Литературно-обозревательный журнал "Избушка"

Франсуа Мебон, по прозвищу Жаворонок «Наши времена»

- Именем госпожи графини, открывай, каналья! – удары алебард в дверь, заставленную изнутри скамьями и поставцами, наскоро сваленными у порога, чтобы преградить дорогу преследователям, становились всё сильнее.

- Открывай! - голоса слышались яснее, свободно проникая сквозь щели, пробитые в дереве двери.

Антуан д’Аршамбо затравленно озирался, ожидая, когда же наконец перемычка между ним и его врагами рухнет или разлетится в щепы. Несколько слуг, оставшиеся с ним, когда сегодня утром внезапно замок окружили всадники в блестящих латах, а стража немедленно пропустила их внутрь, загораживали сейчас д’Аршамбо собственными телами. Те воины ворвались, словно толпа варваров, перебили людей, отряженных в Веритэ бароном для охраны д’Аршамбо, назначенного наместником в графство. Престарелый сенешаль де Вертадон, о котором д’Аршамбо говорили, будто он дряхлый старик, почти выжил из ума, впал в детство и пускает слюни в своем маленьком домене в Фо, вдруг явился, словно святой Георгий, разметал людей д’Оэна, а сам д’Аршамбо спасся чудом во время всеобщего избиения и заперся в отдаленном покое графского замка.

Дверь содрогалась и жалобно скрипела. Д’Аршамбо расширенными бешеными глазами смотрел, как сквозь пробоины в дереве проникали сверкающие лезвия, кое-где бурые от крови. Д’Аршамбо взвесил меч в руке и приготовился сражаться.

Рыцари ворвались в проем, и бессильные удары д’Аршамбо по их защищенным доспехами плечам и спинам ничуть не вредили им. Д’Аршамбо топтали, кололи, рубили. Он кричал, как кричит забиваемый зверь – страшно, обреченно. Кровь заливала глаза, лицо, обрызгала всё вокруг. Кто-то, сильно ударив, наконец с хрустом сломал ему позвоночник. Уже мертвое, тряпично-поддатливое бесформенное тело с висящими лохмотьями мяса рыцари волокли во двор, чтобы повесить труп на замковой стене. Под радостный гогот д’Аршамбо вздернули над толпой.

Тибо отвернулся.

- Напрасно, мессир Тибо, вы брезгуете кровью, - заметил ему сир де Вертадон. – Нет ничего приятнее зрелища мертвого врага. Я словно помолодел лет на тридцать с тех пор, как этот пес д’Оэна издох и его смрадное дыхание не отравляет воздух нашего графства.

Франсуа внимательно разглядывал слегка раскачивавшийся труп д’Аршамбо. Солдаты потешались тем, что, когда мертвец замирал на месте, концами пик толкали его, и этот страшный маятник снова приходил в движение.

- Понимает ли она, что натворила?

Леофраст, не расслышав, наклонился к поэту:

- Вы что-то сказали, Франсуа?

Тибо, бледный как мел, умоляюще обратился к сенешалю:

- Снимите же его, пожалуйста! Не мучайте мертвых!

Сенешаль лишь снисходительно усмехался, наблюдая за искренними бесхитростными забавами солдат.

Франсуа взял Тибо за плечи и развернул его спиной к повешенному:

- Не в силах видеть – не смотри. Пусть остается так, как есть – этого уже не остановить.

- Не остановить чего? – переспросил обеспокоенный холодно-спокойным тоном друга Тибо.

Франсуа обвёл своим единственным глазом всех столпившихся в просторном дворе: арбалетчиков в кожаных дубленых куртках, пехотинцев в простеганных кафтанах с металлическими бляхами, рыцарей при полном вооружении, их оруженосцев и всех, кто по своей воле либо по воле своего сеньора отправился в набег на графский замок. Над зубцами крепостной стены всходило спелое синее небо, ясное, словно доброе предзнаменование.

- Она просто не понимает, что сделала. Она всегда боялась междоусобной войны – и вот она сама начинает эту войну, приказывает начать её. Что, если д’Оэн пошлет сюда своё войско, что, если он убедит короля собрать армию – против нас? Мы – бунтовщики, которые подняли оружие против д’Оэна на свой страх и риск. При случае графиня первая отречется от нас, поскольку она не должна ничего знать о наших поступках, иначе её тоже будут судить за неповиновение королю, за мятеж против короны, коль скоро Генрих – её сюзерен.

