Литературно-обозревательный журнал "Избушка"

Каменные стены замка обильно потели. Вода ручьями стекала по стыкам между камней. У пылающих каминов лежали громадные поленницы дров. Около них суетились несколько грязных оборванных слуг с большими толстыми палками в руках. Посреди зала стоял ряд длинных дубовых столов с сидящими вдоль них людьми в дорогих одеждах. В конце стола под массивным собственным портретом восседал сам король.

Монарх был печален. Сегодня околела его любимая собака Дикси, и весь этот пир был тризной по поводу ее кончины. Король был мрачен, гости тоже...

За столом слышалось громкое чавканье, треск костей, шум наливаемого вина, хриплые отрыжки и чмоканье оплеух. Никто из гостей не решался подать голос первым.

Наконец, один из баронов не выдержал молчания:

- Ваше Величество! - сказал он, поднимаюсь из-за стола, - Прикажите позвать на пир вашего шута.

Король посмотрел вопросительно. Этикетом, впервые веденном во дворце два месяца назад, присутствие шута на тризне возбранялось. Но этот барон не мог знать об этикете - он лишь вчера вернулся из далекого военного похода против своенравного вассала короля.

- Ваше Величество, - продолжил барон, - В народе говорят, что ваш шут - король шутов, и может...

Согласный кивок короля прервал барона, и тот быстро сел, утирая со лба выступивший от страха пот.

- В сорочке ты родился, - прошептал ему сосед, - Другого бы за это четвертовали, - и тут же отвернулся.

Барон не стал вдаваться в подробности. Он и сам видел испуганные глаза придворных, их нежелание смотреть в его сторону.

Челюсти продолжали работать. Взгляды прилипли к двери, где стаяли два стражника с алебардами, перекрещивая ими вход. Под эти алебарды нырнул по знаку короля один из слуг.

В зал, раздвинув алебарды руками, вошел моложавый мужчина с красивым, приятным лицом, в шутовском колпаке и при воротничке с бубенцами. Плотно облегающий его мускулистое сильное тело костюм был двух цветов: правая сторона -черная, левая - красная.

- Ваше Величество, к вашим услугам, - сказал он, и с достоинством поклонился.

По рядам присутствующих пронесся довольный смешок. Но тут же стих.

Король был мрачен. Он долго и грозно смотрел куда-то мимо шута, а потом перевел взгляд на барона.

Тот вскочил, держа кубок с вином в вытянутой вперед руке.

- Шут, - сказал барон, - Его Величество скорбит. Сделай так, чтобы змея печали выползла из его сердца.

- Ваше Величество, - ответил шут, встречаясь взглядом с королем, - у меня больна дочь. Я прошу разрешить мне не участвовать в пире, а идти к ее постели.

Рыцари недовольно загудели. Король сжал правый кулак. Стародавний сабельный шрам. тянущийся от пальцев под рукав, побагровел, а потом даже посинел.

- Шут! - взревел не привыкший к этикету барон, - Не забывай, что ты - раб короля.

Рука его легла на меч.

Король лишь взглянул в сторону барона - и тот сел, раздувая в гневе ноздри и скрежеща зубами.

Два соседа барона постарались отодвинуться от него по лавке.

Шут, как и все здесь, заметил это. Лицо его исказила не то усмешка, не то гримаса. Он сорвал с головы колпак им швырнул его оземь. Бубенцы на воротнике весело зазвенели.

- Я - король шутов! - произнес он гордо, - И попрошу обращаться со мной сообразно сану.

Облегченный смех обнажил зубы пирующих.

- Не смейтесь! - дерзко заявил шут, - Я не шучу. Я презираю вас. Всю жизнь я дозволял вам смеяться надо мной. Теперь смеюсь над вами... - он оскалил рот свой в зловещей улыбке и размеренно, как карканье, произнес:

Зал притих. Даже собаки перестали грызть кости и уставились на шута.

А тот продолжил:

- Кто вы, сидящие здесь предо мной? Грязные, неумытые скоты, живущие за счет королевских подачек и ненавидящие друг друга! Жадная свора ублюдков, не знающих кто ваш истинный отец, ибо матери ваши - все шлюхи. Вы - не отцы своих детей, ибо в час, когда вы здесь протираете штаны и заглядываете королю в глаза, ваши слуги брюхатят жен ваших. Вы ожирели от лени и злости, словно стадо свиней, горсть вшей на теле прокаженного...

- Ты шутишь... - глухим голосом прервал его король.

В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь выстрелами дров в камине.

- Ты шутишь, - повторил король.

- Нет. Ненавижу.

- Ты шутишь со мной, - сказал король.

От звука рассерженного голоса его бывало и кони падали замертво.

- Нет, король. - криво улыбнулся шут, - Я не могу веселить убийцу моей дочери.

- Ты слишком дерзок, шут! - крикнул кто-то из рыцарей.

- Я хочу, чтобы ты меня развеселил, - медленно проговорил король, не отрывая взгляда от шута, - В последний раз...

- Нет, король, не могу.

- Мою любимую, шут, - потребовал король, - Спой.

Шут взял в руки лютню.

