой, мелькнувшей на экране.

Рафа мгновенно закручивает ее по дальности.

«Дальность пятьдесят! Цель одиночная!»

«Первый – пуск!» - командует командир.

Леонсьо щелкает тумблером «Запрет пуска». Пальцем правой руки никак не может попасть в красную кнопку. Положение спасает Николай Васильевич, откуда-то сзади, через плечи, просунув свою руку и глубоко втопив красную кнопку.

Я молчу, весь в напряжении, Вахобов тянется записать показатели.

Руки на руликах, пальчики работают.

Вдруг сзади раздается грохот, на долю секунды, наверное, на 0,17-0.23 секунды, сколько там Бен Джонсон реагирует, так и мои пальчики дрогнули. Предательски полоски цели чуть дернулись в сторону. Но нет, держу, скорость меняется, щелкаю тумблером.

Сколько длился этот бой?

Семнадцать секунд!

Как же долго тянулись эти мгновения, о, Господи!

Засветка на экране.

«Непрерывная шумовая помеха!» - ору я автоматически.

«Цель уничтожена!» - поправляет командир.

И как эхо все повторяют, кому нужно и кому не нужно: «Цель уничтожена!»

Руки проверяющего тянутся ко мне.

Не надо, я уже сам зацепил за осколок и преследую его антенной.

Секунду, две, три, и вот луч антенны упирается в землю, «высокое» отрубается.

Выправляю ее, опять включаю.

Приготовились, ждем второй цели.

Спина в мурашках.

«Второму принять цель! Цель одиночная! Азимут…, дальность…, высота….!»

Опять навожусь.

Беру, держим.

Цель другая, медленная как корова, но с помехами. Уводящая по скорости, не пройдет, доворачиваю антенну обратно. Непрерывная шумовая, а вот она все равно заметная, держу!

По громкой связи слышно: «Пуск! Отставить!» Через минуту опять: «Пуск! Пуск! Отставить!» Что там у них? Чёрт возьми!

Упускают цель. Просят целеуказание.

Ведите по нашей!

Ведите по мне!

Большая засветка на экране.

Цель самоликвидировалась.

Отборный мат по громкой связи.

Всё кончено.

Наши офицеры зашушукались.

Молчу. Выжидаю.

На меня набрасывается Рафа. Обнимает. Все радуются.

Офицеры выходят из кабины покурить.

Я поворачиваюсь к комбату и спрашиваю: «Когда мне домой, товарищ капитан?»

Сколько раз в голове я прокручивал этот момент завершения боя, этот миг победы!

Я думал, что наброшусь на Рафу с объятиями. Я даже сочинил музыку для этой полигонной песни. Я никогда даже не думал, что стрельба будет неудачной!

Как задумано, так и сделано!

«Выходи строиться! Замполит вези ребят на ужин и скорее возвращайся!» - голос командира, ликующий, торжественный!

Мы сделали это!

Мы сделали!

Подъезжаем к стартовой батарее. Все сгрудились вокруг пусковой,

с которой стартовала ракета.

«Вот такенная была яма, метра два с половиной!» - рассказывают солдаты, перебивая друг друга.

Ко мне подскакивает Хайдарыч, весь напуганный. «Меня убьет командир! Я не смог вторую на подготовку поставить, там, рядом проверяющий!» - оправдывается он. «Хайдарыч! Мы герои! Никто об этом и не вспомнит! Мы сбили, и это главное!» - успокаиваю я его.

«Да?» - спрашивает он неуверенно, ещё боясь поверить моим словам.

Подходит Быков: «С этим фотоконтролем ничего не видел! Эх!» - с досадой говорит он.

Я тоже ничего не видел. Видели немногие. Морозов видел. Хорошо быть не в расчете.

Галдя, перебивая друг друга, подъезжаем к расположению. Идем на ужин. Замполит нас торопит. Соображаю, что он не въехал.

«Товарищ майор, езжайте! Не надо нас ждать!»

Он не понимает. Объясняю, что они сейчас будут отмечать победу, зачем им солдаты?

Соглашается, но опять возвращается от машины, переспрашивает.

«Да едьте уже! Не нужны мы там!» - совсем от радости спятил.

А мы остаемся, скоро мрак ночи покрывает наше расположение.

Идем под большой навес смотреть фильм. Зачем-то появляется командир части, обходит всех, благодарит. Убеждается, что нет наших офицеров.

Не позавидуешь ему в этой ситуации.

Подразделение наше выполнило задачу, а другое не выполнило!

А он отвечает за всех!

Какая тут будет оценка его работе?

Живой труп.

На другой день на разводе офицеров почти не было. Подразделение построил комбат.