- Не понимаю вас, мессир Жаворонок, - пожал плечами сенешаль. – Если вы испугались наказания – вас никто не держит. Вы – трубадур, человек вольный, и никто, поверьте мне, не заставляет вас, поэтов, участвовать в битвах – это дело рыцарей.

Франсуа покачал головой.

- Я никуда не уйду, сир де Вертадон. Я не боюсь сражений. Я боюсь того, к чему они приведут нас.

Старый сенешаль засмеялся:

- Они приведут нас к победе, мессир Жаворонок. Вперед, Веритэ!

Воины дружно откликнулись на этот призыв. Франсуа склонил голову.

Сенешаль выслал во все концы графства гонцов, которые должны были оповестить владельцев замков и бальи городов о том, что отныне в Веритэ распоряжается сенешаль де Вертадон. Один из вестников по дороге заехал ненадолго на мельницу близ Монкри, переговорил о чем-то с мельником и тут же проследовал дальше. Ночью, стараясь не привлекать внимания, из Монкрийского монастыря выехали пять человек и помчались по Малерской дороге на север. Останавливаясь на лесных заставах лишь для того, чтобы наскоро поесть и сменить уставших лошадей на свежих, они быстро продвигались к Брионе – пароль, который они называли комендантам застав, немедленно доставлял этим людям всё требуемое.

К переправе через реку пятеро подъехали на закате, и вскоре они оказались в Кар-дез-Анже. Там им указали новый большой дом городского прево, где на время остановился барон д’Оэн со своей свитой. Пятеро проехали мимо особняка прево, а в конце улицы разъехались в разные стороны.

Когда стемнело, один из них пешком вернулся к дому прево и тихо постучал. Ему открыли и, выслушав, впустили внутрь. Слуга проводил гостя в тесную темную комнатку и попросил подождать. Посетитель уселся в единственное кресло и принялся изучать лепнину, густо покрывавшую балки потолка.

Через несколько минут вошел улыбающийся барон, держа в руке выточенную из яшмы пешку с серебряным ободком, охватывавшим основание шахматной фигурки. Посетитель и не подумал встать.

Барон слегка нахмурился и высокомерно спросил:

- Что у вас ко мне за дело?

Посетитель наклонил голову на бок и заговорил, пренебрежительно растягивая слова:

- Вы, я вижу, играли в шахматы, мессир барон? С кем же? Конечно, с графиней Веритэ! Кто побеждает?

Барон смерил сидящего взглядом. Тот ответил нагловатой улыбкой.

- Я к вам, мессир барон, с важной новостью. Антуана д’Аршамбо убили взбешенные сеньоры графства Веритэ, и теперь там полыхает мятеж. Они посмели восстать против вас, господин барон. Их предводитель – дряхлый старик сенешаль де Вертадон, хотя одному Господу Богу известно, для чего этому столь преданному своим графам псу понадобилось бунтовать.

Барон спокойно перебрасывал пешку из руки в руку.

- Сколько вам заплатить за дурные вести? Я прикажу своему казначею отсчитать вам золото, – равнодушно спросил он, поворачиваясь, чтобы выйти.

- Не золото, - последовал неторопливый, с ленцой, ответ. – Я услужил вам по желанию моего духовного отца, Великого Инквизитора Франсии.

Барон остановился в дверях. Не оборачиваясь, он бросил собеседнику через плечо:

- Нет никакого Великого Инквизитора Франсии. Нет никакой Инквизиции.

- О, если бы! – притворно вздохнул гость. – К моему глубочайшему сожалению, наша Святейшая Инквизиция живет и благополучно здравствует. Впрочем, вам это известно не хуже меня. Мессир барон, не притворяйтесь – не перед кем. Хорошо, если это так уж необходимо, я назову вам пароль. Sed libera nos…

Посетитель вдруг запнулся, растерянно водя глазами по потолку. Несколько раз он даже прищелкнул пальцами, помогая себе вспомнить окончание пароля. Барон потерял терпение и повернулся к нему лицом. Неожиданно гость от души расхохотался и без запинки нараспев прочитал:

- …mais delivre nous, Sire, a malo, de tout mal et de cruel martire! Теперь довольно, мессир барон? Меня прислал к вам отец Трувера-Вайон. Он считает, что вам может понадобиться моя помощь.