- Опустилось солнце за златые горы,

Отзвенели росы, плача под ногами... - пропел он речитативом.

- Нет, шут, - перебил песню король, - не то... Хочу веселую.

- Король, я не могу веселое. Прошу меня отпустить.

И шут, поклонившись, сделал шаг к выходу.

- Стража! - приказал король.

Голос его нимало не повысился, но слово это словно взорвало тишину.

Оба стража преградили шуту путь алебардами.

- Пой веселое, шут, - сказал король, - И я тебе все прощу.

- Король, я должен идти к своей дочери, - ответил шут, продолжая стоять спиной к нему, - Отпусти меня.

Это звучало, как вызов. Рыцари повскакивали с мест и схватились за мечи.

- Взять его! - приказал король.

Четверо стражников мигом возникли из-под тонущих в полутьме ниш и окружили шута.

Шуту завернули руки за спину и проволокли через весь зал к дальней двери.

Король встал и пошел следом Свита и гости остались на местах...

В пыточной камере полыхал камин. На жаровне калились клещи, рядом висели цепи и зловещего вида приспособления. У мехов потел подручный палача, а сам палач затягивал ремни за спиной шута.

Король дал знак стражникам удалиться. Сам сел в кресло, услужливо передвинутое подручным из угла в центр камеры, приказал:

Заплечных дел мастера ловко подхватили спеленатого кожаными ремнями шута и перенесли в дальний угол, поставили под толстой, но весьма потертой посередине балкой, вделанной торцами в каменные стены. Палач привязал перекинутую через нее веревку к рукам несчастного и обернулся к королю в ожидании приказа.

- Ты почему так сказал, шут? - спросил король. Голос его был глух и казался безучастным.

Шут ответил не сразу. Он долго смотрел на камин, пожирающий холодный воздух подземелья и с ревом вышвыривающий языки пламени от дров в трубу, потом спросил:

- Король, ты не забыл о нашей первой встрече двадцать лет тому назад?

- Девятнадцать.

- Ты помнишь, король?

- А теперь даже забыл мое имя!

- Нет, шут, помню.

- Я был веселым учеником столяра, сумевшим развеселить тебя, когда ты приказал спалить мастерскую моего хозяина.

- Я его помиловал.

- Потому что забыл о нем и увлекся мой.

Король на секунду задержался с ответом, но согласился:

Шут с трудом сохранял равновесие и лишь чудом не падал - ноги его, туго стянутые ремнями, набухли от притока крови немели. С печалью и болью на лице всматривался он в угрюмое лицо властелина полумира, хозяина многих тысяч жизней, от которого сейчас зависела и его жизнь.

- Двадцать лет я веселил тебя, король, - продолжил он, - И лишь ты один во всем мире понимал мои шутки до конца и не считал меня дураком.

- И ты уважал меня...

- Рискну сказать, что любил...

- Да, шут, - признался король и тут.

Несчастный замолчал, а король, не зная что говорить после таких слов, молча рассматривал лицо человека, которого долгие годы считал своим другом.

Палач приопустил веревку в надежде, что пытки не будет и все уладится одними разговорами. Его сын дружил с дочерью шута еще с тех пор, когда бегали они по королевскому двору босиком в одних рубашках. Матери их называли малышей женихом с невестой.

Подручный палача - его однажды шут спас от смерти, вытащив из бурной реки - вытер пот со лба, расстегнул пуговицу у шеи и перестал качать меха.

Король сел поудобней и отвел взгляд от шута. Ему припомнилась игра, придуманная шутом несколько лет тому назад. На все вопросы короля и его семейства шут целую неделю отвечал лишь "да" и "нет". Тогда они очень позабавились. Сейчас со своими "да, шут" в качестве шута выступил он.

- Поднять его на два пальца! - приказал король палачу.

Тот повис на веревке.

- Тебе больно шут?

- Когда предают, больнее.

Левая бровь короля дернулась. Шрам, рассекающий ее пополам, побагровел. А когда шрам багровел, знали все в его державе, ярости короля не было предела.

- Мне больно от твоих слов, шут. Меня тоже предавали... - и усмехнулся, - Но потом жалели об этом.

- Король.. - сказал шут, глядя в пол, ибо заведенные ему за спину руки вывернули его повисшее над полом тело, - Отпусти меня к дочери.

- Еще... на три пальца, - потребовал король, - Тебе стало больнее, шут?

Шут поднял голову и посмотрел на короля. Жилы на его шее набухли, глаза налились кровью.

- Значит, не отпустишь... - прохрипело он, - Я знаю тебя.

- У меня умерла Дикси, шут. Кто-то из дворни облил ее кипятком.

- Это... была... моя дочь... - выдавил шут, - Случайно.

Говорил но тяжело, с прихрипом. Лицо его налилось кровью, побагровело, стало бесформенным, глаза вывалились из орбит и, не мигая. смотрели на мучителя.

- Ее наказали? - поинтересовался король.

- Даже слишком...

- Нет... обварили кипятком....

Слова словно застревали в шуте, а слеза, омывшая налитый кровью глаз, казалась красной.

- Правильно, - сказал король довольным голосом, - Кто приказал? Надо наградить.