Доложил, на ногах он стоял нетвердо. Что мы там делали? Меня и еще кого-то отправили в часть на работы. Там мы часа три работали, познакомились с местными солдатами, из пекарни нам дали свежего хлеба. Обратно с нами поехала девушка-продавец из гарнизона с продуктами. Офицеры ездили на охоту. Комбат, выйдя из машины, автоматом пристрелил сайгака. Они отмечали. Меня тоже послали к девушке купить соку, пряников, тоже отметить надо.

Наверху что-то решали насчет итогов стрельбы.

Появился командующий армией.

Что там решили, неведомо!

Наша оценка 4,85 - на две сотых хуже, чем у подразделения Николая Васильевича.

Обидно немного, но за него рад!

Страшно было смотреть на командира соседнего подразделения, подполковника.

Он за сутки постарел на десятилетия. Поседел, стоял с палочкой.

И до этого он был уже прибит жизнью, а сейчас это был живой труп.

Ну, зачем его было оставлять командиром подразделения?

Мало что ли других должностей в армии с боевой работой не связанных?

Он всю вину взял на себя. Навесили еще и на ефрейтора Герасима.

Хотя не было там вины Герасима,

Горбачев не удержал цель, не навел, уж я-то знаю!

Но разве замполит подставит своего ставленника?

Вот она боевая дружба в чистом виде!

Вот что значат недружные отношения!

Всё когда – нибудь кончается.

Мы уезжали с полигона, уступая место другим полкам. Некоторые офицеры поехали в отпуска сразу со станции. Некоторые солдаты, сержанты, офицеры садились на скорые поезда, спеша обратно в часть. Надо было нести боевое дежурство, опасность присутствует.

С полигона мы ехали в кабине ЗИП – запчасти, инструменты и приборы.

Морозов проверяет шкафы от нечего делать. Вдруг натыкается на канистру, в которой остатки спирта. Надо перелить, а нечем. Мысль судорожно работает, есть кембрики. Решили перелить в мою фляжку, кто заподозрит комсорга и лучшего ефрейтора?

Подали платформы, грузим технику. Не в первый раз, справляемся быстро.

Потом едем на Балхаш, днем, не ночью. На берегу древнее кладбище, с надгробьями неизвестно - какой религии. Берег белый, известковый, местами поросший камышами. Купаемся в белой воде, тепло, красиво, вода соленая. На обратном пути останавливаем машину с арбузами, солдаты-узбеки выпрашивают у своих земляков пару штук. Угощаемся!

Поздно вечером поезд трогается, набирает ход, возвращаемся.

Четверка друзей пробирается в тамбур пить спирт.

Окосели мгновенно, с трудом добираюсь до своего места.

Сплю неспокойно, тошнит, под утро вижу забрызганную с обратной стороны форточку.

Прошу принести воды, мою тряпками, все равно заметно.

Наверное, офицеры поняли, но все промолчали.

Только прапорщик подозрительно спрашивал о здоровье, поставив на другой день

в наряд по вагону.

Ничего, обязанностей мало, только принести всем обед-ужин.

Поезд сменяет природные зоны, часовые пояса, и вот он уже в знакомых лесах.

Вечный «дедушка».

До дембеля оставались считанные дни.

Депутаты позаботились о студентах, видно у них было много сыновей.

Одним словом, студентов перестали призывать в армию, а тех, кто служил, отправить на дембель в течение августа-сентября. Таким образом, я навсегда остался «дедушкой», я не «дембель». Может, поэтому я с трепетом отношусь ко всему военному.

Я столкнулся с командиром части - дядюшкой Гзю, выходя из большого общественного туалета в расположении полка. Ситуация, мягко сказать, нештатная.

Скажите на милость, как поздороваться с командиром части, находясь в туалете и застегивая ширинку?

Застегнуть ширинку, приложить руку в голове и сказать: «Здравия желаю!»

Или приложить руку к голове, сказать: «Здравия желаю!», застегнуть ширинку.

Ничего не пришло в голову, кроме как сказать: «Здрасти!»

Командир у нас был умным, хоть и хазарином, и понял нелепость ситуации, тоже поздоровался по-граждански. А затем говорит: «Лось, а ты знаешь, что уходишь на дембель первым?»

«Знаю, товарищ полковник!» - тут я прибавил ему звание, так было принято и обычно приятно подполковникам слышать.

«А за что, знаешь?»

«Наверное, за полигон!» - сказал я.

«И не только! И за всю службу, предшествующую полигону!»

Я постарался побыстрее уйти.

Последнюю неделю службы я провел как на ножах.

Когда Рафа поставил меня в караул, я нес его так, как не нес за все предыдущие полтора года, исполняя в точности все статьи устава, начиная с 169ой.