- Я в ней не нуждаюсь.

- Будто бы? Я чудесно умею составлять яды и… противоядия. Так что…

Барон решительно перебил посетителя:

- Нет! Я благодарен вам за сообщенные известия, но теперь делать вам здесь больше нечего. Передайте поклон отцу Вайону. Прощайте!

Гость остался сидеть, покачивая носком сапога.

- Мессир барон, не думаете ли вы, что я осмелюсь вернуться к Великому Инквизитору и доложить, что не выполнил его приказание? Упаси меня всемогущий Бог от этого! А как расстроится отец Великий Инквизитор, когда узнает, что вы один, среди врагов - Infixus sum in limo profundi et non est substantia . Нет, мессир барон, я останусь при вас, - он встал и добавил внушительно:

- Вы же сами прекрасно понимаете, что яды – не единственный мой талант. И что это – неплохой предлог поступить к вам на службу. Однако на самом деле у меня совсем другая миссия.

Барон сжал пешку в кулаке.

- Как вас зовут?

Посетитель слегка поклонился:

- Морторан де Верней, нунций Великого Инквизитора Франсии, отныне - лекарь барона д’Оэна.

В это время Клер в одиночестве скучала над шахматной доской – Робера куда-то позвали, и он ушел, не окончив партию. Наконец он вернулся. Клер с изумлением смотрела на человека, который появился вместе с Робером. Незнакомец приятнейшим образом улыбнулся и склонился в почтительном поклоне. Он был высок, строен, светловолос, все движения его были изящны, точны, по-кошачьи вкрадчивы.

- Я, мадам, - сказал он, опускаясь на одно колено перед Клер, - смиренно молю вас принять мою службу. Я - новый лекарь в свите мессира барона… и вашей.

Клер оглянулась на Робера – тот был поглощен приведением в порядок шахматной доски. Заметив, что он расставляет фигуры заново, Клер обратилась к нему с упреком:

- Мы же не закончили партию!

Робер, не поднимая голову от рядов шахмат, ответил вполголоса:

- Я признаю, что проиграл.

Де Верней поднялся, улыбаясь и придавая лицу выражение бескорыстной услужливости. Клер обернулась к нему.

- Мадам, по воле мессира барона я приставлен к вам – меня известили, что вы недавно претерпели некоторые весьма неприятные лишения. Мессир барон опасается, что они могли принести вред вам, мадам, а я обязан следить за вашим добрым здравием.

Клер милостиво кивнула лекарю:

- Если вам доверяет мессир барон, то вы достойный человек, мэтр де Верней. Не хотите ли сыграть со мной?

- О! – почтительно рассмеялся де Верней. – Я заранее сдаюсь, мадам. Попасть в плен к столь прекрасному противнику - счастье несравнимо большее, нежели победить. Но всё же позвольте мне попытаться.

Барон уступил своё место за доской де Вернею, и игра началась.

Глава двадцатая

Чьи-то в доме шаги -

Здравствуй, гость, заходи,

Разговором меня ты развесели.

Подарю тебе я своё кольцо –

Ты назавтра опять ко мне приходи.

Подарю за это тебе кольцо –

Только завтра опять ко мне приходи.

Кларисса-Аньеза-Рене, графиня Веритэ «Кольцо»

Вскоре де Верней стал необходим – он был образован, знал на память множество стихотворений, lais bretons и даже романов. Он восхищал Клер чтением наизусть отрывков из романа о Вальтере Шемонском, чем расположил её к себе. Барон нанял большое удобное плоскодонное судно, чтобы доплыть до Друа, но в долгом путешествии по реке нечем было занять досуг. Для Клер же плавание благодаря де Вернею превратилось в чудесное время, когда она наконец могла отдохнуть от постоянной тряски верхом или в носилках и заняться тем, что ей нравилось – поэзией.

Увядающие осенние берега преображались, когда де Верней начинал негромко вести рассказ о подвигах легендарных рыцарей так, словно он сам присутствовал при этих событиях:

- И вот наш рыцарь при дворе.