Тело шута дернулось, словно от удара.

- Она - моя дочь! Она... человек!..

Королю услышанное показалось столь нелепым, что он затрясся телом, как бывало с ним в дни, когда слышал особо удачные шутки шута. Когда же отсмеялся и вытер в глаз слезы, сказал:

- Человек, говоришь?... Она - раб мне. И ты - мой раб. И весь народ - мне рабы по воле Божьей... шевельнул пальцем в сторону палача, приказал, - Спустить его!

Шут плашмя упал на пол.

Подчиняясь молчаливому приказу королевского взгляда, палач перевернул шута на спину и обдал ему лицо водой из стоящего у камина ведра.

Глаза шута открылись.

- Король... - сказал он, - Бог тут не при чем. У тебя сила.

Король улыбнулся:

- Ты меня разлюбил, шут?

Шут молчал.

- Палач! Приготовь клещи.

И шут ответил:

- Я никогда не любил тебя, король.

Но королю все еще было весело.

- А мне кажется, - сказал он с улыбкой на лице, - мы были друзьями.

- Редко, король.

- А ты смелый, - признал король, сам удивляясь нотке уважения в своем голосе.

- В битвах не трусил.

Король вспомнил битву пятнадцатилетней давности. Тогда его сразил мечом подкравшийся сзади рыцарь и чуть не затоптал копытами. Безоружный шут бросился на рыцаря и сверзил его с коня. Тогда он одарил вассала правом жениться на первой красавице из всех служанок двора и даже не воспользовался собственным правом первой брачной ночи. Год спустя шут один пленил трех рыцарей с их оруженосцами и был за то пожалован правом жить с семьей при королевской кухне. И так было всегда: за каждый подвиг шут получал вознаграждение. Но прошлые вины - ничто в сравнении с виной сегодняшней. Долг короля - казнить, а миловать - забота Бога.

- А здесь? - спросил он.

- Здесь страшнее, - признался шут.

Цвет лица его оставался багровым, но дышал он уже легче.

- Плети! - приказал король.

Палач снял с крючка плеть

- Нет! Не ту! - стал сердиться король, - Вон ту! Хлесткую!

Подручный подхватил шута за плечи и взвалил на топчан. Палач приготовился сечь.

- Страшно? - опять спросил король.

Шут ответил:

- Когда предают - страшнее.

- Ты стал повторяться, шут... - заметил король и приказал, - Двадцать.

Плеть стала равномерно ходить вверх-вниз, вверх-вниз, до хруста вытягивая руку палача.

- ... Одиннадцать... двенадцать... - считал король, - тринадцать...

Сквозь платье шута просочилась кровь.

- ... четырнадцать... пятнадцать... Хватит!

Рука палача опустилась.

- Почему тебя жаль, шут?

Тот молча поднял голову и посмотрел королю в глаза.

- Еще пять... - выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Король откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и приказал:

- Еще шесть.

Плеть засвистела вновь.

После двадцать первого удара палач опустил плеть и глянул на короля.

Жгучая ненависть горела в его глазах.

- Вон! - приказал король, - все вон! Оставьте нас одних!

Стража и палачи, толкаясь в дверях, поспешили выполнить приказ.

Взгляд короля переместился на мокрую от крови и брошенную на пол плеть.

- Мы одни... - прохрипел шут.

- Что ты сказал? - переспросил король, - Ты что-то сказал?.. Ну, чего молчишь?..

Он медленно сполз с кресла, опустился на колени перед топчаном с шутом и тронул ладонью его волосы.

- Ну, скажи же, скажи!.. Ты же мне друг... - и добавил, - единственный.

Шут не отвечал.

Король взял голову его в руки и приподнял ее.

- Со всего мира лишь ты один понимал меня и не требовал никакой платы за это. Не требовал ни сана, ни почестей, а совет давал шуткой, незаметно... - торопился высказаться он, - мы двое в этом мире. Больше никого нет. Открой глаза... Слышишь? Открой!..

Веки шута приподнялись.

- Она - моя дочь... Она... человек... - прошептал он спекшимися губами.

- Я оживлю ее. Дам лучшего врача!

Но шут прервал:

- Что взамен?

Они достаточно долго знали друг друга и понимали с полуслова.

Король положил голову шута поудобнее, но так, чтобы и сам мог видеть его глаза, вернулся на кресло, сел в него и сказал:

- Я - король. И долг моих вассалов - подчиняться мне беспрекословно. При моем отце были раздоры, и король не имел силы. Теперь я всемогущ! К слову сказать, в этом есть доля и твоих заслуг. Ты умел быть полезным и оставаться незаметным при этом. Но для всех я - первый после Бога. И ты должен сделать так, чтобы я им и остался.

- Ты хочешь моих извинений, кроль?

- Во имя нашего дела, - ответил он, и добавил, - Общего дела.

- Хорошо, - согласился шут; изо рта его протекла струйка крови, - Повеселю... Ты двадцать лет не замечал меня...

- Так надо, - сказал король и поднялся с кресла.

- Шута повесить! - приказал король на следующее утро, - ей-богу, никогда так не веселился, как вчера!