Когда же он записал меня в предпоследние сутки в караул, я взмолился и попросил не ставить. Куда угодно, хоть в дневальные, только не в караул. А вдруг что-нибудь случится? Оказывается, он так пошутил, зачитав перед строем меня в составе наряда.

За службу я был в карауле девяносто семь раз, дневальным тридцать шесть раз, на кухне девять раз. Сколько раз я был на боевом дежурстве – шестьдесят или сто двадцать, это не знаю, не считал.

Кроме этого, шесть раз съездил в командировки в Молотов, и полигон – почти месяц.

Мне некогда было заниматься ерундой, каждый день был расписан по минутам.

Каждый день либо наряды, либо дежурство, а ведь еще были и занятия по расписанию с девяти до трех – от политподготовки и строевой до тактической и технической.

А сколько раз поднимали нас по боевой готовности – почти каждый день, и не по разу, а по два-три, иногда четыре раза.

Я честно отслужил свои шестьсот один день, за вычетом отпуска в 10 суток с дорогой домой и обратно. А то, что не дослужил, так это не моя вина, а моя удача.

Должно же и мне хоть в чем-то повезти!

Чувство стыда.

И вот он наступил последний день.

Попрощался впопыхах. Друг Быков сунул мне сколько-то денег на дорогу, узнав, что у меня нет. А в полку заминка. Начальник политотдела забрал военный билет, сказал, чтоб задержался еще на сутки, так как завтра будет большое собрание по итогам полигона.

Я было открыл рот, чтоб возразить, и тут же закрыл. Попросил смущенно увольнительную в город, что в полку-то делать? У меня же уже штамп в билете: «Уволен в запас!»

«Конечно! Подойди к командиру автороты, выпишет!»

Морозов, присутствующий рядом, довольно улыбался. Он приехал в город в санчасть с какой-то надуманной болезнью – голова шелушится! Ну, мы-то знали, что он спалил ее под жарким солнцем полигона.

За КПП полка Морозов передумал лечиться, ему вообще было не до службы после полигона, как-нибудь срок пробыть. Мы пошли в кино, фотоателье, столовку.

Вечером я проводил его на точку, а сам вернулся в часть. Что делать в чужом городе, когда я уже мыслями дома?

А утром мучительно дождался собрания. Вдруг появились ребята с точки, которых я уже и не думал увидеть, вчера же простились. А вот они, приехали на собрание.

Мне стыдно было перед ними, я старательно прятал глаза.

Им служить ещё, а я как-будто бросил их, предал, покинул…

Всю жизнь меня преследует это чувство стыда, зачем?

На собрании присутствовал важный чин из города, то ли первый секретарь, то ли председатель горисполкома.

Собрание прошло торжественно. Подвели итоги полигона, оказывается всё хорошо.

О несбитой ракете стыдливо умолчали. А ведь будь боевая обстановка, то от нас бы остались рожки да головешки.

Ну ладно, не мне судить!

Поздравили. Наградили. Присвоили.

Кому сержанта, кому отпуск, кому досрочно офицерское звание….

К моему огорчению моему лейтенанту Леонсьо звание не повысили, а ведь стоило, заслужил. Всё-таки лучший «офицер пуска» дивизии и армии, удачная стрельба на полигоне с помощью пальца Николая Васильевича.

Мне вручили сувенирное радио с глобусом на нем.

При вручении секретарь предложил остаться в городе в горкоме комсомола.

Куда там, я – дурень, бегом из города, домой, к невесте.

А ведь мог согласиться, и всё бы было у меня по-другому!

Девушка на руках.

И вот, наконец, поезд.

Билетов нет, но места в вагонах есть.

Я с каким-то другим солдатом нахожу проводницу и перебираюсь из общего вагона в плацкартный.

Солдат, непонятно каких войск, какого звания, молча и испуганно, следует всюду за мной.

Только под конец пути он разговорился, признался, что едет на дембель из стройбата, отслужил всего ничего – меньше года. Видно, сильная у них была «дедовщина», если даже в пути домой он шарахается от старослужащего.

Непонятно откуда в коридоре вагона образовалась большая лужа воды, то ли крыша протекала, то ли чайный бак разбился?

Но преодолеть эту лужу в тоненьких босоножках девушке, сидящей напротив, было невозможно. Я предложил девушке вынести её на руках.

Она согласилась, нежно обвила меня за шею.

И вот так, с прекрасной девушкой на руках, я вступил на перрон родного города Хазарска. Солнце стояло в зените.

«Хотите - верьте, хотите - нет! А дело было так!» - как сказал бы герой фильма «Полосатый рейс».

А я этому событию тогда не придал никакого значения.