С улыбкой светлой на лице

Навстречу вышел сенешаль:

«Вернулись вы – прощай, печаль!

Как горевал наш государь –

Не тосковал так даже встарь,

Когда безбожный Голедйль

Наш край за несколько недель

Опустошил и разорил,

И лучших рыцарей сгубил.

И только с помощью Христа

Мы чудом выжили тогда:

Святой отшельник брат Мелó,

Взяв в руки крест, святой водой

Он великана окропил,

Молитву тут же сотворил -

И бездыханным пал злодей

Под ликование людей».

Был Вальтер к королю введен –

Обнял его Гримуарóн,

Просил прощения за гнев

В присутствии придворных всех,

И рыцарь короля простил,

Как добрый друг-христианин.

«Где были вы, мой паладин?

Прошла пора трех лютых зим,

И три весны, и лета три,

Три осени давно прошли,

Мы ждали вас назад – вас нет.

От слез померк в очах нам свет.

Поведайте нам поскорей,

Где были вы?» - «Гостил у фей», -

Ответил Вальтер королю. –

«Я королеву их люблю.

Я ей поклялся на мече

И кровью, что во мне течет,

Что вскоре злобный чародей

Погибнет от руки моей.

Немало совершил грехов

Волшебник, вождь других волхвов –

Он королеву фей в лесу

Предательски застиг одну,

И в сердцевину дуба он,

Погруженную в странный сон,

Её навеки заточил,

Такой зарок он положил:

«Пока твой дуб не на холме,

В тюрьме сей мучаться тебе,

Страдая болью каждый миг.

Пугать зверей твой будет крик,

И путник мимо не пройдет –

И минет день, и минет год,

Пока сей мир пребудет жив,

От чар не отрешишься ты!»

Воскликнул скорбно тут король:

«Достоин смерти волхв злой!

Он беззащитную сгубил,

Но, слава Небу, паладин,

Вы королеве помогли –

Я знаю, вы её спасли

Не испугал бы вас колдун –

Силен в вас благородный дух!

Но продолжайте ваш рассказ –

Я перебил, простите, вас».

И Вальтер молвил королю:

«Я вас, мой сир, за то ценю,

Что вы сочувствуете всем,

Кто оказался в злой беде.

Когда я выехал от вас…» -

«То был недобрый, друг мой, час!» -

«В сердцах я прочь погнал коня,

Во тьме, не видя света дня.

Я, каюсь, был тогда взбешен

И нашей ссорой удручен.

Себе противника искал

Я средь далеких грозных скал,

Чтоб выместить на ком-нибудь

Обиду, что терзала грудь.

Я вспомнил, сир, что Альтеклер –

Долина мерзостных химер,

Хватающих исподтишка

Детей крестьян из шалаша,

Чтобы потом их плоть пожрать

И в кости их затем играть.

И я, всем сердцем закипев,

Себя привел в тем больший гнев,

И, шпоры в бок коня вонзив,

Помчался я к жилищу див.

Вход в Альтеклер вел внутрь горы,

Чьи недра словно ночь темны,

И я, на Бога положась

И Михаилу помолясь,

Вошел под свод дороги той,

Что стать могла моей судьбой.

И тут услышал я - вокруг

Бросали камни сотни рук,

Я увернуться смог едва

От каменного валуна.

Но я молитву сотворил –

И чудища лишились сил.

Я путь свой молча продолжал,

Пока не въехал в новый зал –

Тогда поднялся жуткий вой,

Мой конь отпрянул боевой,

Но я сдержал его в узде

И обратился к темноте:

«О силы ада! Повредить

Вы мне вовеки не смогли б –

Ведь вделан в рукоять меча

Кусок пречистого креста.

Кого коснусь своим мечом,

Тот будет мертв, клянусь я в том!»

И сразу смолк ужасный крик,

А я же дальше в глубь проник.

Вдруг мне в лицо пахнул огонь –

Встал на дыбы мой верный конь,

А стены источали жар –

Но я не дрогнул, не бежал.

Я сквозь огонь пустил коня

И вновь увидел чудо дня –

Пещера вывела меня

В долину, где хотел быть я.

Но что за страшная земля!

Была она раскалена,

И камни плавились, как лед,

Никто живым там не пройдет.

Я чувствовал, как страшный жар

В уме моем творит пожар -

Мутился разум оттого,

Что жар палил меня всего.

Не мог я повернуть назад –

Какой тогда бы бросил взгляд

На рыцаря любой вассал,

Узнав, что в страхе тот бежал?

Я осенил себя крестом

И, нашим Господом ведом,

Хотел долину пересечь,

Хотя б пришлось костьми здесь лечь.

«Постойте, рыцарь мой мессир!» -

Вдруг чей-то голос удивил

Меня - среди горячих скал

Я никого не увидал.

«Не торопитесь к смерти в пасть –

Всегда успеете вы пасть,

Но лучше умереть в бою,

Чем зря потратить жизнь свою!» -

«Но где вы? Я не вижу вас!» -

«Я зрим не для обычных глаз,

Но вам, мессир, я так и быть

И облик свой готов открыть!»

Тут золотой сгустился свет,

Едва ли солнце ярче – нет!

У ног коня увидел я

Сидел – о чудо! – лис Рейнар!

Он, шкурой золотой покрыт,

Имел такой приветный вид,

Что я доверился ему

Как другу, а не как врагу.

Вы знаете, чудесный лис

Избавил город Эрль от крыс,

Сразившись зубом и когтем

С крысиным злобным королем,

Который требовал, нахал,

Чтоб город каждый год давал

Ему ужаснейшую дань –

Помимо хлеба и вина

Одну из самых лучших дев,

И он, о изверг, стыд презрев,

Несчастных мигом пожирал,

Их кости истово глодал.

Рейнар спустился в лабиринт,

Которым город был изрыт,

И, смерти избежав с трудом,

В бою сошелся с королем

И храбро горло перегрыз

Наизлобнейшему из крыс.

«Мессир Рейнар», - склонился я,

Чтя в нем героя-храбреца, -

«Вы помогли бы мне весьма,

Когда бы провели меня

Сквозь этот ярый адский жар,

Где в склоне гор построен вал

Защитой крепости химер.

Я должен показать пример

Мерзейшим тварям – и на них

Когда-нибудь найдется бич

И покарает их за всё

Содеянное ими зло».

Вот что ответил добрый лис:

«Там замок на скале повис,

Войти в него – не так легко,

Он расположен высоко,

На стенах воинов не счесть.

Ум отступить велит!» - «Не честь!

Мой славный друг, я не могу

Оставить жизнь людей врагу.

Вы не могли вы мне помочь?» -

«Ну что ж», - сказал он. – «Я не прочь.

Щадить химер мне с руки –

Они противны и гадки.

Мессир мой, следуйте за мной!»

И мы спустились в дол пустой.

Земля пылала, воздух жег,

По небу дымный смрад потек -

Но там, где лис успел ступить,

Он землю вмиг смог остудить.

Как по настилу ехал я –

Лис впереди шагал меня,

Свободный пролагая путь,

И задержался отдохнуть

В тени огромнейшей скалы.

Уж стены крепости видны

На неприступной высоте,

А чудища грозили мне

Когтями крыл и хваткой лап –

Но лишь на них я бросил взгляд,

Они попятились вовнутрь,

Боясь, что я могу швырнуть

В них метко камнем, и тогда

Не миновать бы им греха.

По дороге судно барона сделало небольшую, на сутки, остановку в Волере, где Роберу нужно было принять какие-то дела на берегу, в городе, и он отлучился. Де Верней и Клер, вынужденные развлекать друг друга, сидели в каюте над книгой известного флорентийского предсказателя Альметти, умершего ещё в прошлом веке в тюрьме оттого, что его пророчества, открытые правителям Падуи, гласили, будто вскоре их трон падет, а государство станет данником Рима. Время подтвердило правоту Альметти, и его прижизненные откровения стали внимательнейшим образом изучаться.

Клер утверждала, что предсказаниям гадателей, если только они не отъявленные шарлатаны, следует верить, поскольку предостережения такого рода часто сбываются. Напротив, де Верней полагал, что астрологи и провидцы пользуются доверчивостью людей и их тягой к чудесам. Спор, впрочем, протекал без особой горячности – какая-то лень разлилась по всему судну, превратив его в зачарованный остров.

- О каких же скучных вещах мы с вами рассуждаем, мадам, - проговорил де Верней, небрежно листая книгу. – Будто мы, наконец оставшись наедине, обязаны соблюдать все эти надоевшие правила.

- Правила чего? – спросила Клер.

Де Верней поднялся с книгой в руках, обошел вокруг стола, разделявшего их, остановился за креслом Клер и положил фолиант на стол.

- Видите ли, мадам, - произнес он, одной рукой придерживая раскрытую страницу и наклоняясь к уху Клер. – Видите ли, мадам, грех… Что есть грех? Не более чем принятая в схоластике условность. Сами богословы толкуют это понятие на тысячу разных ладов – а простому неученому человеку так легко запутаться в…

Клер не повернула головы и не сделала ни одного протестующего жеста, когда рука де Вернея плавно переместилась с книги на её ладонь, лежавшую на подлокотнике кресла. Когда он наклонился и заглянул в её лицо, чтобы поцеловать, она тихо улыбалась.

- …Запутаться в пороке, мой Морторан, - закончила Клер фразу, благожелательно отвечая на осторожный, бережный поцелуй де Вернея.

Морторан посмотрел ей в глаза – Клер слегка отстранилась и приложила палец к губам:

- Не здесь. Не сейчас.

- Отчего нет? – мягко усмехнулся он. – Мессира барона как раз нет.

Клер взяла де Вернея за подбородок:

- Не хочу разбавлять удовольствие тревогой и вздрагивать от каждого шороха. Знаешь, что он сделает с тобой, если только заподозрит?

Де Верней снова поцеловал её.

- Знал бы он, что я могу с ним сделать…

Клер насмешливо-ласково скривила губы:

- Не хвались заранее тем, на что не способен, милый.

- Мадам, как вы думаете, почему меня взяли в вашу свиту, хотя барон терпеть меня не может? Тому есть маленькая, ничего не значащая причина… - он коснулся губами уха Клер и едва различимо прошептал:

- Я – наследный принц всей Святейшей Инквизиции Франсии.

Клер лениво обернулась к де Вернею:

- Так-так, мой Морторан. Ты – дофин, а я – графиня. Почему бы тебе, когда ты будешь коронован, не вспомнить о том, что государю нужна достойная его величия и власти супруга? К сожалению, - вздохнула она, - нам очень мешает барон д’Оэн, который никому не уступит ни меня, ни Франсию.

- Все люди смертны, как говаривал святой Денисий.

- Да, я совсем позабыла! – легко качнула Клер головой. – И сколько же отпущено жить барону?

- Столько, сколько пожелаете вы, мадам. И Бог, разумеется.

- И Бог, - повторила Клер.

С пристани послышались голоса. Де Верней невозмутимо убрал руку с руки Клер и вернулся на своё место. Клер спокойно продолжила разговор, который словно и не прерывался:

- …всё же мэтр Миль Гайар, нужно признать, неплохо знает своё ремесло, в чём не поручусь за этого итальянца Альметти.

- Но, мадам, - вежливо возразил ей де Верней, которому в тот миг все предсказатели мира были глубоко безразличны. – Нет никого искуснее в изучении хода светил, чем итальянцы, исключая, быть может, одних неверных, хотя… Мессир барон! – де Верней поспешно поднялся и поклонился вошедшему Роберу.

Клер тоже встала.

- Ваши дела были удачны, Робер?

- Вполне, - ответил он, присаживаясь и устало прикрывая глаза веками. – Мэтр, мой слуга жалуется на рези в животе – осмотрите его и дайте какое-нибудь из ваших зелий.

- Слушаюсь, мессир барон.

- Позвольте мне уйти, Робер, - неожиданно сказала Клер. – Вам нужно отдохнуть, а я буду меш…

- Вы останетесь! – не дослушав, перебил её Робер. Глаза его по-прежнему были закрыты.

Клер незаметно пожала плечами. Де Верней, не посмотрев в её сторону, вышел.

- Закройте дверь, мадам. У нас будет занимательная беседа.

Клер исполнила приказ, сделав капризную гримаску. Робер, чуть прищурившись, не спускал с неё глаз, распахнувшихся, едва только де Верней успел переступить через порог.

- Итак, мадам…

Минуту спустя Клер выбежала из каюты, прижимая ладонь к пылавшей от пощечины щеке.

К ужину она не вышла. Де Верней справился у барона о здоровье графини, на что тот ответил, что графиня чувствует себя прекрасно, как никогда, и лекарь ей не требуется. Вечером Робер отправился в каюту Клер, и де Верней, который втайне следил за дверью, не видел, чтобы барон выходил.

Утром барон приказал отчаливать и сел разбирать почту и бумаги, а Клер и де Верней начали свою обычную ежедневную партию в шахматы. Клер казалась расстроенной, украдкой утирала слезы и, едва они остались наедине, призналась де Вернею:

- Как же я ненавижу его! Он подозревает нас, и вчера это было ужасно. Он пришел ко мне и заявил, что, если уж мы всё равно поженимся… О мой Морторан!

Де Верней облизал внезапно пересохшие губы и тихо спросил:

- И он осмелился…? Чудовище!

- Да, чудовище! Изувер! Это происходило уже не однажды, но теперь, когда у меня есть ты, мой любимый Морторан – это в тысячу раз омерзительнее! Боже! Когда его губы касаются меня – словно палач проводит по моей коже раскаленным железом…

Де Верней незаметно сжал кулаки под столом. Он был очень зол на барона, хотя какое, в сущности, ему было до всего этого дело?

- …и мне кажется, что я предпочла бы умереть, только бы не чувствовать его отвратительных прикосновений, только бы прекратить это! – она закрыла лицо руками и не видела, что де Верней с жалостью смотрит на неё.

Он осторожно погладил её по плечу:

- Потерпите немного, мадам, – вскоре он рассчитается за всё.

- Когда именно? – Клер мстительно улыбнулась, предвкушая гибель и муки врага.

- В Доннэ, во время Праздника шутов, когда король устраивает маскарад, - успокоил её сочувственным взглядом де Верней. – Молите Бога, мадам, чтобы время бежало быстрее.

- Благодарю тебя, мой Морторан! И Бога, - добавила Клер.

Больше они не сказали друг другу ни слова. За обедом барон, словно между прочим сообщил Клер, что ночью составит ей компанию.

- Вы, я помню, хотели произнести некоторые молитвы за упокой души вашего батюшки, графиня. Я тоже намерен почтить память моего тестя, который им всё же станет, несмотря на то, что он – в небе, а мы – на земле.

Де Верней отпил из кубка, сохраняя на лице беззаботную улыбку. Клер побледнела и уронила столовый нож.

Когда стемнело, Робер зашел к лекарю в его крошечную, зато отдельную, каморку и распахнул дверь, не постучав. Де Верней сидел на кровати, глубоко задумавшись. Он быстро поднял голову и на миг смутился. Перед ним на одеяле лежала книга предсказаний Альметти, которую он отчего-то старался прикрыть от взгляда барона.

- Я прошу вас о небольшой услуге, мэтр, - строго начал барон.

- Для вас – всё, что угодно, - де Верней даже поднялся, пряча руки за спину.

- Если сегодня ночью вы услышите крики, - барон смотрел не на собеседника, а на лампадку, горевшую над кроватью. – И если вам покажется – чего не бывает спросонья! – что вам знаком голос того… даже если вам почудится, что это женский голос… того, кто будет звать на помощь… хотя на помощь - это не обязательно… Одним словом, вы просто не будете обращать на такие пустяки внимание. Вы меня поняли, друг мой?

Де Верней слегка поклонился:

- Меня и раньше донимали странные и мучительные кошмары. Впрочем, сплю я на удивление крепко.

Барон кивнул:

- Отлично! Доброй ночи, мэтр.

- Доброй ночи, мессир барон.

Барон вышел. Де Верней обхватил голову руками и сел на кровать, раскачиваясь из стороны в сторону – на глаза ему попалась книга Альметти. Он схватил её с неожиданной яростью и стал выдирать листы один за другим. Вдруг он остановился и в тупом изумлении уставился на свои руки – они тряслись.

От де Вернея Робер отправился в каюту Клер и вошел так же без предупреждения. Клер стремительно обернулась и попятилась. Робер закрыл за собой дверь и задвинул засов. Под потолком покачивалась подвешенная на цепочке лампа – метущийся свет странно искажал выражение их лиц. Клер ждала, когда Робер приблизится.

- Clarissima, вы ждали меня? – издевательски-холодно спросил он, обнимая её.

Клер бессильно огрызнулась:

- Не сомневайтесь, Робер! А я так мечтала, что сегодня вы не найдете сюда дорогу.

Робер улыбнулся, словно эти слова были для него самой приятной новостью. Клер дернула его за мочку уха.

- Да наклонитесь же, - тихо прошипела она. – Мне неудобно кричать шепотом.

- Он вам верит, clarissima? – тоже тихо спросил Робер.

- Не знаю! Инквизиторы – такие продувные бестии, а лгу я прескверно, хотя и от души стараюсь. Во всяком случае, игру бросать не стоит – иначе я скоро с ума сойду от скуки в этом долгом плавании!

- Повторяю: я нарочно тяну время, чтобы выведать о планах Вайона хоть самую малость. Отец Инквизитор – действительно опасный противник. Де Верней что-нибудь сказал вам?

- О да! Достаточно, чтобы его замуровали в стену какого-нибудь монастыря, потому что если только его слова – правда, то и вы, и его духовные братья имеют на это неоспоримое право. Они – постольку, поскольку юный дофин выдал их, вы – постольку, поскольку именно вам собираются нанести вред. Представьте себе, что они намерены убить вас на маскараде в День шутов… Что такое, Робер? Они не прогадали со временем и местом?

- Ничуть, clarissima. На маскараде могут перебить весь королевский двор и половину столицы в придачу, и никто ничего не заподозрит. Вы никогда не бывали на этом празднике?

- Нет, и уже не хочу туда… - на мгновение стала серьезной Клер. - Но давайте пошумим и изобразим ссору – если этот гаденыш каким-то образом нас подслушивает, пусть его старания не пропадут втуне.

Клер сосредоточенно нахмурилась и вдруг закричала так, что Робер невольно вздрогнул:

- Отродье! Выродок! Оставь меня!

Робер, склонив голову на бок, с улыбкой слушал, как его поносят самыми страшными словами. Клер стоило большого труда не рассмеяться, глядя на его искренне заинтересованное лицо.

- Замолчи, дура! Здесь хозяин – я!

И сразу же он приглушенно забормотал:

- Прошу прощения, clarissima. Давайте ещё разобьем или сломаем что-нибудь, - азартно предложил он, водя вокруг себя глазами. Тут же большая ценная ваза цветного венецианского стекла ударилась о стену, брызнув осколками.

- Только не разорите мне всю комнату, Робер, - тихонько рассмеялась Клер, подавая ему вторую, парную первой, вазу. Однако Робер не спешил уничтожить её – Клер обеспокоено оглянулась: взгляд Робера из веселого сделался сосредоточенно-серьезным.

- Я рад, clarissima, что вы на моей стороне.

- На вашей? – Клер неожиданно по-настоящему яростно вскинулась, сложила губы в высокомерную брезгливую усмешку. – Неужели на вашей, Робер? Из какой благодарности я должна становиться вашей союзницей? Ах, да, вы столько добра сделали мне и моей семье, что целой моей жизни мало, чтобы отплатить вам, мессир барон.

Робер выронил вазу, но даже громкий звон, с которым она разбилась, не вывел его из странного оцепенения – широко распахнутыми глазами он смотрел прямо перед собой. Это продолжалось несколько минут, и вывело Клер из терпения.

- Я думала, что вы больше доверяете мне, Робер, - прошептала она. – Клятва Малером, помните? Пока жив мой лес, я вас не предам. Не придавайте моим словам значения. Очнитесь, Робер!

Робер медленно перевел взгляд на Клер, привычно вздернул бровь:

- Вы, кажется, слишком увлеклись нашей притворной ссорой. Мне пора уйти. Доброй ночи.

Он поклонился. Клер ответила на поклон. В дверях Робер произнес про себя:

- Я отчего-то не уверен, что ваш Малерский лес ещё жив, clarissima. Я пошлю кого-нибудь справиться об этом – думаю, почти наверняка сейчас в Малере бушует ужасное пламя пожара, которое уничтожит всё до последнего деревца.